«Почему наша родина нас не спасает?» В Анапе у людей заканчиваются силы и терпение, волонтеры разъезжаются, а мазут остается. Репортаж «Кедра»

Вдоль Симферопольского шоссе друг за другом стоят красочные билборды: «Анапа — это более 280 солнечных дней в году», «Песчаных пляжей — более 40 км», «Кавказские горы начинаются в Анапе». Куда в городе ни свернешь — встретишь заправку «Роснефти», но на расчистке пляжей от мазута представителей компании не видать. На искалеченном анапском побережье их не было ни в первые дни катастрофы, ни теперь — спустя два месяца после. Хотя вопросов о принадлежности нефтепродуктов компании уже не осталось.

Не встретить на пляжах и того количества волонтеров, что были здесь в середине декабря и на новогодних праздниках. Песчаные берега уже не покрыты черным равномерным пластом дурно пахнущей субстанции, над ними не склоняются сотни людей в защитных костюмах — лишь единицы продолжают дежурить вдоль кромки воды, собирая новые «кляксы». Нет здесь и пунктов с лопатами, респираторами и мешками — как и самих мешков, заполненных мазутом. Хаос первых дней, когда пакеты наполнялись грязным песком быстрее, чем их успевали вывозить, прошел. Ядовитую смесь отправили на хутор Воскресенский близ Анапы, где для ее хранения выделили площадку в ста метрах от жилых домов и четырехстах — от детского сада.

Мазут не кончается, и работать с ним стало труднее. Теперь он будто мимикрирует под естественную среду — прячется под песком и галькой, рассыпается разнокалиберной крошкой по побережью, въедается в водоросли и моллюсков, «живет» на труднодоступных берегах, сложенных скалистой породой, «ползает» по дну. И с каждым волнением моря он проникает глубже, распространяется дальше, пропитывает не только новые акватории с пляжами, но и людей — в них растет усталость и страх перед новыми штормами и потеплением.

«Кедр» рассказывает, что происходит на черноморском побережье сейчас, когда поток энтузиастов схлынул, а мазут остался.

«А чистят с хвоста»

Только мы выходим из такси, как в нашу сторону оборачивается толпа человек в тридцать. Я не успеваю даже спросить у обступивших нас женщин имена, они наперебой рассказывают, как изменилась их жизнь за последние дни, — молодые матери и пенсионерки, кто-то стоит в респираторах, кто-то прикрывает рукавом или воротником лицо. «У нас всех тут по двое-трое-четверо детей», «А у меня вообще пневмония и отек Квинке был, чуть не умерла, дышать стало тяжелее намного», «Нам что здесь прикажете делать? Только эвакуироваться отсюда придется», «Мой сын астматик», «Мы тоже многодетные матери», «Я в законах ничего не понимаю, мне достаточно, что эту кучу из моего окна видно», «Может, они думают, что тут бомжи живут и нам не нужна вообще никакая экология?»

17 января жители хуторов Воскресенский, Красный и села Цыбанобалка вышли записать обращение для СМИ и органов власти о растущей вблизи их домов свалке. Воскресенский назначили точкой временного хранения замазученного песка — это единственное место, куда сейчас свозят ядовитую смесь с пострадавшего анапского побережья. При включении камеры люди становятся сдержаннее.

— Последней каплей для нас стало намерение [властей] разрешить использовать участок для постоянного, а не временного хранения отходов, — рассказывает жительница Цыбанобалки Марина Шевелева. — Мы готовы потерпеть до первого апреля (срок, к которому власти обещают вывезти все отходы с площадки в Воскресенском — прим. ред.), понимаем, что сейчас режим ЧС, не стали выступать против завоза песка. Но боимся, что, даже если грязный песок уберут, сюда повезут другие отходы.

— Сейчас не жарко, и то запах чувствуется, но, когда начнет повышаться температура, мазут станет плавиться. Мы будем вынуждены просто покидать свои дома. Лично я намерена это сделать в случае ухудшения ситуации. Я боюсь и за себя — у меня серьезное сердечное заболевание, и за своего ребенка, — говорит жительница Воскресенского Ирина.

— Но не у всех есть финансовые возможности для переезда. Тогда нас надо будет эвакуировать — находиться здесь станет опасно для жизни.

Рядом дежурят полицейские: присутствующий на собрании общественный эколог и активист Андрей Фокин уже объяснил им: «У нас здесь не митинг и не массовые беспорядки, а интервьюирование. Мы сообщаем президенту то, о чем он нас попросил». Фокин уверен: между обществом и федеральными властями просто сломана обратная связь, которую можно «починить» обращениями, о чем, как считает активист, неоднократно просил россиян Владимир Путин.

Также, по мнению Фокина, если бы полная, объективная информация вовремя доходила до президента, а губернатор Краснодарского края Вениамин Кондратьев «не скрыл бы от него правду» в первые дни, то масштаб катастрофы был бы меньше, а необходимые меры по ликвидации приняты раньше.

— Когда мы обращаемся в ведомства, министерства и пишем «бумажки», то протаптываем нейронные связи в «голове» этого государства, — объясняет Фокин. — Рыба гниет с головы, а чистят ее с хвоста. Что происходит с головой, мы точно не знаем как раз из-за отсутствия обратной связи, поэтому нам в хвосте, в районе плавников или мочевого пузыря может казаться, что она сгнила. Государство существует для жителей — и это жители для реализации своих прав и свобод, для решения своих проблем содержат государство. Но связи между ними толком нет. Однажды я обнаружил, что у нас есть Росприроднадзор, Роспотребнадзор, Минприроды, прокуратуры разного уровня и прочие ведомства — их много, и все они получают какие-то деньги. И если к ним не обращаться, то они делают вид, что ничего не видят.

Интересуюсь у пришедших людей: как они думают, если их слова дойдут до президента, будут ли приняты меры? Хуторяне выкривают: «Конечно, будут», «Ну, мы надеемся». Слово берет жительница Воскресенского Надежда:

— Мы надеемся на главного руководителя нашей страны, потому что на местные [власти надежды] уже нет. А на кого еще? Мы за него голосовали. — Рядом стоящие кивают и повторяют: «Голосовали».

— Думаю, нас поддержит общественность России, ведь многие сюда ездят отдыхать, а после нее услышит и президент, — добавляет одна из пришедших на собрание женщин.

— Все мы русские, все мы единый народ, — перебивает ее Галина.

— А своих не бросают! — поддерживает эту новую мысль Надежда.

— У нас отцы, мужья на СВО, — продолжает Галина. — Они защищают нашу родину, а мы, как женщины, матери, хотим защитить наших детей и место, куда им можно будет вернуться. Они отдают долг родине. А почему родина нас не поддерживает, почему родина нас травит, почему родина нас не спасает?

Галина — мать подростка-астматика Влада. С момента как в Воскресенский стали возить замазученный песок, Влад вынужден пользоваться «баллоном» — карманным ингалятором, который помогает ему снять ощущение нехватки воздуха. До недавнего времени заболевание находилось в ремиссии — Галина говорит, что последний раз сын пользовался «баллоном» больше года назад. Теперь обострения астмы происходят почти каждый день — ближе к ночи и по утрам Влад начинает задыхаться. Особенно тяжко приходится в дни, когда на улице стоит плюсовая температура.

После собрания сотрудники полиции выпишут Андрею Фокину и еще нескольким пришедшим на встречу жителям «официальное предостережение о недопустимости действий, создающих условия для совершения преступления». Это не первый случай, когда анапским добровольцам и жителям, которые активно проявляют гражданскую позицию, выписывают предостережения — об этом я читала в волонтерских чатах, это слышала от самих волонтеров и эти бумаги видела. В предостережении Фокина в графе совершаемых действий написано: «Действий никаких не предпринимал».

— Это какой-то сюрреализм. Вот чем ты, участковый, занимаешься? — задает риторический вопрос активист.

— Иди ищи хозяев танкеров или бочки для складирования мазута. Нет, они решили заняться запугиванием местных жителей. Бумаги эти будем оспаривать.

«Вот оно море, вот оно горе»

Воскресенский — спальный малоэтажный тихий хутор. Мы отходим от места собрания метров пятьсот и оказываемся у дома Зилии. Ее муж посчитал — их от полигона отделяет всего 145 шагов.

— Тут раньше был пустырь. А теперь на такие горы любуемся. Вот оно море, вот оно горе, — говорит Зилия и показывает на горизонт. Там виднеется темно-синий краешек моря, который перекрыт рукотворной песчаной горой. Из нее торчат белые и черные пакеты, а по вершине ездит трактор, пытающийся сделать «сопку» более пологой. Чувствую, что ветер поменял направление: первыми характерным покалыванием реагируют горло и виски. Запах напоминает жженые покрышки, смешанные с едкой химией.

— У меня дочь шестилетняя постоянно жалуется на першение в горле. Я перестала ее отпускать гулять во дворе. Хочется, чтобы администрация пожила у нас дома. Складывается ощущение, что они не знают, что тут жилой район, — жалуется женщина. — Сейчас, конечно, одна надежда: что они, как обещали, все вывезут к первому апреля. Но ведь этого не будет. Мужчина из администрации (его имени она не назвала — прим. ред.) мне ясно сказал: другого места нет. Причем не только для постоянного, а даже для временного хранения этих отходов. А вот, пожалуйста, наш детский сад.

Мы отходим от ее дома и спускаемся на основную территорию хутора, которая расположена ниже новой свалки.

— Весь воздух, наполненный мазутом, идет вниз на поселок, а дети здесь дышат «свежим» морским воздухом. Мы все тут уже на «Нурофене» сидим, — рассказывает Зилия. Спрашиваю, принимают ли люди сорбенты, она отвечает: — Ну а что толку от этого «Полисорба», его же тоже постоянно нельзя принимать, а все эти канцерогены в легкие проникают, в кровь.

— Да оно и так понятно, куда они столько тонн вывезут на переработку? — подхватывает разговор еще одна жительница Воскресенского Татьяна. — Вот увидите, в апреле это все останется. Эвакуировать целый поселок они не будут. Проще вывозить. А вывозить некуда.

На следующий день после коллективного возмущения чиновники заявили, что постоянной свалки в Воскресенском не будет. Еще через четыре дня на площадке запустили промышленную машину «Грохот» для очистки песка от вкраплений мазута. А затем даже вывезли небольшую часть на предприятия «Сириус» и «Биопотенциал» в Темрюкском районе — для производства технического грунта.

Но в скором времени выяснилось: «Грохот» очищает песок недостаточно — в пропущенном через него песке специалисты Научно-исследовательского и проектного института нефти и газа обнаружили двадцатикратное превышение предельно допустимых концентраций бензапирена. После этого замминистра гражданской обороны и чрезвычайных ситуаций Краснодарского края Ярослав Городецкий заверил жителей, что возвращать пропущенный через машину песок на пляжи не будут, а используют его только в дорожных работах перед укладкой асфальта.

«Сезон будет скандальным»

— Ты представляешь, там такая вонизма уже! Это сейчас температура низкая, а когда поднимется, вообще капец [будет]! И куда они эту свалку устроили? Люди там в шоке. Ну ищите другое место, я не знаю, — говорит мужчина по телефону, прогуливаясь по набережной Анапы. — Загадили, да, но еще время есть — возможно, ситуация улучшится. Возможно. Вот иду — выбросов нет, берег чистый, — он на мгновение замирает у ограды и быстро оглядывает пляж сверху вниз. — Ну сейчас откачают с танкера, наверное, получше будет. Хотя все равно на дне лежит мазут этот, блин. Да нет, какая-то часть людей поедет все равно. Ну народ и сейчас приезжал, много, на новогодние праздники — москвичи, петербуржцы. В отелях живут, в санаториях, у них там бассейны.

В середине января на галечном пляже «Высокий берег» люди уже не оттирают камни руками, как в декабре. Одинокий местный житель и четверо сотрудников пансионата грузят их лопатами и совками в мешки под задорные новогодние песни, раздающиеся с набережной. Галька, как и в декабре, на первый взгляд кажется чистой, черные кляксы заметны лишь когда смотришь под ноги в упор и ковыряешь камни.

Сергей — пожилой мужчина, коренной анапчанин, заведующий пляжем «Высокий берег», что находится в аренде у одноименного пансионата. Рассказывает, что за месяц они собрали порядка 70 кубов загрязненной гальки, но куда муниципальные службы отвезли ее на утилизацию — не знает. Считает, что гости все равно приедут, но «сезон будет скандальным».

— Люди хотят, чтобы все было убрано вот так, — он щелкает пальцами. — А так не бывает. Кто-то будет пачкаться, отдыхающие начнут жаловаться, трубить в соцсетях, а море продолжит выбрасывать ляпки мазута, это неизбежно. Мы второй день здесь колупаемся, хотя вчера штормом выбросило немного по сравнению с тем, что было раньше. Вроде по мелочи, а работа все равно кропотливая, он же сразу протекает внутрь.

Сергей вспоминает об аварии в Керченском проливе 2007 года:

— Тогда один танкер был, сейчас их два. И тогда все загрязнение ушло в другие места. Вообще много вопросов к нашим вождям по поводу «Волгонефти» — уже давно нужно было вывести из эксплуатации эти суда. Видим звериное лицо капитализма, — вздыхает он с еле сдерживаемой безнадежностью.

Пожилая пара на набережной просит сфотографировать их — как только я подхожу ближе, оба впиваются взглядом в мои ботинки, покрытые ракушечником, прилипшим к мазуту, и перчатки, свисающие из кармана. Женщина говорит мужу с ехидным смешком:

— Да, народ понаехал, нефть стал чистить, делать больше нечего.

— А вы за море не переживаете? — наивно спрашиваю я и вижу отрицательные кивки головами.

— Море громадное, нам есть, где купаться. Мы в Сукко ездим, там всегда чисто. — Оказывается, они переехали в Анапу из Усинска тридцать лет назад. Спрашиваю об аварии 2007 года, они ничего о ней не помнят.

— Мне кажется, сейчас раздули из мухи слона. Это на самом деле разлив произошел там? — после моего недоумевающего взгляда женщина продолжает. — Сейчас на центральном пляже чисто.

— Но ведь мазут проникает внутрь, и, если копнуть песок, он будет внутри.

— До лета все пройдет, ничего не будет. И людей много приедет.

— Я нефтяник, — встревает ее муж, — мы там на севере нефть разливали в тундру. Она восстановилась. Я думаю, через пару лет и тут природа себя восстановит. А пляжи к сезону откроют, в порядок приведут, вон сколько людей пашет. Так что приезжайте летом отдыхать.

Пирс у Малой бухты с воды окружен крупными валунами скалистой породы. Смотря на них, я не сразу понимаю, что все они «обожжены» мазутом, а не смочены морской водой. Волны разбиваются о камни, получая в ответ порцию радужных пленок.

Ничего на свете лучше нету

Мы едем на «Урале» до Бугазской косы — это отдаленное место пострадавшего побережья, куда не добраться пешком или на легковушках. Возить волонтеров сюда стали лишь в январе. Мазут, выброшенный в первые дни аварии, лежит здесь под полуметровыми слоями песка, который намыло волнами.

В машине тесно, волонтеры сидят на лавочках по периметру, на инвентаре для уборки и друг на друге. Все в белых костюмах и сапогах, замотанных плотными мусорными пакетами и скотчем, подпрыгивают на кочках, предвкушают рабочий день — некоторые едут на уборку впервые, фотографируются, знакомятся, шутят о Чернобыле и «грязелечебницах» Краснодарского края. На костюмах маркером написаны имена и города: Рязань, Пермь, Москва, Санкт-Петербург, Пенза, Чита, Ставрополь, Сочи, Стерлитамак, Екатеринбург, Краснодар. Эта группа добровольцев — от «Центра чистой природы 12-15»: организация посодействовала, чтобы людей стали отвозить на работы именно на отдаленную, позабытую Бугазскую косу.

Выпрыгнув из «Урала», замечаю на нем белую букву «Z», перечеркнутую черной краской. Позже один из волонтеров шепнет мне, что еще вчера она зачеркнута не была.

Волонтеры берутся за лопаты и сита: у кого-то ручные совки, у кого-то большие «мольберты» — наклонные сетки, натянутые на деревянные рамы. Одни выбирают себе маленький квадрат для работы, копают вглубь и просеивают песок руками, другие бодро подхватывают его с поверхности и швыряют лопатой на «мольберт». Я смотрю на растущую под ним кучку и вижу в песке «маковую» крошку — сетка хоть и мелкая, но полностью от мазута не очищает. У воды почерневшие водоросли, ракушки-рапаны и камешки, часть которых на поверку оказывается застывшими нефтепродуктами.

Вижу, как один из волонтеров с грустью смотрит на море, — оказывается, он ожидал увидеть на косе свежие выбросы и апокалиптические картинки, которые были на анапском побережье в декабре и ради которых он ехал сюда. Работа по просеиванию песка ему не по нраву — не видно результата, масштаб личного вклада слишком мал. Другие волонтеры радуются даже такому труду, когда видят, сколько мешков им удается собрать за день.

По сравнению с пляжами, что находятся ближе к Анапе, на Бугазской косе теперь царит бурная деятельность. Тракторы собирают мешки, людей около сотни. Если не брать мазутный контекст, атмосфера здесь напоминает школьный лагерь: общее дело, дорога до места работ и обратно, новые друзья, совместные впечатления. Обед по расписанию приезжает из штаба МЧС в станице Благовещенской. Вечером — песни. Завтраки и ужины на всех готовят дежурные по кухне, в эти дни они не участвуют в работах по ликвидации. Некоторые уезжают домой и возвращаются вновь — настолько людям нравится сложившаяся здесь среда.

В один из вечеров раскрасневшиеся после дня на ветру и усталости волонтеры собираются на кухне отеля «Посейдон-2» в Витязево. Должен прийти музыкант с глюкофоном, а пока они поют «Батарейку» и «Ничего на свете лучше нету» а капелла, в перерыве рассказывая друг другу «мазутные сны»:

— Я его собираю-собираю, отворачиваюсь на секунду, а это место, что я чистила, снова в мазуте.

— А у меня постоянно умирают птицы во сне.

— Еще у меня было, что я тону в замазученном море.

Спрашиваю у одного из волонтеров, который провел в Анапе уже три недели:

— Что самое страшное вы видели?

— Две вещи. Первая, когда я увидел пляж, на котором несколько лет назад мы отдыхали с женой и детьми. Это было еще в декабре, когда мазут лежал пластами. Вторая произошла в птичнике — стал свидетелем разговора ветврачей. Они долго выхаживали баклана, и одна другой сообщила, что ночью он умер. Я видел, как она переваривает эту новость и этот внутренний надлом.

«У нас ничего не закончилось»

— Рыба гниет с головы, я считаю, — рассуждает председатель анапского территориального общественного самоуправления № 1 Елена Лейтан, пока мы идем по заляпанному черной крошкой побережью у поселка Джемете. — Если Аксенову это интересно и он болеет за свой Крым, то и очищают побережье они лучше. А у нас Кондратьев ничего не хочет делать и какие-то другие цели, видимо, преследует, поэтому здесь никто ничего не убирает, кроме пары инициативных жителей. Не знаю, к чему мы идем, приедет Путин, не приедет, — с надеждой рассуждает она.

В чатах волонтеров и неравнодушных жителей действительно обсуждался возможный визит президента в Анапу. Правда, Лейтан уверена, что даже если это случится, то его окружат чиновники, которые не будут рассказывать о реальных проблемах.

— Давайте задействуем серфингистов — запустим их с плакатами в море. У нас есть ребята на дельтапланах, которые могут раскрыть баннеры. Волонтеры могут аккуратно пройти мимо его охраны и тоже раскрыть перед ним [президентом] плакаты, — шутит Рустем, один из членов территориального общественного самоуправления.

— Да, надо как-то придумать, как нам встретиться с Путиным, — бодро добавляет Елена.

— А на баннерах напишем: «SOS», «Обрати внимание» или «Вован, они тебе врут», — продолжает шутку Рустем.

Через минуту все становятся серьезнее и вдруг говорят, что если президент приедет в регион, «под боком которого идут боевые действия», то он станет «мишенью». И добавляют: «Нам такого не надо».

— От ЧС федерального уровня мы ждали массового приезда спасателей, техники, новаций, — вспоминает Елена Лейтан. — Но по факту ничего не произошло, все опять с лопатами, а теперь еще и с самодельными устройствами для просеивания песка, которые тоже придумывают волонтеры,

— она показывает на ящик от овощей, внутрь которого натянута металлическая сетка с мелкими ячейками. — Этот подъем «сил» был только в федеральных новостях. Не верьте вы этим сюжетам, в которых показывают белые черенки лопат и незапачканные костюмы. Реально убирающиеся волонтеры так не выглядят. Мы выступаем за то, что песок надо просеивать сейчас, пока мазут застывший. Боимся конца марта, когда придут устойчивые +10-11 °C, все поплывет и запах пойдет по всему побережью, проникнет в город.

Елена говорит, что каждый шторм — это неизвестность, мандраж и боль, ведь вновь загрязняются уже очищенные пляжи, а поток работы выглядит бесконечным.

— Люди устали, потому что не видят никакого продвижения — ушел запал, когда они выходили в первые дни без масок и голыми руками собирали эту нефть. Сейчас все смотрят на происходящее как на цирк. Еще от федерального ЧС ждали ясности и консолидации сил. Комиссия должна была создать и опубликовать план-график ликвидации ЧС, чтобы была видна цель, чтобы добровольцы понимали, к чему все идет. Но этого нет. Власти сами по себе, мы сами по себе. Захотел человек помочь — пришел, убрался. Захотели новость красивую сделать — подняли тысячу человек МЧС, сняли, все разъехались. И снова остались на пляже единцы местных. Мне говорят люди из других регионов: «А мы видели в новостях, что у вас все закончилось!» Но у нас ничего не закончилось.

Илья Гоголинский — один из активных анапчан, на уборку пляжей уже не ходит, говорит, так ситуация замыливается в угоду чиновникам:

— Это хорошо работает на картинку для них, что тут якобы все убирается. Но по сути это муравьиный труд. Государство самоустранилось — и федералы, и местные. Кроме названия «федеральное ЧС» концептуально ничего не изменилось. Да, какие-то мелкие действия они сделали, но для катастрофы такого уровня этого недостаточно. И это великая Россия? Где то хваленое МЧС, в которое столько лет вкладывались деньги?

Я вспоминаю, как губернатор Кондратьев и оперштаб по Краснодарскому краю публиковали данные об участии в ликвидации более семи тысяч спасателей.

— Кажется, это внушительное число, — говорю я Илье.

— Так кажется, потому что люди не осознают масштаб. Длина в 60-70 км кажется небольшой, когда ты проезжаешь ее на автомобиле. Но не стоит забывать о ширине пляжей, которая местами доходит до двухсот метров. И о толщине залегания мазута — в первые дни она составляла сантиметров 30, сейчас — до двух метров, и с каждым штормом он проваливается глубже. Так что семь тысяч человек на 70 км это не много, но ведь и их нет! Вы же сами видите — пляжи пусты, — я оборачиваюсь и вижу лишь одного местного жителя, который вышел вечером после работы собрать у кромки воды новые выбросы.

Подруга Ильи Наталья рассказывает, как после расчистки мазута у нее садился голос, болели глаза, а на очередной уборке на диком каменистом пляже она сорвала спину и перестала волонтерить:

— Я поняла, что это временная мера. Новые волны принесут еще. Труд бесконечный, а физические ресурсы у людей заканчиваются.

Наталья показывает на тротуарную плитку у выхода с пляжа. На ней — впечатанные в бетон и высохшие «кляксы» мазута.

— Мы всю эту грязь уже перетащили в город, разнесли на ботинках, на колесах автомобилей, — с грустью говорит она и записывает об этом видео, чтобы отправить в чат местных жителей.

В конце декабря Илья вместе с Натальей и группой активных анапчан записал обращение к Путину и Мишустину.

— Здесь должны быть профессионалы экипированные, мы просили федералов именно об этом. В итоге все как лопатили руками, так и продолжилось. Даже сами спасатели работают в противопылевых респираторах, ну это же смешно. А волонтеры разбежались — даже те, кто активно работал, потому что получили отравление. Я не знаю, к кому дальше обращаться, если это не сработало. К Господу Богу? Видимо, следующее обращение будем записывать ему, если президент и премьер до сих пор не помогают исправить ситуацию.

Этот текст — часть спецпроекта «Экологическая карта России». Читайте наши материалы об экопроблемах в регионах страны

Читать