«Нефть есть вещь полезная и рыбам не вредна» Историк Андрей Виноградов — о нефтеразливах в Российской империи: от горящей Волги до сноса всех нефтяных заводов в Баку

В апреле 1873 года нефтяное товарищество на вере «Халафи» бурило скважину в окрестностях Баку. 15 числа рабочие добрались до нефтеносного слоя и вскрыли его. Результат превзошел ожидания: из отверстия под сильным давлением забила струя высотой 64 метра. Впоследствии она даже получила название — Вермишевский фонтан.

«Громадный столб нефти ясно можно увидеть из города. Соседние промыслы утопают в озерах выброшенной им нефти», — писала о происходящем газета «Каспий».

Нефть била из-под земли четыре месяца: вокруг скважины текли целые реки, по которым ради развлечения плавали на лодках местные жители.

Казалось бы, «Халафи» должна была разбогатеть. Но на деле так не вышло: в Бакинской губернии девать такие объемы нефти было некуда, вывезти их в другие регионы или за рубеж было не на чем, хранить — негде. В итоге цена на нефть рухнула с 25 до 1,5 копеек за пуд. Стало очевидно: максимальную прибыль можно извлечь, лишь научившись транспортировать нефть из Баку в промышленных объемах. Подходящая транспортная артерия была рядом. Ключевой водный путь страны — Волга.

Для реки это стало настоящей катастрофой.

«Кедр» поговорил с историком и исследователем в области environmental humanities Андреем Виноградовым о том, как Россия в XIX веке загрязнила бакинской нефтью свою главную реку, а потом десятилетиями убеждала жителей приволжских земель, что «нефть есть вещь полезная и рыбам не вредна».

---

— Что происходило в окрестностях Баку до Вермишевского фонтана? Когда люди узнали, что там есть залежи нефти?

— О том, что в окрестностях Баку находятся крупные месторождения нефти и газа, люди знали давно. Окрестности города еще в раннем средневековье стали известны благодаря «неугасимым огням» — местам выхода природного газа на поверхность. В XVII веке там появился знаменитый храм огнепоклонников — Атешгях, где в разное время молились зороастрийцы, индуисты и сикхи. Впрочем, существовали и более практичные способы использования того, что мы называем ископаемыми углеводородами. До XIX века крупной нефтедобычи не существовало не потому, что люди не знали, как добывать нефть, а скорее потому, что она была им не нужна в промышленных объемах. Ее использовали в медицинских целях для лечения кожных болезней и в бытовых — для освещения помещений, но не более того.

История «большой нефти» для Российской империи началась в эпоху промышленного переворота. Во второй половине XIX века в стране появилось множество новых заводов и фабрик, которым нужно было топливо для производства. Но в Российской империи все еще действовала архаичная «откупная» система, которая сдерживала развитие нефтяной промышленности. Прежде чем приступить к добыче, промышленник должен был сначала взять откуп, то есть заплатить государству пошлину за право добывать нефть на определенном участке. В откуп, как правило, отдавались крупные наделы земли, которые могли позволить арендовать только богатые промышленники. Это тормозило развитие технологий и способствовало монополизации промысла. Зачастую брать наделы в откуп приходилось «вслепую», без предварительной разведки — не зная, сколько нефти есть на участке. Неудивительно, что при такой системе предпринимателей, готовых пойти на риск, было не так уж много.

В 1872 году откупную систему отменили. Нефтепромышленники смогли свободно покупать или арендовать земельные участки нужного размера, что делало инвестиции более надежными и оправданными. Баку, конечно, был наиболее очевидным местом для нефтяных инвестиций. Город начал трансформацию в настоящий промышленный центр, добыча нефти в его окрестностях выросла в разы.

— Кто занимался нефтедобычей в Баку и ее перевозкой в другие регионы? Это были российские промышленники?

— Первоначально в Баку работали преимущественно российские компании. Среди них не было крупных международных корпораций, способных экспортировать большие объемы нефтепродуктов за рубеж. Рынок тогда был ограничен небольшими территориями, куда нефтепродукты можно было доставить. В начале 1870-х годов в Баку начало работать несколько небольших нефтеперегонных заводов, которые производили керосин — преимущественно для освещения, и мазут — им топили печи на предприятиях и иногда покрывали улицы вперемешку с гравием. На манер современного асфальта.

Многое изменилось, когда в 1873 году в Баку приехал Роберт Нобель — брат известного инженера Альфреда Нобеля, который на тот момент уже стал изобретателем динамита, а в будущем станет основателем Нобелевской премии. Богатства семьи Нобелей происходили из Российской империи, где они уже давно занимались производством оружия. Именно с этим была связана командировка Роберта. Его задачей было найти поставщика ореховой древесины для прикладов, но вместо этого он обнаружил в Баку нечто большее — зарождающуюся нефтяную промышленность, которая сулила огромную прибыль инвесторам. Вместо того чтобы искать ореховую древесину, Роберт потратил все свои деньги на покупку небольшого нефтеперегонного завода и, как стало понятно в будущем, не прогадал.

Десять лет спустя примеру Нобелей последовали Ротшильды, которые основали в 1883 году Батумское нефтепромышленное и торговое общество (впоследствии его купила знаменитая британская компания Shell — прим. ред.). В итоге значительная часть российской нефтяной промышленности стала принадлежать крупным корпорациям, владельцами которых были иностранцы. Они вкладывали много денег в благоустройство городов и развитие инфраструктуры, платили большие налоги, но все же воспринимались как варяги: это сыграло важную роль в последующих событиях.

К началу ХХ века Россия стала мировым лидером по объемам нефтедобычи.

Некоторые историки считают, что это событие во многом предопределило будущее нашей страны и даже сформировало особый тип государственности — «петрогосударство», которое характеризуется слабостью гражданских институтов, зависимостью от экспорта и концентрацией власти в руках немногочисленной элиты. Конечно, не стоит приписывать ресурсам определяющую роль в историческом процессе, но они безусловно повлияли на него.

— Как бакинская нефть стала угрозой для Волги?

— В начале нефтяного бума технологии добычи и перевозки нефти были крайне архаичными. Еще в 1860-е годы вместо бурения скважин люди выкапывали колодцы вручную, нефть наливали в бурдюки или бочки и перевозили ее на горбах верблюдов или телегах. Чтобы вывезти нефть в другие регионы империи, бочки загружали на немногочисленные деревянные корабли и отправляли вверх по Каспийскому морю и Волге. Других путей сообщения между Баку и Европейской Россией в те времена еще не существовало. Нефть выгружали с барж в крупных городах, которые имели доступ к железной дороге: в Царицыне, Саратове, Казани, Нижнем Новгороде и других, чтобы доставлять в более отдаленные города и страны.

При доиндустриальном укладе такие способы еще работали, но они не могли справиться с новыми темпами и объемами после отмены откупной системы. Транспортировка нефти по земле требовала огромного количества скота и тары. Что касается кораблей, то деревянные бочки, в которых перевозили топливо, часто падали и разбивались, особенно во время штормов. Последняя проблема стояла особенно остро — доплыв до конечного пункта, многие нефтяники обнаруживали, что значительная часть доставленного с таким трудом груза утекла за борт. Для них это была в первую очередь экономическая проблема, хотя у нее было и не менее важное экологическое измерение.

Главную инновацию в области транспортировки нефти придумали не иностранные промышленники, а астраханские предприниматели братья Артемьевы, которые зарабатывали перевозками нефти вверх по Волге. В начале 1870-х годов их парусное судно, груженое бочками с мазутом, попало в шторм. Все бочки разбились, и мазут вытек из них, но не из трюма — большая часть груза доехала в целости и сохранности. Это подтолкнуло их к идее транспортировки нефти наливом: вместо того чтобы нагружать трюмы бочками, они начали просто наливать нефть прямо в них с помощью насосов. Сначала это выглядело для многих современников комично, но доходы братьев Артемьевых говорили за себя, и вскоре их опыт стали использовать повсеместно.

Минусом перевозки нефти наливом в деревянных судах было то, что устранить утечки полностью было невозможно. Как ни старались промышленники заделать швы между досками — сделать трюмы полностью герметичными не удавалось. В 1877 году компания братьев Нобель предложила прорывное решение: они изготовили первый в мире металлический наливной танкер под названием «Зороастр» вместимостью 242 тонны. Чтобы судно было более устойчивым, в его трюмах сделали специальные перегородки, разделяющие его на секторы. Это был единственный тип судов, который при правильной эксплуатации мог не давать утечек. Все современные нефтяные танкеры являются в некотором смысле потомками «Зороастра». Их единственный, но важный минус заключался в высокой цене — такие суда могли позволить себе только крупные компании. Подавляющее большинство промышленников продолжало пользоваться деревянными баржами, эксплуатируя их до последнего.

Еще более инновационное решение принадлежит Дмитрию Ивановичу Менделееву. В 1863 году, приехав в Баку, он предложил транспортировать нефть от места добычи к заводам через систему трубопроводов, но тогда его предложение промышленников не заинтересовало. В 1878 году Нобели вспомнили об этой идее и построили первый нефтепровод «Балаханы — Черный город», его длина составляла всего 10 км. В дореволюционный период строительство трубопроводов на тысячи километров сквозь горные хребты и морское дно все еще оставалось несбыточной мечтой. Самыми доступными транспортными артериями были Каспийское море и Волга.

Надо понимать, что для нефтяников утечки груза во время транспортировки были исключительно экономической проблемой. Любой промышленник был заинтересован довезти до конечного пункта максимальное количество груза. Но для них существовал и допустимый процент издержек, который все еще позволял получить выгоду.

Систематические подсчеты того, сколько именно нефти утекало в Волгу, начались спустя несколько лет после начала бакинского нефтяного бума, когда проблема стала очевидной для всех. Тогда, как и сейчас, оценки масштабов были разными и зависели от того, кто их подсчитывает. Часть экспертов была возмущена действиями нефтяников и сгущала краски, другая, наоборот, защищала их интересы.

Пожалуй, самые объективные и обоснованные данные привел ихтиолог Оскар Андреевич Гримм: на пути от Астрахани до Нижнего Новгорода деревянные баржи в среднем теряли до 7% груза. Его коллега Федор Федорович Каврайский считал, что на практике утечки были больше как минимум в два раза. По его подсчетам, только в 1889 году в Волгу утекло почти 40 000 тонн нефтепродуктов. Для сравнения: во время последней аварии в Керченском проливе на борту двух танкеров было в общей сложности 9 000 тонн мазута, а в море, согласно официальным источникам, попало около 3 000 тонн. Единственное отличие состоит в том, что в случае с Волгой это была не единовременная катастрофа, а долгий, растянутый во времени процесс, что делало его менее заметным для людей, но не менее катастрофичным для экосистем.

При этом утечки через борта деревянных барж были не единственным источником загрязнения Волги нефтью. Она попадала туда, например, при столкновении судов. Аварии происходили на насосных станциях, Волга загрязнялась при регулярном мытье трюмов. В результате всего за несколько лет после отмены откупной системы и начала нефтяного бума в Баку «главная русская река» полностью потеряла свой былой облик. Например, современники описывали случаи, когда на одном берегу Волги загоралось судно с нефтью, а пассажиры парохода на другой стороне реки обоснованно опасались, что огонь доползет до них по поверхности воды.

— Какими были экологические последствия разливов того времени?

— Для большинства жителей России в XIX веке природа имела в первую очередь сугубо прикладное значение как источник пищи и дохода. Самым ощутимым и значимым последствием загрязнения Волги и Каспийского моря нефтью стало сокращение уловов рыбы. В конце XIX века в Российской империи все еще случались голодные годы, многие люди умирали от недоедания, а рыбная ловля оставалась важным и доступным источником пищи. Обратная зависимость между ростом нефтяных перевозок по Волге и количеством рыбы в ней была совершенно очевидной.

В 1890 году в Волге выловили более 145 млн штук сельди и перевезли по ней почти 2 млн тонн нефтепродуктов; восемь лет спустя объемы нефтепродуктов выросли до почти 5 млн тонн, а уловы сократились более чем в шесть раз.

Сначала пострадали самые ценные и «капризные» осетровые рыбы — белуги и стерляди. Но в реке стало значительно меньше и обычной промысловой рыбы, например волжской сельди, которая сегодня находится на грани вымирания. Многие винят каскад волжских электростанций, построенный в советские годы, однако он лишь довершил то, что было начато в дореволюционные времена.

Рыба умирала не только от отравления нефтью, но и в результате нарушения экосистем. Помимо рыб, страдали насекомые, которые с трудом могли размножаться в загрязненном иле. Сокращение численности насекомых означало сокращение и видов, которые ими питаются, — не только рыб, но и птиц.

Наконец, весной во время разливов река выносила нефть на крестьянские луга, где люди пасли скот и заготавливали сено. Многих людей это фактически лишало возможности заниматься сельским хозяйством.

В некоторых городах, например в Царицыне, население испытывало проблемы с питьевой водой. До нефтяного бума ее брали из Волги или ее ближайших притоков. Чтобы не пить загрязненную нефтью воду, людям приходилось проводить водопроводы из родников и копать колодцы.

— И никто не выступал против нефтяного загрязнения?

— Экологических протестов в современном понимании этого слова, как и низовых инициатив по устранению загрязнения, в те времена не было. Во-первых, загрязнение Волги нефтью не было одномоментным событием, которое могло бы всколыхнуть общественность. Загрязнение было чудовищно по объемам, но формировалось медленно. Существовало огромное количество источников, каждый из них вроде бы был незаметен: тут в барже появилась небольшая течь, тут немного пролилось с насосной станции, тут трюм помыли. Это был постоянный, изо дня в день повторяющийся процесс.

Во-вторых, проблема не была сконцентрирована в одном месте, она рассеивалась по нескольким регионам: по Астраханской, Саратовской, Симбирской, Самарской губерниям и так далее. Выстраивать горизонтальные связи на таком уровне без участия государства — нелегкое дело даже сейчас, несмотря на то что у нас в распоряжении есть интернет и социальные сети. Благодаря им мы можем быстро узнать, например, о том, что происходит в Керчи, приезжать туда и волонтерить либо донатить, не выходя из дома. Но тогда таких горизонтальных связей просто не могло быть.

В-третьих, очистить такую реку, как Волга, в масштабах одной губернии или даже города невозможно. Поэтому люди, с одной стороны, замечали, что с Волгой все плохо, и это их волновало, а с другой — они не понимали, что им делать, не имели эффективных технологий для устранения загрязнений, таких как боновые заграждения, и мало что могли предпринять.

До наших дней дошло что-то вроде анекдота, что до нефти калмыки ловили жирную волжскую сельдь, сушили ее и жгли вместо лучин, так как в их краях мало деревьев. А когда сельдь от разливов начала вымирать, просто стали собирать нефть и жечь ее — в реке ее было не меньше, чем рыбы.

— А что происходило непосредственно в Баку?

— Баку в XIX веке был одним из самых загрязненных городов Российской империи. Но, как ни странно, государство относительно эффективно с этим боролось и предпринимало решительные меры, чтобы красивый город не превратился в одну большую страшную промзону.

Когда начался нефтяной бум, местные и российские предприниматели начали строить нефтеперерабатывающие заводы буквально везде, где была такая возможность. Трубы вырастали между жилыми домами, на окраинах и в центре города, делая его не очень приятным местом для жизни.

В 1870 году, когда «большая нефть» еще только набирала обороты, кавказский наместник князь Михаил Николаевич, младший брат императора Александра II постановил, что все заводы в черте Баку должны быть снесены за счет их владельцев, а затем они могут быть построены вновь на специально отведенной земле неподалеку. Эта новая промышленная зона стала печально известна под названием «Черный город».

С одной стороны, это была быстрая и решительная мера по наведению порядка в городе. С другой — она была возможна лишь благодаря авторитарной системе, где наделенный властью человек мог не считаться с законами и интересами промышленников.

Тем не менее из-за того что нефть добывалась непосредственно здесь, в Баку все равно было грязно, и с этим постоянно приходилось бороться. Ведь промышленник, не найдя покупателя на керосин или мазут, мог просто сбросить их в Каспийское море или вылить в землю. Таких людей пытались ловить и штрафовать.

— Понимали ли люди в Российской империи масштабы разливов и что нефть сама по себе опасна?

— Да, по всему, что я рассказываю, может показаться, что мы ходим по кругу и из раза в раз наступаем на одни и те же грабли с разливами нефти. Но главное отличие сегодняшних катастроф заключается в том, что мы уже не обсуждаем всерьез их опасность и вред. Чистота окружающей среды, морей и рек — это ценность, признаваемая большинством людей, вряд ли кто-то станет ее публично опротестовывать.

Во времена Российской империи было не так. Защита нефтяников от обвинений в загрязнении Волги строилась на двух главных аргументах.

Первый заключался в том, что нефть не вредна. Тогда еще не существовало исследований, которые подробно и аргументированно доказывали ее токсичность для людей и живых организмов. Стратегия защиты была такой: да, нефть попадает в воду, да, она плавает на поверхности, но никакого вреда от этого нет. Сокращение уловов рыбы — вина не нефтяников, а рыболовов, которые вылавливают ее в огромных количествах, не заботясь о будущем. Отчасти это действительно было так.

Нефтепромышленников горячо поддерживала часть экспертов с учеными степенями и званиями, но их утверждения слишком сильно противоречили повседневному человеческому опыту. Смешной случай произошел с одним таким экспертом, зоологом Александром Михайловичем Никольским. Однажды он прибыл в родную Астрахань, чтобы провести исследование о влиянии нефти на рыб, и отправился в оперу, чтобы отдохнуть. Но один из моментов в опере его расстроил:

«Что нефть есть вещь полезная и рыбам не вредна — об этом беспрестанно твердят нам доктора. Понятно, понятно! Но пить воду с нефтью приятно не всегда!»

Эта небольшая деталь говорит не только о том, как горожане воспринимали проблему, но и о том, насколько она была для них важна.

Второй аргумент заключался в том, что даже если нефть и вредна для реки, то это все равно не повод выстраивать препятствия на пути экономического и технологического прогресса. Наступила новая эпоха, и Волга теперь должна служить не рыболовам, а промышленникам — если мы, конечно, хотим двигаться вперед и оставаться великой империей.

Тем не менее было много ученых-исследователей, которые в результате длительных лабораторных опытов и исследований на Волге доказали, что нефть вредна для рыб, насекомых и людей. Помимо уже упомянутого Оскара Гримма, особая заслуга в этой области принадлежит гигиенисту Григорию Витальевичу Хлопину из Юрьевского университета (ныне Тарту в Эстонии — прим. ред.). Авторитет ученых в Российской империи был высок, и с признанными экспертами в области гигиены спорить было сложно. Именно они поставили точку в многолетней дискуссии о том, стоит ли вообще бороться с нефтяным загрязнением.

— Существовала ли в законодательстве времен Российской империи ответственность за разливы нефти?

— Загрязнение Волги и Каспийского моря нефтепродуктами привело к появлению первого в российской истории специального закона против промышленного загрязнения окружающей среды — «Правил об ограждении Каспийско-Волжских водных путей от загрязнения нефтью».

До этого уже составляли нормативные акты, которые запрещали загрязнение рек со стороны фабрик и заводов, но это были разрозненные статьи в разных законах. Например, в Уставе строительном была норма, которая запрещала строить заводы, «вредные для чистоты воды». А в Уложении о наказаниях — чем-то вроде современного Уголовного кодекса — были закреплены наказания за нарушение санитарных норм, включая преднамеренное загрязнение воды. К сожалению, ни один из этих законов не предусматривал наказания за загрязнение воды из-за утечек во время транспортировки — тогда это была еще «серая зона» российского законодательства.

«Правила» о защите Волги и Каспийского моря появились по инициативе членов Государственного совета — высшего законосовещательного органа в дореволюционной России. Его составили на основе рекомендаций ученых, в 1904 году император Николай II утвердил его своей подписью.

Это все же не был закон об охране окружающей среды — современных представлений об экологии в те времена не существовало. Но закон обязывал содержать Волгу в чистоте, чтобы ее благами могли пользоваться все: рыболовы, горожане и крестьяне, а не только промышленники.

Одна из ключевых статей в «Правилах» подразумевала, что перевозить нефть можно только в металлических судах. Владельцам деревянных барж — а они составляли большую часть российского нефтяного флота — было предписано остановить производство. Уже существующие баржи разрешили использовать, пока они не начнут давать большой процент утечек. После их нужно было списывать. То есть нефтяникам дали переходный период, чтобы денежная отрасль смогла устоять.

Однако вступление «Правил» в силу предполагалось лишь с 1914 года. Именно тогда началась Первая мировая война, во время которой нефть играла ключевую роль: от нее зависело функционирование всего фронта, поэтому не могло быть и речи о том, чтобы ограничить ее транспортировку. Потребовалось еще много лет, чтобы в 1929 году во время сталинской индустриализации о проблеме деревянных барж снова вспомнили. Причем после того как одна из них загорелась под Ярославлем — тогда уже окончательно запретили их использование.