Мазутно безразлично Репортаж с нефтяных «озер» в окрестностях Самары, которые десятилетиями горят и травят все вокруг себя

В Самаре больше 80 лет под открытым небом стоят четыре огромных накопителя токсичных отходов. Они находятся здесь так давно и настолько вписались в ландшафт и сознание людей, что на картах их обозначают как обычные водоемы с одним общим названием «Мазутное озеро». Хотя никакими водоемами и озерами назвать их нельзя.

До 1940-х годов на их месте располагались карьеры, в которых добывали глину. Но с началом войны вглубь Советского Союза начали эвакуировать заводы из приграничных регионов. Предприятиям нужно было куда-то сливать отходы, и в Самаре проблему решили просто — отдали под это карьеры.

Сюда лили нефтепродукты авиационные и ракетные заводы. Но война закончилась, а мазутные «озера» остались. Более того, в них продолжили свозить непригодные нефтепродукты. Сегодня их общий объем в карьерах, по разным данным, составляет от 117 000 м³ до 200 000 м³. Для понимания: в Черном море, если верить официальной информации, после крушения танкеров «Волгонефть» оказалось около 2 000 м³ мазута.

«Озера» отравляют воздух и почву вокруг себя и регулярно горят, накрывая едким дымом соседние поселки.

Корреспондент «Кедра» обошла мазутные «озера» и их окрестности, чтобы рассказать, почему они не проблема, а только ее следствие.

Дорога

Выхожу из машины, и в нос бьет резкий запах горелого пластика.

— Здравствуйте, — тихо говорит мужчина, который в нескольких метрах от меня жжет провода, чтобы достать медь. Это быстрее и легче, чем сдирать с них оплетку вручную.

— Здравствуйте, — поворачиваюсь к мужчине. Он повторяет еще раз: «Здравствуйте», разворачивается и направляется в сторону каких-то складов, обнесенных забором.

Окраина Самары. Позади микрорайон Зубчаниновка (или просто «Зубчага»), по левую сторону — дачные дома СНТ «Авиатор». Карты показывают, что до «озер» полтора километра. Асфальтированная дорога в этом месте заканчивается, начинается грунтовая, размытая и разъезженная. Она огибает бывший мусорный полигон, закрытый на рекультивацию. С его стороны, из-за деревьев, доносятся неразборчивые крики людей и звуки работающей техники.

Вдоль обочины — брошенные покрышки. Чем дальше, тем больше мусора: коробки, пакетики из-под «Вискаса», разбитые банки. В центре очередной кучи стоит покосившийся письменный стол с выдвинутым ящиком, рядом валяются кроссовки и черная женская сумка.

На улице плюсовая температура, но дорога покрыта тонким слоем снега, смешанного с грязью. Иногда приходится идти по заросшему полю, чтобы не увязнуть. Сквозь деревья виднеется мутная зеленоватая вода реки Орловки.

Дорога выходит к площадке, на которой тоже мусор: некоторые кучи выше человеческого роста. За ней — небольшой подъем, с которого и открывается вид на первое мазутное «озеро».

Половину его поверхности занимают доски. Кажется, деревянные. Сказать наверняка трудно, потому что и эти доски, и сама поверхность «озера», и небольшой, когда-то выгоревший бережок — абсолютно черные.

Вблизи мазута

«Озеро», как и три соседних, заполнено жидкими отходами нефтепереработки и другими токсичными веществами. На поверхности, как в зеркале, отражаются серые тяжелые тучи, от ветра не остается ряби — настолько вязкая субстанция. Многочисленные покрышки и одинокий резиновый сапог торчат, как поплавки, наполовину погруженные в черную массу. По крутому склону вниз тянется мазутный след.

Спускаюсь, прихватив по пути ветку. Содержимое «озера» плотное, ветка с трудом рассекает жижу, гнется.

Вдоль «озер», как и по пути сюда, свален хлам. Между вторым и третьим «водоемом» лежит груда строительного мусора: часть кирпичной стены, отсыревшие куски гипсокартона и стекловаты, мешки из-под цемента. Большое пятно выжженной земли — кто-то доставал медь из проводов.

По периметру четвертого, самого маленького «озера», стоят полуразрушенные мостки. От одного из них тянется рыжий след: кто-то приходил сюда, но зачем? Местами торчат деревянные столбики-опоры, на двух висят металлические ведра: одно черное, вымазанное мазутом, второе — чистое. Противоположный берег завален строительным мусором и резиновыми покрышками.

В воздухе рассеян тяжелый запах нефтепродуктов. Минут через пятнадцать начинает болеть голова, а через час — подташнивать. Здесь нет ни ограждений, ни запрещающих знаков. И со всех сторон тянутся дороги от ближайших населенных пунктов: Самары, Смышляевки и Падовки.

«Нет бы что-то нормальное тушить»

— Горит оно без конца! И летом, и осенью. Пожарки уже замучились сюда кататься, — Галина*, жительница Падовки, купила участок в полутора километрах от мазутных «озер» в 2013 году, и только к 2018-му «построилась».

Падовка — поселок на полторы сотни домов всего в километре от Самары. Прописано здесь и в соседнем поселке Чкалова около ста человек, но на деле живет в несколько раз больше.

— И каждый год проблемы? — уточняю я.

— Все время. Летом вообще… Пожарные ездят без конца. И всегда очень долго горит, столб дыма высокий.

Что «озера» когда-нибудь рекультивируют, Галина не верит. Говорит, что и сейчас, уходя за грибами, видит, как туда едут «машины с мусором». Впрочем, с каким именно, она не знает.

Вскоре после прощания с Галиной встречаю двух женщин.

— Экология никакая у нас. Особенно это понимаем, когда за грибами по осени ходим, это невозможно, — говорит одна из них.

— Вам не страшно в том районе грибы собирать? — удивляюсь я. Казалось бы, общеизвестно, что грибы активно впитывают вредные вещества из окружающей среды, причем сразу отовсюду: из атмосферы, грунтовых вод, почвы.

— Да не знаем, — отмахиваются женщины. — Мы соберем, отварим…

Об «озерах»-накопителях говорят почти безучастно: «Бывает, горит». А на вопрос о запахе гари одна из них шутит: «После ковида не чувствую».

Со стороны ближайшей свалки выезжает бабушка на велосипеде. По ее словам, летом озера «воняют» сильнее, что неудивительно — на жаре жидкие отходы нагреваются и начинают «парить».

— Горят? — спрашиваю ее.

— Горят, если подожгут! Баллоны поджигают и кидают, вот они и горят!

— Специально приезжают поджигать? — удивляюсь я.

— Нет, зачем? Цыгане, вон, поджигают. Цыгане здесь живут, — отмахивается она.

Зачем цыганам поджигать мазутные «озера», непонятно. Видимо, это одно из проявлений у местных фобии в отношении «чужого» народа.

По словам эколога Сергея Симака, пожары на «озерах» могут быть результатом самовозгорания. Берега карьеров завалены отходами, среди которых встречается стекло, оно может сработать как линза. Загорается трава, а от нее уже нефтепродукты.

— Когда горит нефть и пластик, в воздух попадает 2,3,7,8-тетрахлородибензодиоксин. Это вещество американцы использовали в составе гербицида «Оранж» во время войны во Вьетнаме, чтобы уничтожать джунгли. Оно вызывает тяжелейшие последствия для экосистем и людей. Диоксины являлись одним из основных компонентов химической войны во Вьетнаме. Концентрации в мазутных «озерах» не такие, но вред все равно схожий, — говорит Симак.

Копилка токсичных отходов

«Озера» — это заброшенные карьеры Молотовского месторождения глины. По данным самарского департамента городского хозяйства и экологии, накопитель жидких токсичных промышленных отходов возник «без проекта и каких-либо природоохранных мероприятий» в 1940-х годах, а с 1954 года начал «стихийно использоваться для заполнения жидкими промышленными отходами».

Сергей Симак говорит, что карьеры начали использовать для слива жидких токсичных отходов еще в 1942 году, когда в этом районе были размещены эвакуированные заводы — будущие «Авиакор — авиационный завод» и ракетно-космический центр «Прогресс». Эколог утверждает, что проблема утилизации отходов в то время решалась просто — все сливалось в удобное для производств место.

— Такими местами поблизости оказались эти четыре выработанных карьера, — отмечает Сергей Симак. — Фактически это незаконное размещение жидких отходов.

АО «Авиакор — авиационный завод» ответило на запрос редакции: предприятие было создано и зарегистрировано в 1996 году на месте ОАО «Авиакор», но не является его правопреемником, то есть не несет обязанности «Авиакора» и не имеет его прав. Само ОАО «Авиакор» было ликвидировано и исключено из государственного реестра в 2002 году. При его ликвидации на новый завод не передавали документы об обращении с отходами производства, как и другую финансово-хозяйственную документацию. Поэтому «достоверных и документально подтвержденных источников информации об обращении ОАО “Авиакор” с отходами производства в 1940-х годах АО “Авиакор — авиационный завод” не имеет». В ответе также указано, что никакого отношения к «озерам»-наполнителям АО «Авиакор — авиационный завод» не имеет, а процесс обращения с отходами на заводе соответствует действующему законодательству.

Представители «Прогресса» на момент публикации материала не ответили.

Разговоры о рекультивации накопителей идут давно. Еще в 2004 году была запущена первая программа — она продолжалась десять лет и завершилась в 2013 году. Об ее эффективности Сергей Симак отзывается так:

— Тогда были построены очистные сооружения, которые где-то лет шесть поработали. Но проблема так и не была решена. Сегодня очистные сооружения заброшены в полуразрушенном или разрушенном состоянии. Полностью рекультивировать за такой срок и такими силами эти карьеры невозможно.

О проблеме токсичных отходов в карьерах говорили и в 2017 году, когда на место выезжали местные журналисты и чиновники, и в 2019 году, когда на одном из «озер» произошел крупный пожар. В 2020-м региональное министерство природопользования заявило, что ликвидировать «озера» и рекультивировать земельный участок получится не раньше 2026 года.

Летом 2024 года департамент городского хозяйства и экологии объявил конкурс на разработку проектно-сметной документации по «ликвидации жидких токсичных промышленных отходов мазутного “озера”». 8 сентября контракт заключили с Самарским государственным техническим университетом. Разработать документацию университет должен до 15 декабря 2025 года.

750 тысяч тонн — ориентировочная масса накопленных отходов, указанная в техническом задании на разработку проектно-сметной документации. К ней относится как жидкое содержимое «озер», так и загрязненная почва вокруг них.

Точную массу отходов предстоит уточнить во время инженерных изысканий.

При этом отходы в бывшие карьеры сливаются до сих пор. В научном докладе «Обследование мазутного “озера” на полигоне “Зубчаниновка”» указано, что слив отходов продолжают «мелкие предприятия города». Об этом же «Кедру» рассказал Сергей Симак:

— Кто везет? Скорее всего, это бизнес, который принято относить к малому и среднему. Потому что крупные предприятия более-менее под контролем. Нет гарантии, что крупные предприятия не везут, но у них обычно проведена паспортизация, есть свои полигоны и выстроены системы обращения с отходами.

Авторы доклада «Обследование мазутного “озера” на полигоне “Зубчаниновка”» проанализировали отобранные пробы почвы и отходов и пришли к выводу: «экстремальное загрязнение нефтепродуктами наблюдается на глубине 20-50 см» и превышает допустимые значения до 525 раз. Кроме нефтепродуктов, почвы загрязнены медью, цинком, никелем, кобальтом, мышьяком и свинцом.

Сергей Симак отмечает, что вокруг накопителей подавляется почвенная флора и фауна. А такие тяжелые металлы, как мышьяк и свинец, могут разноситься ветром по округе, попадая и в ближайшие поселки.

— Разумеется, это все не концентрированно. Но это такие вещи, которые в любых количествах не полезны для организма, — говорит Сергей Симак.

Вторая встреча

Пятница. На улице минусовая температура, и, глядя на «озера», я понимаю, что имел в виду Симак, рассказывая про разный химический состав содержимого карьеров. Внешний вид «озер» изменился: теперь три из них покрыты ледяными корочками. А четвертое, на первый взгляд, осталось прежним: его поверхность, гладкая и блестящая, покрыта слоем не застывшего мазута. Но под мазутом — замерзшая вода.

В районе «озер» оживленно. Спускаясь к кромке черной жижи, замечаю две грузовые машины, выезжающие с полигона ТБО. Через пару минут меня оглушает гул двигателей, в небо со стороны завода «Авиакор» взмывает самолет.

Ко мне подходит мужчина.

— А вы кто? — в его глазах мелькает интерес.

— Журналисты, — киваю на фотографа. — Вы на полигоне работаете?

— Да ну как бы нет. Как бы не работаю, так, участие принимаю.

Мужчина одет в спецовку, в руках у него алюминиевые полутораметровые правила.

— И такое выкидывают? — фотограф показывает на правила. — Практически новые.

— Зачем бы я их тогда взял, — смеется мужчина. Улов и правда хороший, такие в магазине стоят около тысячи рублей за штуку.

По словам мужчины, на «озера» приезжают «эксперты», которые «ходят вокруг, бурят, смотрят, что там внутри». В карьеры, по его словам, уже давно ничего не сливают.

Вокруг карьеров, на огибающей их грунтовой дороге, действительно видны следы бура. Возможно, это представители СамГТУ начали проводить изыскания в рамках разработки проектно-сметной документации.

«Поганая речка» 

В поселке городского типа Смышляевка живут немногим менее 8 тысяч человек. На въезде в него со стороны Самары виднеются многоквартирные дома, но дальше их меньше. Я направляюсь к окраине Смышляевки — туда, откуда до мазутных «озер» рукой подать, по прямой расстояние около километра.

Суббота, но людей на улице мало. Холодно. В местном магазине спрашиваю у продавщицы, знает ли она про мазутные «озера». Не знает.

На автобусной остановке стоят мужчина и женщина. Подхожу — об «озерах», заполненных мазутом, они тоже не слышали.

На окраине поселка случайно сталкиваюсь с пожилым мужчиной.

— Вас мазутные «озера» не беспокоят? — спрашиваю, уже не особо надеясь на какой-то ответ.

— Не беспокоят. Жгли там раньше, сейчас не жгут.

Мужчину зовут Владимир. Он переехал в Смышляевку 15 лет назад, когда вышел на пенсию. С тех пор живет тут.

— Может, знаете, кто-нибудь из местных ездит, мазут для себя черпает?

— Здесь втихаря все делают, и мусор сбрасывают, хотя там, — Владимир Дмитриевич указывает на лес за поселком, — будка стоит от РКЦ «Прогресс», но все втихаря делают, объедут. Вы туда зайдите, там лес, там понавалено.

По словам Владимира Дмитриевича, запах от карьеров до Смышляевки не доходит. Здесь жителей беспокоят другие проблемы:

— Когда едешь, там река Падовка — там запах. Стройкерамика туда сбрасывает. Куда только не писали… Иногда сюда доходит, с реки Падовки. А там вот, если глянете, сбрасывают всю гадость от гальваники.

— У вас тут еще течет река Орловка.

— Да, поганая речка.

Иду по указанному направлению. Пункт КПП расположен за конечной остановкой городских маршруток, на спуске. Практически такой же пункт стоит и в поселке Падовка. Перед шлагбаумом вбит столб с табличкой «Внимание! Прибрежная защитная полоса».

Здесь протекает уже знакомая река Орловка. Она идет вдоль бывшего мусорного полигона, накопителей жидких отходов и сворачивает в сторону Смышляевки. В конце концов Орловка впадает в Самару.

Пахнет тухлой водой. В мутно-зеленой воде плавает «остров» из тины, стеклянных и пластиковых бутылок. Несмотря на минусовую температуру, вода не замерзла. С поверхности со всплеском взлетает утка.

***

И в Падовке, и в Смышляевке одна картина — за первым же поворотом начинается свалка. А между поселками — четыре 82-летних, вонючих, заполненных вязкими токсичными веществами «озера»-накопителя, к которым все давно привыкли. Десятилетиями никому до них не было дела, и они наполнялись не только нефтепродуктами, но и безразличием — сначала советского, а потом российского государства, городских предприятий и обычных людей.

Рекультивируют ли накопители теперь? Увидим.

* Имя изменено