НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН И РАСПРОСТРАНЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ «КЕДР.МЕДИА» ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА «КЕДР.МЕДИА». 18+
В январе 2022 года больше тысячи жителей станицы Полтавской Краснодарского края провели сход за закрытие местной свалки. Люди жаловались, что она травит воздух, воду и рис, растущий вокруг нее. К декабрю 2023-го, пройдя суды, задержания и нападки в местных СМИ, станичники победили: губернатор региона закрыл свалку, пообещав, что она больше не будет работать.
На Кубани протест из-за экологических проблем — дело привычное: закрытия переполненного мусорного полигона добиваются жители Новороссийска, краснодарцы выходят защищать городские зеленые зоны, а белореченцы борются с песчаными карьерами.
В соседнем Ставропольском крае, который в экологическом рейтинге находится значительно ниже Краснодарского, серьезных протестов не возникает. Например, на акцию с требованием улучшить качество питьевой воды в краевом центре собрались всего 50 человек. Чаще ставропольцы и вовсе обходятся одиночными пикетами.
Экологические проблемы далеко не всегда вызывают реакцию общества. Даже если люди недовольны, это не значит, что они будут что-то предпринимать и тем более выходить на улицы. Есть целые регионы, которые не протестуют вовсе, несмотря на серьезные сложности. Например, в Калмыкии, где только у 8% жителей есть доступ к чистой питьевой воде, никогда не было крупных акций с требованием обеспечить водоснабжение.
Социологи Высшей школы экономики вместе с коллегами из зарубежных университетов решили выяснить, почему в одних регионах люди выходят на митинги с экологическими требованиями, а в других — нет. Для этого они проанализировали 1896 массовых акций, проходивших в России с 2007 по 2021 год.
Высокий уровень экологической протестной активности оказался характерен для 16 регионов, среди них Москва, Иркутская и Новосибирская области. В одиннадцати субъектах, напротив, на протяжении 15 лет протесты оставались единичными.
Социологи подчеркивают, что даже похожие на первый взгляд регионы реагируют на экологические проблемы по-разному.
— Взять, например, российский север. Начиная с Карелии и Мурманска и заканчивая Архангельском, Республикой Коми, Ханты-Мансийским и Ямало-Ненецким автономными округами. Эти регионы имеют сходный профиль индустриализации, основанный на добыче нефти, газа и других полезных ископаемых. Там есть большие инфраструктурные объекты, которые производят выбросы, загрязнения, нарушают экосистемы. Но Мурманск c 2007 по 2021 год стабильно протестовал, а ЯНАО не проявлял активности, — рассказывает политолог, один из авторов исследования Андрей Семенов.
«Кедр» вместе с Андреем Семеновым и координатором «Эколого-кризисной группы» Виталием Серветником разобрал выводы, к которым пришли социологи, чтобы понять, в чем причина активности жителей одних регионов и пассивности жителей других.
О каких исследованиях мы говорим?
Три из четырех анализируемых статей вышли в 2023–2024 годах в рамках научного проекта «Региональные и этнические идентичности как фактор низовой политизации и формирования экологической культуры: кросс-региональный анализ ценностных установок и стратегий поведения». Еще одно исследование о влиянии «зеленого национализма» на экопротесты в Башкортостане и Ханты-Мансийском АО было написано в 2022 году.
Исследователи подсчитали количество протестов, опираясь на информацию с сайтов Namarsh.ru и Activatica.org, а также на каталог «Состязательная политика в России», собранный Центром сравнительных исторических и политических исследований Пермского государственного университета.
Исследователи также анализировали публичные комментарии и брали интервью:
- у участников протестов против разработки шихана Куштау в Башкортостане;
- у представителей коренных народов, которые конфликтовали с компанией «Сургутнефтегаз» в Ханты-Мансийском автономном округе;
- у участников протестов в Архангельской области и Республике Коми (Шиес, протесты против нефтяных разливов на реке Печоре);
- и представителей экологических организаций.
Когда протестуют?
Факторы, которые влияют на уровень экологической протестной активности, по словам Семенова, можно разделить на три группы.
Во-первых, это события-триггеры: начало промышленной разработки, строительство нового завода, лишение территории природоохранного статуса. Чем таких событий больше и чем они разрушительней, тем больше протестов происходит в регионе.
Во-вторых, на активность влияют политические факторы. «Коллективное действие всегда имеет издержки. Если издержки высокие, то люди, конечно, предпочитают [не участие в протестах, а] другие каналы», — объясняет Семенов. Он подчеркивает, что если губернатор связан с силовиками, например работал в силовых структурах до назначения на пост главы региона, то количество уличных акций сокращается — на активистов попросту возрастает давление.
Имеет значение и длительность пребывания губернатора на своей должности: чем дольше он находится у власти, тем выше вероятность протестов.
«Зачастую ответственность за экологические проблемы возлагается на региональную власть, которая, наряду с крупным бизнесом, оказывается одной из сторон конфликта. В таких ситуациях экопротесты становятся не только способом решить конкретную проблему, но и формой выражения недовольства действующей властью», — объясняют исследователи. При этом приход нового губернатора, по словам Семенова, может побудить профессиональное экосообщество к попытке выстроить диалог без протестов.
Третья группа факторов — социальные. Если за счет бедного региона планируется решить экологические проблемы богатого, это вызовет мощные протесты. Так было, например, в Архангельской области, где жители два года устраивали акции и разбивали палаточные лагеря, требуя не строить полигон для московского мусора на станции Шиес. Кроме того, важен национальный и культурный аспект: если экологическая угроза накладывается на идентичность жителей региона, дело может дойти до силового противостояния с полицейскими и промышленниками, как это было на шихане Куштау.
Коренные малочисленные народы входят в число наиболее активных протестных групп. «Их образ жизни тесно связан с окружающей средой. Основными видами хозяйственной деятельности для многих до сих пор остаются рыболовство, охота и оленеводство. Кроме того, их верования и фольклор основываются на воспевании и обожествлении каких-либо природных объектов», — объясняют исследователи.
Связь региональной идентичности с экоповесткой может выстраиваться не только через этничность, но и через историческое прошлое территории. Пример — протесты в Воронежской области против добычи никеля. В них активно участвовали казаки: они заявляли об особом опыте региона, связанном с казачьей вольницей. Протестующие использовали историческое название региона «Черноземье», говорили о нем как о «житнице России». «Казаки по стереотипу поведения отличаются от основной массы русских. Все-таки на Дону долго существовала демократическая республика, да и после ее уничтожения сохранились традиции местного самоуправления на низовом уровне», — рассказывал исследователям один из респондентов.
Какие регионы не протестуют
В 11 регионах исследователи с 2007 по 2021 год не зафиксировали ни одного крупного экологического протеста. Это Ингушетия, Кабардино-Балкария, Карачаево-Черкессия, Тыва, Мордовия, Калмыкия, Еврейская автономная область, Смоленская область, Магаданская область, Ямало-Ненецкий и Ненецкий автономные округа.
Социологи не исследовали причины, по которым эти регионы не протестуют. Но в разговоре с «Кедром» Андрей Семенов предположил, какими они могут быть:
- издержки протестов в этих регионах могут значительно превышать выгоды;
- у экологических активистов есть альтернативные каналы выражения недовольства;
- власть достаточно отзывчива, чтобы предупредить острую фазу протестов;
- в регионе мало СМИ, поэтому протесты остались без освещения и не попали в базу данных, с которой работали исследователи;
- регион закрытый, власти особенно активно препятствуют освещению местных проблем.
Спады и подъемы
В 1980-х годах американский социолог Сидни Тарроу разработал теорию протестных циклов. По его наблюдениям, коллективные выступления имеют волновой характер с фазами подъема и спада. Исследователи российской экопротестной активности отмечают, что в ней тоже можно выделить несколько пиковых точек:
- 2008 год — кампании в Иркутской области с требованием закрыть загрязняющий Байкал целлюлозно-бумажный комбинат или в Московской — в защиту Химкинского леса.
- 2012–2013 годы — массовые акции в Воронежской области против добычи никеля, а также протесты против строительства Томинского горно-обогатительного комбината в Челябинской области, которые частично совпали с общенациональной кампанией за честные выборы.
- 2018–2020 годы — протесты против строительства полигона на станции Шиес в Архангельской области и другие антимусорные протесты.
Однако Виталий Серветник сомневается, что теория циклов действительно применима к экологическим протестам в России:
— Экопротесты носят локальный характер. Они обусловлены процессами в конкретном регионе или месте, разными электоральными циклами. Мне кажется, записывать их в одну большую волну неправильно, — замечает он.
В то же время Серветник признает, что федеральные и глобальные тенденции влияют на экологическую протестную активность. Например, ее подстегивали политические протесты в начале 2010-х и она спадала в пандемию коронавируса. Кроме того, эксперт отмечает, что некоторые решения в сфере экологической политики вызывают реакцию по всей стране, например мусорная реформа.
Согласно данным исследования, на которое ссылается Серветник, 2023 год можно считать еще одной пиковой точкой как раз в связи с мусорными протестами. Жители города Шуя в Ивановской области тогда активно протестовали против строительства полигона вблизи своих домов, а в Ульяновской области активисты высказывались против полигона, замаскированного под современный экотехнопарк. Пик в 2023 году подтверждают и данные «Эколого-кризисной группы» о количестве эпизодов давления на активистов: в 2023 году их было 158, в то время как в следующем, 2024-м, значительно меньше — 95.
— Общий уровень репрессий и опасности привел к тому, что в 2024 году активность пошла на спад. В 2023-м представители групп, с которыми мы работаем, говорили, например: что мне штраф за пикет или задержание, если мой ребенок страдает астмой и ему нечем будет дышать. В 2024-м такие протесты стали казаться рискованными даже тем, кто ранее был к ним готов.
В то же время появилась новая форма экологического протеста.
«Бойцы СВО записывают обращения за охрану природы. Власти продекларировали, что бойцы — новая элита, и вот активисты обращаются к этой элите, чтобы озвучить свои экологические тревоги», — рассказывает эксперт.
Примеры — видеообращения двух военных из Приморья о нападениях тигров на домашних животных в селе Красный Яр. Или обращение военных с требованием закрыть свалку в Красноармейском районе Кубани.
Исследования ВЦИОМ также подтверждают, что экологические проблемы по-прежнему волнуют россиян: их замечают 75% опрошенных. Особенно обеспокоены жители городов-миллионников. В среднем их удовлетворенность состоянием окружающей среды составляет всего 8%.
А нужно ли требовать?
Исследователи изучили уровень протестной активности, но не ее успешности. Андрей Семенов подчеркивает, что успешность акций ученых тоже интересует, но они не видят способов объективно ее оценить.
— Российские журналисты не всегда хорошо и плотно освещают экологические коллективные действия. Дело в том, что нормальная база данных по протестам в Европе или Америке основывается на лентах крупных новостных агентств. В их новостях четко прописано: вот столько людей пришли, вот такие требования выдвинули, вот такой ответ получили. С помощью современных технологий машинного обучения это легко перевести в базу данных. В России таких ньюсфидов нет.
По наблюдениям координатора «Эколого-кризисной группы» Виталия Серветника, эффективность протестов зависит от политических факторов.
— Это баланс власти. Если низовая группа активна, хорошо организована, у нее несколько лидеров, а другая сторона не очень сильна экономически и политически, скорее всего, будут уступки. Если наоборот, то найдутся ресурсы подавить протест силовыми или другими методами, например через создание правительственных НКО и выдавливание независимых активистов из дискуссии.
Серветник считает, что «практически никаких шансов» у экопротестов сейчас нет только в одном случае: если затронуты интересы окружения Владимира Путина. При других раскладах — и это доказано примерами даже прошлого года — сопротивление вполне может увенчаться успехом.
