НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН И РАСПРОСТРАНЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ «КЕДР.МЕДИА» ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА «КЕДР.МЕДИА». 18+
В 2025 году исполняется сто лет с момента закрытия Кокшанского химического завода, входившего в империю купцов Ушковых. Помимо руин, сохранившихся в татарстанском поселке Новый Кокшан, и достаточно лестных воспоминаний Дмитрия Менделеева, предприятие оставило после себя токсичную свалку, которую, несмотря на обещания властей, не могут ликвидировать до сих пор.
Экологический историк и постдок Института истории и культуры Восточной Европы им. Лейбница Андрей Виноградов рассказывает о заводе, который до 1925 года производил химические вещества и смерть, а сегодня — только смерть.
Меценаты и кровопийцы
Поселок Новый Кокшан расположен на северо-востоке Татарстана, в сорока километрах от ближайшего райцентра — Менделеевска. С трассы населенный пункт не видно: он находится в пологой низине и окружен густым лесом. Свернув с извилистой дороги, замечаешь, что жилой массив разделен на две части холмами желтого и темно-фиолетового цветов. Они лишены растительности, и неудивительно, ведь это — столетняя свалка токсичных отходов: дихромата калия, дихромата натрия и целого ряда тяжелых металлов от железа до меди. Неподалеку от них над руинами возвышается труба старинного завода.
В 1850 году житель Елабужского уезда Вятской губернии Капитон Ушков, потомок государственных крестьян, вложил деньги в строительство предприятия по производству хромпика — химического реагента, имеющего широкое применение в промышленности: от изготовления красителей до производства спичек. Часть начального капитала Ушков накопил, другую получил в наследство.
Хромпик в те годы в России не делали: его приходилось импортировать из-за границы. И потому появление Кокшанского завода было встречено с большим одобрением: предприятию даже дали право использовать государственный герб в качестве печати, что подчеркивало его высокий статус.
Когда в 1868 году Капитон Ушков умер, дело досталось его сыну Петру. Тот стал расширять производство, основав еще один завод — в селе Бондюга, в 20 километрах от Кокшана и недалеко от Камы — крупной транспортной артерии. Там начали производство серной кислоты, купоросов и квасцов — солей металлов, используемых в химической, текстильной и других отраслях промышленности.
Бондюжский завод стал «лицом» крупной химической корпорации. В 1890-е годы на Ушковых работал знаменитый химик Дмитрий Менделеев, который дружил с хозяином. Промышленник предоставил ученому широкую базу для опытов по созданию пироколлодия, на основе которого производили бездымный порох, необходимый российской армии. Менделеев помогал Ушкову договариваться с чиновниками, поскольку имел обширные связи в Москве. Впоследствии Бондюгу переименовали в Менделеевск.
Часть сверхприбыли Ушковы тратили на благотворительность, преимущественно в Кокшане, Бондюге и уездном городе Елабуге. На их средства строили школы для «инородцев» (так называли всех нерусских жителей империи), новые здания для училищ, церкви, издавали учебники. Благодаря этому в XIX веке представители купеческой династии добились благосклонного отношения чиновников. В Татарстане они по-прежнему известны как меценаты, благотворители и основатели крупной химической империи, которая и по сей день создает рабочие места. Например, их химзавод по-прежнему работает в Менделеевске: сейчас это одно из старейших химпредприятий в России.
Ушковы тратились не только на социальные проекты. Подарки Константина Ушкова впечатляли даже знаменитую балерину Матильду Кшесинскую. «Ушков всегда присылал мне не только замечательные цветы, но непременно грандиозные по своим размерам, — вспоминала она в своих мемуарах. — Так, он раз прислал плоскую огромную корзину, метра в полтора длины и шириною в полметра, в ней было посажено небольшое миндальное деревце в полном цвету, а грунт состоял из всевозможных цветов. Эта корзина долгое время стояла у меня в зимнем саду, и мой садовник ее тщательно поддерживал».
Однако сколь благосклонны к Ушковым были элиты, столь дурную славу промышленники снискали среди жителей Кокшана, Бондюги и окрестностей. Едкие газы, парившие в цехах, содержали серную и соляную кислоты. Заводское начальство выдавало рабочим средства защиты, но их не хватало. Краеведы и сегодня пишут:
«Кокшанский завод оказался крупнейшим поставщиком не только хромпика, но и трупов на кладбища окрестных деревень. <…> Трудовой стаж редко у кого превышал 15 лет, а в большинстве случаев составлял от 5 до 7».
В результате желающих устроиться на Кокшанский завод среди местных жителей становилось все меньше. Управляющим приходилось искать рабочих в соседних губерниях, куда дурная слава о производстве хромпика еще не добралась. Когда новоприбывшие понимали, в каких условиях им предстоит трудиться, было уже поздно: договоры уже были подписаны, а способов защитить свои права у неграмотных крестьян в Российской империи было немного. Хотя один такой случай все-таки известен.
5 октября 1874 года в популярной петербургской газете «Голос» вышла статья под названием «Печальная эпопея ардатовских крестьян». Она рассказывала о «стачке», которую якобы устроили тридцать крестьян из Симбирской губернии на заводе Ушковых. Все они на тот момент находились под судом за организацию беспорядков, но корреспонденты «Голоса» требовали вмешательства общественности, поскольку произошла «вопиющая несправедливость».
Как выяснилось, весной того же года крестьяне из беднейших семейств Ардатовского уезда были наняты на Кокшанский завод приказчиком Петра Ушкова по фамилии Бусычин. Перед подписанием договора Бусычин пообещал, что они будут работать на винокуренном заводе в чистых светлых помещениях и ежедневно получать свежую провизию. В Кокшане всех их ждало разочарование.
«Помещения, где заставляли их работать, были наполнены серными, удушливыми испарениями, от которых со многими из них делались обмороки, а изо рта и носа шла кровь. Платье их, вследствие соприкосновения с кислотами, было решительно все сожжено; пары лаптей не хватало им и на одни сутки, а рубах на два дня. От прикосновения с кислотами, у многих из них образовались также на руках и на лице язвы», — говорилось в статье «Голоса».
За малейшие провинности крестьян избивали и штрафовали, значительно сокращая и без того небольшую зарплату в пять рублей. Спустя несколько недель работники решили покинуть завод, но в заводской конторе отказались выдать им документы. Крестьяне пошли в елабужский суд, однако судьей оказался представитель другой местной купеческой династии. Он обвинил истцов в «организации стачки» и потребовал вернуться обратно, а в случае отказа — выплатить Ушкову неустойку по десять рублей с каждого. Ни средств, ни желания возвращаться у крестьян не было, поэтому они решили идти домой пешком, останавливаясь на ночлег в попутных деревнях. Во время одной из ночевок их догнал Бусычин в сопровождении нескольких человек и попытался вернуть в Кокшан насильно. За беглецов заступились местные жители, и они продолжили свой путь.
Вероятно, Петр Ушков воспринял побег тридцати рабочих как опасный прецедент и решил вернуть их обратно любой ценой. Пока крестьяне шли домой, он обратился к губернаторам Вятской и Симбирской губерний с просьбой помочь в розыске «стачечников». После возвращения в родные места их сразу арестовали.
«Все видевшие этих крестьян, в то время, когда они были собраны на нашей базарной площади, около здания полицейского управления, были поражены видом этих бедняков, — сообщал корреспондент “Голоса”. — Истощенные лица их, покрытые у многих струпьями, изодранная одежда, едва прикрывавшая их наготу, и, вообще, весь вид их красноречиво говорил о их незавидной доле».
Позже «образованные граждане Ардатова», как говорится в заметке, положили конец «печальной эпопее», добившись у губернатора освобождения крестьян. Случай с «беглецами» имел неприятные последствия для бизнеса Ушковых: о невыносимых условиях труда на Кокшановском заводе впервые узнали по всей империи.
Впрочем, стратегически важные для страны предприятия продолжили работать. И, судя по имеющимся сведениям, отношение к рабочим на них не изменилось — даже в начале XX века они жаловались на чрезвычайно опасные условия труда.
Новобранцы с пробитыми носами
Вскоре после освобождения ардатовских крестьян в воинские присутствия Казанской губернии поступило сразу несколько новобранцев с одинаковыми увечьями — сквозными отверстиями в носовых перегородках. Выяснилось, что все они когда-то работали на Кокшанском химическом заводе. По законам тех лет подобного увечья было достаточно, чтобы получить освобождение от службы. Но поскольку таких случаев было сразу несколько, казанские врачи решили разобраться в вопросе подробнее. Изучив отчеты елабужских санитарных врачей, проводивших медицинские осмотры в Кокшане, они увидели подозрительно позитивную картину: у рабочих Ушкова крайне редко регистрировались травмы, а статистика заболеваемости на заводах оставалась очень низкой. На этом основании новобранцев заподозрили в членовредительстве. Приговор по такой статье означал длительный тюремный срок, а затем — армейскую службу в штрафных ротах.
Рабочих спасло заступничество ученых-медиков Казанского университета. В 1882 году университетское общество врачей отправило своего члена, доцента Александра Ге в командировку на Кокшанский завод, чтобы он провел медицинский осмотр рабочих и сделал независимое заключение. Результаты его исследований превзошли все ожидания: среди 164 рабочих хромового цеха Ге смог найти только 11 здоровых. Из-за едких испарений и практически отсутствующей защиты 90% персонала страдали поражениями носовой полости разной степени тяжести.
У новичков слизистые были раздражены, у рабочих, проработавших больше двух лет, хрящевые перегородки носа отсутствовали вовсе. Многие имели рубцы на руках и голенях — следы химических ожогов.
Позднее казанский врач Сергей Щеглов встретил 36-летнего крестьянина Петра Михайлова, которому довелось поработать на Кокшанском заводе. Он отправился туда «из нужды» и первое время работал «на воле» — чернорабочим, не приписанным к какому-либо цеху. Вскоре Михайлов получил предложение перейти работать на мельницу, где мололи бихромат калия — «хром-кали», как его называли в те времена.
Щеглов писал, что мельница — самое опасное место на всем Кокшанском заводе, поэтому опытные рабочие предостерегали новичков от работы в этом цеху. На фото тех лет можно увидеть желтые терриконы, которые по-прежнему лежат в центре деревни Новый Кокшан — остатки токсичного и канцерогенного вещества, вызывающее раздражение дыхательных путей, ожоги и отравления. Петру Михайлову хватило семи дней работы на мельнице, чтобы вернуться в родную деревню с увечьями — перфорацией хряща носовой перегородки и хроническим воспалением слизистых.
Еще более трагичная история произошла с 42-летним отставным солдатом Халиуллой Астондиаровым. Прослужив несколько лет в армии в Дагестане, он заболел лихорадкой и был уволен со службы, но работу в родных местах не нашел. Как и Петра Михайлова, нищета привела его на работу на мельнице в Кокшане. Он несколько раз попадал в госпиталь, но опять возвращался на завод, поскольку больше идти было некуда. Вновь попав в больницу осенью 1881 года с кашлем, лихорадкой и перфорацией носового хряща, Хилиулл оттуда больше не вышел: работа с токсичными веществами убила его в прямом смысле слова.
Коллеги Щеглова и Ге высоко оценили результаты их исследований и были уверены, что красноречивые цифры и факты заставят власти принять меры. Они передали результаты своих исследований в губернское воинское присутствие и в медицинский департамент министерства внутренних дел в Петербурге. Однако на заводах Ушковых ничего не изменилось. Три десятилетия спустя местные газеты рисовали всю ту же мрачную картину жизни в Бондюге и Кокшане.
«Во всем заводе вы не встретите ни одного даже на вид здорового рабочего: все это люди с испитыми желтыми лицами, тщедушные, хилые. Иногда встречаются прямо живые мертвецы, которых качает ветер… Они предпочитают постепенную и незаметную смерть от газов — голодной смерти от безработицы»,
— говорилось в одной из статей.
От заводов Ушковых страдали не только те, кто на них работал. Так, крестьяне, занимавшиеся земледелием, жаловались, что ядовитые газы с предприятий «съедают» на их полях урожай. Даже проходить мимо труб было опасно — если на человека начинал дуть ветер, то с ним «мог случиться обморок», после чего приходилось долго «отваживаться молоком или водкой». Но поделать с этим местные жители ничего не могли, поскольку власти поддерживали промышленников.
«Фабричная инспекция заглядывает редко, а если и заглянет когда, то толку для рабочего от посещения столь высоких особ весьма мало. Придут эти господа, погостят у гг. Ушковых, сытно поедят и в результате находят все в образцовом порядке, хотя на самом виду ржавчина берегов от спуска отработанных кислот и отвалов в реку Тойму и нестерпимая вонь газов, отравляющих воздух, так как с уставами фабричного производства здесь не любят считаться… Что бы санитарной комиссии, побывавшей нынешней весной на заводе, обратить внимание на ржавчину берегов да порасспросить крестьян дер. Челны, не бывает ли мора на рыбу, – так нет, нашли в блестящем состоянии после обильного завтрака у г. Ушковых…», — писала газета «Вятская речь» в 1910 году.
Империя Ушковых исчезла в 1917 году, а в 1925 году Кокшанский завод был закрыт. Некогда многотысячный промышленный центр вновь превратился в небольшую малозаметную деревню. Заводские цеха разобрали на бревна и кирпичи, и десятилетия спустя уже не всем было ясно, откуда среди сельского пейзажа вдруг взялись лысые холмы фиолетового и желтого цветов.
«Открытие» терриконов
В 2014 году я впервые заинтересовался Кокшанским заводом в рамках своих исследований по экологической истории. Тогда я работал в Елабужском институте Казанского университета и часто слышал от местных жителей, что в Кокшане до сих пор сохраняются руины завода и отвалы заводских отходов. Откуда они там взялись, мне уже было известно. Интереснее было то, что сами жители села думают о жизни рядом с опасными отходами и помнят ли они историю завода.
Выяснилось, что в Новом Кокшане о предприятиях Ушковых еще помнят. Внучка одной из работниц завода вспоминала, что у бабушки не было хрящевой перегородки в носу:
«Она мне говорила: учись, учись, чтобы так, как я, не работать… У нее ноздри были изъедены. Она говорила: раньше же не было никаких респираторов — тряпками закроешься… Тяжелое производство, защиты труда не было… Она рассказывала, как они работали в этих горячих цехах — я бы и один день не выдержала!».
Впрочем, увечья не мешали чувству гордости за славное прошлое завода: «Она рассказывала, такое качество было, что Ушков ездил на выставки, свою продукцию выставлял, во Франции золотые медали давали, высокого качества продукция была».
Местные жители также рассказывали, что в соседнем лесу есть братская могила с надписью «Рабочие красильного цеха». Они интерпретировали это как доказательство высокой смертности среди ушковских служащих: «У нас похоронено по 160 человек на кладбище. Рабочие… Это за территорией кладбища, отгородили это. Штабелями рабочие погибали! Вот это первое производство, видимо. Это не было ведь средств для защиты».
Отыскать братскую могилу нам так и не удалось, но даже если это всего лишь поверье, примечательно, что память о множестве погибших рабочих сохраняется среди местных жителей до сих пор.
Сельчане, с которыми мы общались, хорошо знали и о токсичности заводских отвалов и следили, чтобы скот не ходил рядом: считалось, что если овца выпьет воды из лужи под терриконом, то может умереть или серьезно заболеть. Все это не мешало кокшанцам воспринимать Ушковых как героев и заботливых хозяев: по мнению жителей села, промышленники ничего не знали о токсичности производства, иначе обязательно приняли бы меры.
Мы с коллегой Станиславом Петряшиным написали заметку на сайте университета, а затем по республиканскому телевидению показали сюжет об истории завода. Тогда терриконами заинтересовался генеральный прокурор Татарстана. Вскоре после нашего визита в Кокшан приехала прокурорская проверка, которая установила, что содержимое терриконов представляет собой опасность для людей и окружающей среды. Прокуратура потребовала от местной администрации ликвидировать свалку токсичных отходов и привлечь виновных лиц к дисциплинарной ответственности.
Летом 2023 года появилась информация, что свалку планируют перенести — разместить в двух километрах от другого населенного пункта в пойме реки Сайка, протекающей в Удмуртии: то есть опасная зона появится в менее населенной местности.
С точки зрения экологической безопасности эта инициатива — лишь заметание мусора под ковер. Токсичное наследие ушковских заводов продолжит существовать и дальше.
Впрочем, существуют и альтернативные варианты. По словам главного архитектора Менделеевского района Равиля Хабирова, планируется «рекультивация свалки и дальнейшее использование отходов в качестве стройматериала». Хабиров в 2023 году заявил, что токсичные отвалы убрали бы раньше, поскольку зараженные грунтовые воды попадали в реки Тойма и Кама, но местные жители якобы выступили против. Сельчан беспокоило, что при ликвидации терриконов «поднимется пыль и все испортится».
Впрочем, после этих заявлений власти больше не сообщали о судьбе Нового Кокшана, а токсичные терриконы по-прежнему находятся в центре села.
Общественная детоксикация
История Кокшанского завода позволяет представить себя на месте наших потомков, которые получат в наследство еще более богатый набор экологических проблем. Узнав, как токсичное наследие создавалось и формировалось, мы можем попытаться извлечь из этого уроки. Что нужно сделать, чтобы оставить после себя окружающую среду максимально пригодной для жизни?
Вопреки устаревшему стереотипу, история прекрасно терпит сослагательное наклонение, и более того — именно благодаря ему мы можем задавать прошлому вопросы, которые помогают лучше разобраться в настоящем. Что могли бы сделать современники Ушковых, чтобы сохранить окружающую среду и здоровье людей?
Экологических проблем в Кокшане можно было бы избежать, если бы судебная и исполнительная власти Российской империи были более чувствительна к нарушению прав человека и социальному неравенству. «Печальная эпопея ардатовских крестьян» показывает, что их освобождение от несправедливого и незаконного преследования уже воспринималось как победа гражданского общества, хотя, казалось бы, в соблюдении закона не должно быть ничего необычного — скорее наоборот.
Ушковых можно было заставить соблюдать санитарное законодательство, если бы губернская власть обратила внимание на заболевания рабочих и случаи их преждевременных смертей. К сожалению, чиновники никак не отреагировали на общественный резонанс и не приняли решений, которые могли бы улучшить ситуацию.
Огромный вклад в токсичное наследие Ушковых внесла коррупция, которая пронизывала все уровни бюрократии — от уездного до столичного. Елабужские врачи не замечали профессиональных болезней у рабочих, фабричная инспекция приезжала на завод, чтобы «сытно поесть», а не провести тщательный осмотр предприятия, губернаторы объявляли крестьян в розыск по одной только просьбе богатого промышленника. Коррупция, отсутствие работающих институтов и принципа верховенства права позволили промышленникам создать государство в государстве, где они имели над людьми такую же неограниченную власть, как и над окружающей средой. Что-то подобное мы по-прежнему можем наблюдать в Карабаше или в Норильске.
Из этой истории можно сделать два вывода. Во-первых,
борьба с загрязнением — это не столько вопрос безопасных технологий и их практического применения, сколько — общественных отношений.
Отвалы ядовитых отходов являются результатом пренебрежительного отношения промышленников к рабочим и местным жителям.
Во-вторых, мы можем заметить, насколько удивительно небольшим оказался прогресс в этой области за прошедшие сто лет — если он вообще произошел. За истекшее столетие человек полетел в космос, изобрел интернет и искусственный интеллект, а проблема промышленного загрязнения не только не решена, но и стала еще более острой. Это связано с тем, что развитие общества и его горизонтальных структур вовсе не так линейно, как экономический и технологический рост. Слабость политических институтов, коррупция и неравенство по-прежнему создают целый комплекс экологических проблем, с которыми придется иметь дело нашим потомкам.
