НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН И РАСПРОСТРАНЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ «КЕДР.МЕДИА», ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА «КЕДР.МЕДИА». 18+
В апреле 2024 года мировые СМИ облетела новость о том, что в США зафиксировали первые случаи вероятного заражения людей «вирусом зомби» оленей. Исследователи считают, что именно этот вирус стал причиной гибели двух охотников, которые, судя по всему, разделали зараженного оленя и съели его мясо. В то же время ученые признают, что данных все же недостаточно, чтобы утверждать это со стопроцентной уверенностью.
Потребуется время, чтобы выяснить, действительно ли так называемый «вирус зомби» добрался до человека. Но в чем у вирусологов нет сомнений, так это в том, что зоонозы — «самая значительная и растущая угроза для здоровья человечества из всех новых инфекционных заболеваний».
Зооноз — это болезнь животных, которой могут заразиться люди. Эбола, бубонная чума, вирусный энцефалит Нипах, сибирская язва, оспа обезьян, бычий туберкулез, болезнь Лайма, лихорадка Западного Нила, а также «испанский грипп», убивший почти 50 миллионов человек в 1918–1919 годах, — все это зоонозы, как, впрочем, и любой человеческий грипп. Вирус иммунодефицита человека (ВИЧ), который уже унес жизни 40 миллионов человек и которым сегодня заражены 39 миллионов, также передался человеку от животного — шимпанзе. Первое заражение ВИЧ произошло не позднее 1908 года на юго-востоке Камеруна: вирус попал в организм человека через зараженное мясо дикого животного.
Исследование природы любого зооноза напоминает поиски серийного убийцы. Ученые пытаются понять, откуда взялась болезнь, кто является резервуаром в естественной среде, при каких условиях происходит передача патогена от одного вида другому. На поиски «нулевого пациента», резервуаров и усиливающих носителей, через которых патоген попадает в организм человека, могут уйти годы, а порой и десятилетия, как в случае с ВИЧ. Но как только ответы на все эти вопросы найдены, у ученых появляется шанс разработать эффективные методы лечения и создать вакцину.
В книге «Межвидовой барьер» научный журналист и писатель Дэвид Куаммен пытается найти ответ на еще один важный вопрос: пандемии заболеваний, передающихся от животных, возникают сами собой или причиной является деятельность человека? В поисках ответа Куаммен отправляется в путешествие по разным странам и континентам. Он прослеживает происхождение вируса Хендра, Эболы, птичьего гриппа, болезни Лайма и малярии, подробно описывает историю появления и распространения ВИЧ. Его книга — это своего рода научный детектив. Куаммен рассказывает историю патогенов-убийц, которые перешли к людям от диких животных.
Беседуя с биологами, вирусологами и экологами, Куаммен постепенно приходит к неутешительному выводу:
разрушение окружающей среды людьми приводит к эпидемиям. Дело в том, что зоонозы очень давно живут в диких животных и остаются незамеченными — при условии, что биоразнообразие высоко, а экосистема относительно нетронута.
Когда же человек вторгается в среду обитания патогена и его носителя и разрушает ее, у зооноза остается не так много вариантов: он должен либо исчезнуть, либо найти нового носителя. В условиях нарушенной экосистемы зоонозам легче преодолеть межвидовой барьер, а мы слишком активно вторгаемся в места обитания диких животных, фактически предлагая себя патогенам в качестве нового резервуара.
«Межвидовой барьер» — это не просто блестящий научный репортаж, раскрывающий еще одну тайну природы, но и хорошая иллюстрация того, что человек неотделим от природы. Как пишет Куаммен, «человечество — часть этого мира, такая же, как эболавирусы, грипп и ВИЧ, как Нипах, и Хендра, и SARS, как шимпанзе, и летучие мыши, и гималайские циветы, и горные гуси, как следующий вирус-убийца — тот, которого мы еще не нашли».
Собственно, именно поэтому так важно ответить на еще один вопрос: что мы можем сделать, чтобы предотвратить появление новых зоонозов и избежать новых пандемий?
На русском языке книга Куаммена вышла в 2022 году. С разрешения издательства БОМБОРА «Кедр» публикует фрагмент книги.
Конь бледный
1
Вирус, ныне известный как Хендра, был не первой из новых страшных инфекций. Не был он и худшим. В сравнении с некоторыми другими он кажется относительно мелким и незначительным. Числовые показатели смертности были небольшими, когда он только появился, и остались такими же небольшими; географическое распространение было узким, да и последующие вспышки не унесли его далеко от места происхождения. Он впервые проявил себя близ Брисбена, в Австралии, в 1994 году. Поначалу заболевших было всего двое, а умер из них только один. Нет, подождите, поправка: заболели два человека, и один из этих людей умер. Были и другие жертвы, которые страдали и умирали; их набралось больше десятка. То были лошади, и их история — часть этой большой истории. Болезни животных и людей, как мы увидим, — две стороны одной медали.
Появление вируса Хендра не казалось чем-то пугающим или вообще достойным упоминания в новостях, — если, конечно, вы жили не на востоке Австралии. Ему не сравниться с землетрясением, войной, бойней в школе, устроенной одним из учеников, или цунами. Но он был особенным. Жутковатым. Сейчас о вирусе Хендра уже знают больше, — по крайней мере, австралийцы и ученые, изучающие болезни, — так что он кажется немного менее страшным, но все равно необычным. Он парадоксален: встречается очень редко, но при этом репрезентативен в определенном широком смысле слова. Именно по этой причине как раз с него можно начать разбираться в новой вирусной реальности, в которой сейчас живет эта планета, — реальности, которая привела к смерти более 30 миллионов человек с 1981 года. Реальности, включающей в себя явление, известное как зооноз.
Зооноз — это болезнь животных, которой могут заразиться люди. Таких болезней больше, чем вы думаете. Одна из них — СПИД. К ним же принадлежат и разнообразные виды гриппа.
Если задуматься о них как о группе, то подтвердится старая дарвиновская истина (самая мрачная из всех его истин, хорошо известная, но которой так часто пренебрегают): человек есть животное, неразрывно связанное с другими животными своим происхождением и наследием, в болезни и в здравии. А если рассматривать их отдельно, — начав, например, с этого малоизвестного случая в Австралии, — это послужит полезным напоминанием, что ничто, в том числе и болезни, не появляется из ниоткуда.
2
В сентябре 1994 года среди лошадей, живущих в северном пригороде Брисбена, началась ужасная эпидемия. То были чистокровные верховые лошади, избалованные, лоснящиеся животные, которых разводили для скачек. Сам пригород назывался Хендра. Это маленький старый райончик, полный ипподромов, жокеев, обшитых вагонкой домиков, задние дворы которых переоборудовали в конюшни, газетных киосков, где продавались советы по ставкам на скачках, и маленьких кафешек с названиями вроде «Кормушка». Нулевым пациентом стала гнедая кобыла по имени Драма-Сириз, вышедшая со скачек на почетную пенсию; она была уже глубоко жеребая (то есть на большом сроке беременности).
Проблемы у Драма-Сириз начались на пастбище для отдыха в нескольких милях к юго-востоку от Хендры, куда лошадей отправляют между забегами. Она жила там как кобыла-производительница и осталась бы почти до родов, если бы не заболела. С ней не было ничего особенно плохого, — по крайней мере, так казалось поначалу. Она просто не очень хорошо выглядела, так что ее тренер решил, что лучше будет забрать ее на конюшню. Тренером был сообразительный маленький человечек по имени Вик Рейл — обаятельный, с зачесанными назад темно-русыми волосами и репутацией мошенника в мире местных скачек. Он был «крепким, как гвоздь, но симпатичным жуликом» — так отозвался о Викки один из его знакомых. Он многим не нравился, но никто не отрицал, что в лошадях он смыслит.
Забирать Драма-Сириз на специальном грузовике поехала подруга Рейла, Лиза Саймонс. Кобыла двигалась с большой неохотой. Казалось, что у нее болели ноги. Вокруг губ, глаз и челюсти все воспалилось. Когда Драма-Сириз привезли в скромную конюшню Рейла в Хендре, она по-прежнему мало двигалась и обильно потела. Надеясь выкормить ее и спасти хотя бы жеребенка, Рейл попытался насильно накормить ее тертой морковью и патокой, но она ничего не ела.
После этой попытки Вик Рейл помыл руки, но, судя по всему, недостаточно тщательно.
Все это произошло в среду, 7 сентября 1994 года. Рейл позвонил своему ветеринару, долговязому Питеру Риду, трезвомыслящему, профессиональному врачу. Тот приехал и осмотрел кобылу. Для нее в конюшне оборудовали отдельный загончик из шлакоблоков с песчаным полом, неподалеку от других лошадей Рейла. Доктор Рид не обнаружил ни выделений из носа и глаз, ни признаков боли, но она казалась бледной тенью своей прежней крепкой фигуры. «Депрессия» — таков был его диагноз; на ветеринарном жаргоне это означает физический, а не психологический недуг. У нее были повышены пульс и температура. Рид заметил воспаление на морде. Открыв ей рот, чтобы осмотреть челюсти, он заметил остатки тертой моркови, которые она то ли не удосужилась, то ли не смогла проглотить, и сделал инъекции антибиотиков и обезболивающих. А потом уехал домой. Часа в четыре утра на следующий день ему позвонили. Драма-Сириз выбралась из загона, упала во дворе и умирает.
Рид спешно собрался и приехал на конюшню, но к тому времени Драма-Сириз уже умерла. Смерть вышла быстрой и жуткой. Лошади становилось все хуже; возбужденная, она выбралась из загона, пока дверь была открыта, несколько раз упала, разодрала ногу до кости, встала, снова упала во дворе, а затем конюх прижал ее к земле, чтобы уберечь от новых травм. В отчаянии она вырвалась, врезалась в кучу кирпичей, а затем конюх и Рейл общими усилиями снова прижали ее к земле; последний вытер с ее носа пенистые выделения, пытаясь помочь ей дышать, но она все равно вскоре умерла. Рид осмотрел тело, заметив прозрачную пену на ноздрях, но вскрытия проводить не стал, потому что Вик Рейл не мог позволить себе такого любопытства, — а еще, в общем говоря, потому, что никто не мог предвидеть вспышки заболевания, при которой любые подобные данные будут полезны. Труп Драма-Сириз бесцеремонно увезла та же компания, что и обычно, в ту же общую могилу, куда сбрасывают мертвых лошадей в Брисбене.
Причина смерти так и осталась невыясненной. Ее укусила змея? Или она съела какое-нибудь ядовитое растение на захудалом, неухоженном пастбище? Но все эти гипотезы внезапно развалились через тринадцать дней, когда заболели и другие лошади в той же конюшне. Они валились, словно костяшки домино. Нет, дело не в змеином укусе и не в ядовитой еде. Это что-то заразное.
Другие лошади страдали от лихорадки, респираторного дистресса, покраснения глаз, спазмов и неповоротливости; у некоторых из ноздрей и рта шла кровавая пена; у нескольких опухли морды. Рид видел, как одна лошадь лихорадочно пыталась промыть рот в ведре с водой. Другая билась головой о бетонную стену, словно обезумев. Несмотря на героические усилия Рида и остальных, в следующие несколько дней умерли еще двенадцать животных — одни в страшных мучениях, других усыпили. Рид позже сказал, что «оно поразило всех этих лошадей с невероятной скоростью», но в те первые моменты никто не разбирался, что это за «оно». Но что-то очень быстро убивало лошадей. На пике кризиса за двенадцать часов в агонии или от эвтаназии умерло семь животных. Семь павших лошадей за двенадцать часов — это ужас даже для закаленного, опытного ветеринара. Одна из них, кобыла по кличке Селестиал-Чарм, умерла в таких судорогах, что Рид даже не смог подобраться к ней, чтобы сделать укол милосердия. Еще одну лошадь, пятилетнего мерина, отослали из конюшни Рейла на другое пастбище для отдыха, на севере, но по прибытии у него были уже все признаки болезни, и его вскоре усыпили. Местный ветеринар провел вскрытие мерина и обнаружил кровоизлияния в органах. В это же самое время у другого мерина в Хендре, из конюшни, стоявшей по соседству с той, что принадлежала Рейлу, проявились те же самые симптомы, и его тоже пришлось усыпить.
Что стало причиной всей этой жути? Как оно передавалось от одной лошади к другой — да и вообще поражало их сразу в таких количествах? Одной из версий было загрязнение корма токсинами. Или, возможно, кто-то подмешал яд даже умышленно. Рид размышлял, не может ли это быть работой какого-нибудь экзотического вируса, например, того, что вызывает африканскую чуму лошадей (АЧЛ), которую в Африке южнее Сахары переносят мокрецы. Вирус АЧЛ поражает не только лошадей, но и мулов, ослов и зебр, но в Австралии случаев АЧЛ отмечено не было, к тому же он не передается непосредственно от лошади к лошади. Плюс ко всему, в сентябре в Квинсленде прохладно, и местные мокрецы обычно неактивны и не кусаются. Так что АЧЛ — не вариант. Тогда, может быть, какой-нибудь другой странный микроб?
— Я никогда не видел, чтобы вирус делал что-то подобное, — говорил Рид. Весь тот период в целом он весьма сдержанно называл «довольно травматичным временем». Он продолжал лечить страдающих животных всеми доступными средствами, учитывая сомнительный диагноз: антибиотиками, обильным питьем, антишоковыми средствами.
Тем временем заболел сам Вик Рейл и его конюх. Поначалу казалось, что у них просто грипп — очень тяжелый грипп.
Рейл лег в больницу, там ему стало хуже, и после недели в палате интенсивной терапии он умер. У него отказали органы, он не мог дышать. Вскрытие показало, что его легкие были наполнены кровью и другими жидкостями, а исследование на электронном микроскопе выявило какой-то вирус. Конюх, добродушный парень по имени Рэй Анвин, просто переболел дома и выжил. Питер Рид, хотя он работал с теми же самыми больными лошадьми, у которых из носа шла кровавая пена, вообще не заболел. Они с Анвином рассказали мне свои истории, когда я много лет спустя нашел их в Хендре, сделав несколько звонков.
В «Кормушке» мне сказали: «А, Рэй Анвин? Да, скорее всего, он работает у Боба Брэдшоу». Я нашел конюшню Боба Брэдшоу и встретил на подъездной дорожке человека, оказавшегося Анвином; он нес зерно в ведре. Тогда он был уже мужчиной средних лет, с желтовато-рыжими волосами и усталыми, печальными глазами. Его немного смущало внимание от незнакомца; к нему и до меня приходило немало врачей, официальных лиц из службы здравоохранения и местных репортеров. После того как мы сели и разговорились, он признался, что, конечно, не нытик, но здоровье у него с тех самых пор какое-то «кривое».
Когда вспышка лошадиной болезни достигла пика, в дело вмешался губернатор Квинсленда, отправив на конюшню ветеринаров и другой персонал из Департамента первичного сектора (отвечавшего за скот, природные ресурсы и сельское хозяйство штата), а также сотрудников квинслендского Минздрава. Ветеринары из департамента начали проводить вскрытия — или, если проще, резать лошадей на куски в поисках улик — прямо на маленьком дворике Вика Рейла. Вскоре там повсюду валялись отрезанные головы и ноги, в канаву стекала кровь и другие жидкости, подозрительные органы и ткани упаковывали в сумки. Другой сосед Рейла, коллега-конник Питер Халберт, вспоминал об ужасающем зрелище, развернувшемся в соседнем дворе, когда мы с ним пили растворимый кофе у него на кухне. Пока закипал чайник, Халберт вспоминал мусорные контейнеры, которыми пользовались работники департамента.
— Уличные мусорные баки на колесах, в них были лошадиные головы и ноги… Сахарку положить?
— Нет, спасибо, — ответил я, — мне черного.
— …лошадиные ноги, головы, кишки и все остальное закидывали в эти мусорные баки. Это… было… ужасно.
В середине дня, добавил он, слухи уже разлетелись по всей округе, и приехали телевизионщики с камерами.
— Ох! Это было просто жутко, дружище.Потом приехала и полиция и огородила весь участок Рейла лентой оцепления, словно место преступления. Может быть, это все подстроил кто-то из его врагов? Изнанка мира скачек весьма неприятна, — возможно, даже более неприятная, чем в любом другом бизнесе. Питеру Халберту задавали каверзные вопросы – не мог ли Вик отравить своих лошадей, а потом и себя?
Пока полиция проверяла версии о саботаже и мошенничестве со страховкой, медики строили свои гипотезы. Одна из них – во всем виноват хантавирус. Группа этих вирусов уже давно известна вирусологам после эпидемий в России, Скандинавии и некоторых других странах, но в те времена о них говорили особенно громко — всего год тому назад, в 1993-м новый хантавирус убил десять человек в регионе Четырех Углов на юго-западе США. Австралия, что естественно, с настороженностью относится к любым экзотическим заболеваниям, пересекающим ее границы, и эпидемия хантавируса в стране была бы куда худшей новостью (правда, для людей), чем африканская чума лошадей. Так что сотрудники Департамента первичного сектора собрали образцы крови и тканей мертвых лошадей и отправили их в холодильниках в Австралийскую лабораторию здоровья животных, учреждение строгого режима, известное своей аббревиатурой AAHL (Australian Animal Health Laboratory; произносится «Аал») и расположенное в городке Джелонг к югу от Мельбурна. Команда микробиологов и ветеринаров провела тщательный анализ образцов; они хотели выявить в них микробы, вырастить их в культуре и выяснить, ими ли вызвана эта болезнь.
Они нашли вирус. Это оказался не хантавирус и не вирус АЧЛ. Это было что-то совсем новое; микроскопист AAHL раньше таких вирусов не видел, но размером и формой они напоминали представителей семейства парамиксовирусов. Этот новый вирус отличался от известных парамиксовирусов двойным рядом шипиков. Другие ученые из AAHL секвенировали часть вирусного генома и, введя последовательность в огромную базу данных вирусов, обнаружили слабое совпадение с одной из подгрупп парамиксовирусов. Визуальные впечатления микроскописта, похоже, подтвердились. Совпадение обнаружилось с морбилливирусами, группой, в которую входят вирусы чумы копытных и чумы плотоядных, а также вирус человеческой кори. Таким образом, новый образец из Хендры был классифицирован и получил имя, основанное на предварительной идентификации: морбилливирус лошадей (equine morbillivirus, EMV), или, грубо говоря, лошадиная корь.
Примерно в это же время специалисты AAHL провели анализ образцов тканей, взятых из почки Вика Рейла во время вскрытия. В этом образце тоже обнаружился точно такой же вирус, что подтвердило, что морбилливирус лошадей поражает не только лошадей. Позже, когда выяснилось, насколько же этот вирус уникален, от названия EMV отказались, и микроб получил название по месту, где его обнаружили: вирус Хендра.
Обнаружение нового вируса стало лишь первым шагом для разрешения загадки Хендры, не говоря уж о понимании болезни в целом. Второй шаг — найти, где прячется этот вирус. Где он существовал, пока не начал убивать лошадей и людей? Ну, а дальше следовал третий шаг — и новая группа вопросов: как вирус выбрался из своего тайного укрытия? Почему здесь? Почему сейчас?
После нашего первого разговора в одном из кафе Хендры Питер Рид отвез меня на несколько миль к юго-востоку, через реку Брисбен, на то самое пастбище, где заболела Драма-Сириз. Оно располагалось в районе Кэннон-Хилл, который когда-то был пасторальной равниной, окруженной городом, а сейчас превратился в процветающий пригород чуть в стороне от шоссе M1. Бывшее пастбище застроено домами на аккуратных прямых улочках. От прежнего пейзажа не осталось почти ничего. Но в конце одной улицы был перекресток с круговым движением, который назывался «площадью Каллиопы». Посреди него стояло старое дерево — крупнолистый фикус, под которым кобыла, должно быть, пряталась от свирепого субтропического австралийского солнца.
— Вот оно, — сказал Рид. — Вот это чертово дерево.
Он имел в виду, что именно на нем собирались летучие мыши.
