На черных берегах Репортаж из чукотского поселка, где людей принесли в жертву угольному бизнесу

Этот материал — первая часть истории о том, как зарегистрированная в Австралии угольная компания на протяжении девяти лет уничтожала тундру и водоемы Чукотки ради продажи угля в Китай, и как местных жителей заставили с этим смириться — в том числе, через контроль над поставками еды для них.

Вторую часть истории, в которой мы рассказываем, как австралийцы связаны с российскими чиновниками и людьми экс-президента Украины Виктора Януковича, читайте здесь.

---

Беринговский омывается водами Тихого океана. Все приезжие, по мнению местных, неправильно ставят ударение в названии поселка. «Надо на “и”, а не на “е” или “о” — сразу выдает, что вы “с материка”», — говорят беринговцы.

Географически Чукотка — часть Евразии, но из-за оторванности от «большой земли» люди здесь живут все равно что на островах, только разбросанных не среди моря, а среди тундры. В регион не ведет ни одна дорога, между районами дорог здесь тоже нет.

В 30 км от Беринговского, на месторождении «Фандюшинское поле» добывают коксующийся уголь. Круглый год днем и ночью через поселок летают «Скании» — грузовики, доставляющие уголь с разреза в порт по грунтовой дороге. Ископаемые уходят на экспорт в страны Азиатско-Тихоокеанского региона: Китай, Вьетнам и Южную Корею. Лишь крохотная их часть остается для отопления самого Беринговского, национального чукотского села Алькатваам и двух других ближайших поселков: Мейныпильгыно и Хатырки.

Беринговский окружен тундрой и сопками. Горы невысокие, но фактурные — со снежными шапками и хребтами, которые переплетаются друг с другом и касаются облаков. В июне в этих краях межсезонье: природа только отходит от зимнего сна и готовится принести летние дары: ягоды, грибы и рыбу, к которым так привыкли все местные — и русские, и чукчи.

Правда, этих даров с каждым годом становится меньше: богатую тундру вокруг Беринговского заносит пылью с угольной крошкой, в Алькатвааме исчезает рыба, а внутри той, что еще ловится, люди замечают черную взвесь.

И порт, и разрез, и несущиеся туда-сюда «Скании» до апреля 2024 года принадлежали австралийской компании Tigers Realm Coal, которая работала в России через свое дочернее предприятие — «Берингпромуголь». Но в апреле 2024 года международное давление вынудило австралийцев продать активы — их за $49 млн выкупила российская «АПМ-Инвест». Процесс передачи бизнеса идет прямо сейчас.

Экологический журналист Анастасия Троянова и документальный фотограф Марина Сычева отправились на Чукотку, чтобы увидеть, как угольщики конвертируют природу Арктики в деньги, и понять, почему местные не сопротивляются этому.

Кто есть кто. Действующие лица

Tigers Realm Coal — австралийская угольная компания с головным офисом в Мельбурне. Согласно информации на официальном сайте, имеет офис и в Москве.

Рядом с чукотским поселком Беринговский до апреля 2024 года структуры компании добывали коксующийся уголь. Работать на Чукотке австралийцам было выгодно: они продавали уголь в Китай и другие страны Северо-Восточной Азии. Кроме того, на территории России для них действовал ряд налоговых преференций. Дело в том, что поселок Беринговский вместе с Анадырем и другими населенными пунктами Анадырского района входит в территорию опережающего развития (ТОР) «Чукотка». На ТОР действует особый правовой режим ведения предпринимательской деятельности, вводится ряд налоговых льгот и преференций для инвесторов. В частности, для компаний, ведущих деятельность в ТОР «Чукотка», действует нулевой налог на прибыль в течение 5 лет с момента получения первой прибыли, нулевой налог на землю в течение 3-5 лет, нулевые таможенные пошлины и нулевой таможенный НДС.

На официальном сайте компания называет своей миссией «обеспечение энергетических потребностей путем добычи угля с соблюдением всех требований безопасности и принципов устойчивого развития». И много говорит об охране окружающей среды. 

В 2024 году компания была вынуждена объявить о прекращении деятельности в России из-за решения австралийского суда, признавшего, что компания нарушает санкционный режим против РФ.

«Берингпромуголь» — дочернее предприятие Tigers Realm Coal с юридическим адресом в поселке Беринговском. Непосредственно добывает уголь, притом работает открытым способом: строит не шахты, а карьеры. Основной объект критики местных жителей, которые выражают недовольство компанией из-за загрязнения близлежащих населенных пунктов, тундры и водоемов угольной пылью. Чистая прибыль с 2021 по 2023 год — 23,6 млрд рублей.

«АПМ-Инвест» — непубличное акционерное общество, конечным бенефициаром которого является бизнесмен Марк Бузук. Бузук довольно непубличная фигура, однако известно, что он сотрудничал как минимум с тремя российскими олигархами: входил в совет директоров «Русала» Олега Дерипаски, был гендиректором «Металлоинвеста» Алишера Усманова и управлял зарубежными активами группы компаний Renova Виктора Вексельберга. 

Местные жители — простые люди, которые страдают от угольного загрязнения. Некоторые из них критикуют компанию за то, что не могут дышать чистым воздухом, а также ловить рыбу и собирать ягоды и грибы — те просто исчезают из-за угольной пыли.

Администрация Беринговского — сдержанно критикует угольщиков, отмечая, что до 2015 года в поселке работала угольная шахта, где трудилось преимущественно местное население. Однако она была убыточной, так как, в отличие от «Берингпромугля», поставляла ископаемое на внутренний рынок. Это приводило к большим затратам из-за особенностей логистики — на Чукотке нет дорог и, по признанию чиновников, даже в другие населенные пункты Чукотского автономного округа было дешевле доставлять уголь из других регионов России, чем из Беринговского. Заинтересовать зарубежных инвесторов шахта не смогла. «Берингпромуголь», по словам представителей администрации, хоть и смог наладить экспорт чукотского угля за границу, но предпочел местным жителям вахтовиков, из-за чего люди из поселка стали активно разъезжаться.

Чукотка учит терпению

В поселковом магазине «Ассорти» необыкновенно людно. Вместо привычных двух-трех покупателей в небольшое помещение набивается больше 30 человек. Они выстраиваются в две очереди, поглядывают на прилавки и за плечо впереди стоящих. А те, что у касс, кажется, бесконечно перечисляют продавцам список покупок. «Девчата, свежести привезли!» — выкрикивает из жужжащей, нетерпеливой толпы Лариса Борисовна.

Лариса чукчанка. Она работает в библиотеке, организует в Беринговском мероприятия для взрослых и детей, ходит на поселковые собрания, мастерит окопные свечи для СВО. Словом, проявляет «активную гражданскую позицию».

Ларисе за пятьдесят и зовут ее вовсе не Лариса, а Надежда. «С детства меня все звали Лариса, а потом оказалось, что в свидетельстве о рождении я записана Надеждой. У нас неоднократно такое случалось на Чукотке. Есть два предположения, почему со мной так произошло. Первое — по чукотскому обычаю, когда человек тяжело болеет, ему дают другое имя, чтобы скрыть от злых духов. Второе — моему папе не понравилось имя Надежда. Он был оленеводом в тундре, поэтому не присутствовал при записи имени в документы, а когда вернулся, стал звать меня Ларисой — за ним и вся семья. Теперь официальное имя у меня одно, а для своих другое».

Свежестями на Чукотке называют фрукты и овощи — редкие и дорогие продукты. В период морской навигации — с июля по октябрь — их везут сюда контейнерами из Приморья и Хабаровского края. В эти четыре месяца свежести бывают в магазинах чаще, чем зимой, когда их завозят вертолетами. Перевозки небом стоят дорого, и это сказывается на и без того высокой цене фруктов и овощей. Пока не закрыто морское «окно», чукотские коммерсанты стараются привезти сюда как можно больше товаров.

Поэтому после зимы — когда запасы уже кончились, а новых еще не сделано — в магазинах часто продается просрочка и ее едят.

Чукотка учит терпению и заставляет замедлиться, ведь жизнь здесь зависит от настроения природы больше, чем в других регионах России. Море и небо регулируют не только поставки товаров, но и перемещения людей. Взять такси и уехать в другой город, сесть на электричку, поезд или автобус, купить билет на самолет и гарантированно улететь через два часа тут не получится. Любая поездка на Чукотке — целое мероприятие. Застрять где-то на несколько дней из-за плохих метеоусловий — дело обычное.

Добраться в Беринговский из Анадыря можно по воздуху и воде, но в июне льды только лопнули и острыми зубьями начали бродить по фарватеру, не давая «Капитану Сотникову» зайти в порт. Поэтому в зимний период и межсезонье добраться до поселка можно лишь чукотскими авиалиниями.

Поселок-призрак

У современного Беринговского, как и у Ларисы, два имени. До 2002 года поселок назывался Нагорным — тут работала одноименная угольная шахта.

Поселок расположен на горе в 10 км от Угольной бухты. На самом побережье, рядом с портом, сейчас стоят руины. Но именно они до 2002 года назывались Беринговским. В 1995 году прибрежный поселок решили закрыть из-за оттока населения, а его имя позже присвоили Нагорному и назвали это объединением: чтобы не платить жителям компенсаций, положенных при ликвидации населенного пункта.

По старому Беринговскому будто прошлась война. Окна и двери в домах выбиты, крыши продавлены, стены облезли и покосились. Внутри груды осыпавшегося стройматериала, искореженной мебели, кучи нерастаявшего снега. Между домами навален металлолом: бочки, части машин и станков, старые морские контейнеры. На земле — глубокие следы «Сканий».

Горизонт закрывают сине-белые сопки, крики чаек тонут в жужжании машин — одни выгружают уголь, другие подвозят его к портовому причалу. Обернешься — за брошенными домами возвышаются ничем не прикрытые рукотворные черные горы. Смотришь под ноги — у самой кромки воды разбросана темная галька, которая на поверку оказывается углем. На внешнем рейде Угольной бухты стоит китайское судно, способное увезти до 100 000 тонн ископаемых за раз. К нему по очереди подходят российские пятисоттонные корабли-перегрузчики — иностранным судам заход в Беринговский порт запрещен.

«Вот это была милиция, тут школа, а там библиотека, — едем с местными жителями по разрушенному поселку и смотрим на здания, пытаясь представить их живыми. — А это кинотеатр — на французские, индийские фильмы билетов не могли достать! Площадь — тут все демонстрации и праздники проходили. Вот не поверите, уже больше 20 лет в другом месте живем, но мне и жене снятся только наши дома отсюда. Что они отстроены или, наоборот, как сидим при свечах, а вокруг пусто. Сначала вообще не могли сюда ездить — больно было смотреть. Теперь привыкли».

Удивляет, как быстро все превратилось в руины, — с момента переселения людей на гору прошло чуть больше 20 лет. «Потому что климат суровый. Нам в школе говорили, что в Арктике природа ранимая, но, как по мне, она здесь очень агрессивная. Если человек уходит — природа активно и быстро заходит на его территорию», — говорит краевед Евгений Басов и показывает на проросшее сквозь крышу растение.

Почему арктическая природа считается «хрупкой»?

Арктика действительно соединяет в себе двойственные черты: с одной стороны, она сурова и может за себя постоять, с другой — ее экосистемы уязвимы перед антропогенным воздействием. В холодных условиях биологические процессы восстановления замедлены. Почвенный слой тонкий, растительность скудная. Поэтому, скажем, след от гусеницы трактора зарастает медленнее, чем в средней полосе, если вообще зарастает. А, к примеру, на восстановление поля ягеля, съеденного оленями, нужно больше десяти лет, ведь новый мох прирастает всего на несколько миллиметров в год.

* Признан Минюстом «иностранным агентом»

«Одна из важных особенностей Чукотки — здесь все временно. Проходит двадцать лет — и будто другая жизнь начинается. Если вы сейчас захотите снять фильм о жизни Чукотки, например, в 60-ые годы, найти очевидцев будет очень трудно, — рассказывает Басов. — Когда-то на этих землях жили только коренные народы — эскимосы, чукчи, кереки и другие. Потом в XVIII веке с Семена Дежнева потихоньку начала просачиваться русская цивилизация. Но активно осваивать эти территории русские стали в конце XIX – начале XX века. Начались молодежные стройки, а в Советское время была негласная формула: отработал — уезжай. Капитализм эту формулу только укрепил. На мой взгляд, сегодня 80% населения Чукотки — временные жители. Это и коренных касается, и русских. Потому что люди не дураки, все понимают, что в местных деревнях и поселках нет перспектив. Копят деньги, уезжают сами, а потом вывозят детей и родителей на “материк”».

Если люди для Чукотки явление временное, то следы их деятельности, наоборот, попадая сюда, кажется, остаются навсегда. На чукотской земле стоят десятки поселков-призраков. Даже в Беринговском жилые дома соседствуют с заброшками, а чем дальше от центра, тем больше поселок напоминает большую помойку: на улицах валяются поломанная и брошенная техника, контейнеры, баки и бочки.

На одном из самых видных мест стоит разрушенный ветропарк. Три ветрогенератора датской фирмы Vestas поставили в Беринговском в 2020 году, но они — из-за капризной чукотской погоды — не проработали ни дня. Один, как плакучая ива, наклонился к земле под гнетом ветров, другой просто свалился навзничь, а третий продолжает стоять с двумя лопастями, словно арт-объект. Делать со всем этим металлолом никто ничего не собирается. Вывозить его дорого, а на Чукотке — и в Беринговском в частности — без того хватает нерешенных проблем.

Что произошло с ветряками?

Строительством ветряков занималась компания «Норд Марин», ввести в эксплуатацию их планировали в конце 2020 года. Объем инвестиций составил 76,3 млн рублей. Бывший губернатор Чукотского автономного округа Роман Копин писал в своем Instagram*, что использование возобновляемой энергии должно сократить расходы на завоз топлива, уменьшив нагрузку на бюджет. Кроме того, за счет снижения выбросов на 15-20% должна была улучшиться и экологическая обстановка. «В случае успеха проектов будем использовать в комплексе и масштабировать на другие населенные пункты», — писал губернатор. Однако успеха, как и масштабирования, не случилось.

«Норд Марин» работает на Чукотке с 2006 года и специализируется на обслуживании и ремонте дизель-генераторов на станциях в населенных пунктах региона. По словам главы Беринговского Сергея Скрупского, администрацию никто не предупреждал о начале строительства. «Задумка была хорошая, потому что Беринговский район самый ветренный на Чукотке. Эта территория не относится к поселку, поэтому уведомлений нам никто не присылал, проект не показывал. Мы наблюдали за возведением ветряков вместе с жителями. Там работали специалисты из Индии — для нас это было необычное зрелище. Сначала мы радовались, а потом генераторы сломались — даже пуско-наладочные работы пройти не успели. Такое ощущение, что строители не рассчитали силу ветра на сопке. Один просто упал, другой начал неконтролируемо вращаться — его загнуло, закрутило, у третьего отвалилась лопасть».

*Продукт компании Meta, деятельность которой запрещена в России

Беринговский и его окрестности — единственный район Чукотки, где есть месторождения высококачественного коксующегося и каменного угля. В других районах встречается преимущественно менее ценный бурый уголь, а потому и советских, и нынешних недродобытчиков так притягивают земли южной Чукотки. В конце 2023 года «Берингпромуголь» запустил обогатительную фабрику на месторождении «Фандюшкинское поле», чтобы получать концентрат, избавляя уголь от примесей. А выйдя на более глубокие пласты породы, стал использовать на своих месторождениях взрывчатку.

Чем коксующийся уголь отличается от каменного?

Каменный уголь используют в энергетике, коксующийся — в металлургии. Он нужен для получения стали и стоит очень дорого. Популярным такой уголь, видимо, будет еще долго, в отличие от энергетического, спрос на который в среднесрочной перспективе будет неизбежно падать, потому что во всем мире угольная генерация замещается другими источниками энергии.

Царство угля

«В 1826 году в бухту Угольная вошел русский шлюп “Сенявин”. Целью плавания было описание и изучение берегов Берингова моря. Спустя 60 лет экипаж клипера “Крейсер” детально обследовал бухту и обнаружил вблизи берегов выходы угля на поверхность», — глава Беринговского Сергей Скрупский зачитывает нам историю этих мест по книжке.

Скрупский приехал в старый Беринговский около 40 лет назад — его первым местом работы здесь была метеостанция. Он откладывает книгу и продолжает своими словами: «С этого и начинается летопись Беринговского района. Правда, в 2009 году ликвидировали и его — нас соединили с Анадырским районом, поэтому административный центр сейчас находится в Угольных Копях. Жить после этого стало сложнее», — он вздыхает и вновь берет книжку с историей района, чтобы «ничего не перепутать».

Скрупскому не хочется переходить к разговору о проблемах, он сглаживает углы и подбирает выражения, чтобы никого не обидеть, но все же называет вещи своими именами: глава знает, что мы общались с местными, и не может делать вид, что жить в Беринговском просто.

«Не буду кривить душой — у нас были большие надежды на “Берингпромуголь”. До 2015 года здесь было градообразующее предприятие — шахта Нагорная. Мы маленький северный поселок, который находится в замкнутом пространстве, и без помощи состоятельного предприятия здесь тяжело. Подземную добычу признали нерентабельной, что, конечно, можно подвергнуть сомнению, потому что уголь, который добывала шахта, был очень хорошим по энергетическим характеристикам, востребованным, его до сих пор вспоминают добрым словом. Но произошло то, что произошло. Пришла новая компания. Сказали, будет у нас лучше, чем было. Никого не бросят. Но добыча теперь будет вестись открытым способом».

Чем открытая добыча угля отличается от закрытой?

При закрытом способе уголь добывается в шахте — люди находятся глубоко под землей, их окружает много опасностей: установки под высоким напряжением, пыль и газ, который может взорваться. В таком случае собственнику компании приходится инвестировать в средства безопасности и горно-шахтное оборудование — все это стоит очень дорого. Открытый способ добычи проще, дешевле, безопаснее, для него нужно меньше сотрудников. Но в этом случае наносится серьезный ущерб окружающей среде. В земле просто выкапываются гигантские котлованы, которые могут достигать нескольких километров в длину. Например, в Кузбассе есть Бачатский угольный разрез длиной 11 км.

При открытом способе образуется огромное количество отходов. Сегодня в России на одну добытую тонну угля в среднем приходится более 10 тонн пустой ненужной породы, которую просто вынимают из ям и складывают рядом в рукотворные горы. Они выделяют парниковые и ядовитые газы, постоянно самовоспламеняются из-за наличия большого количества углерода в отвальной породе, а пыль от них разлетается на десятки километров. Россия уже обогнала Китай по количеству произведенных отходов — значительная их часть приходится как раз на угольную промышленность. При этом объемы отечественного производства сильно отстают от китайских. Так, в 2022 году одна только угольная промышленность России произвела 5,6 млрд тонн отходов — это по 40 тонн на каждого жителя страны или 4,5 горы Эверест.

Угольные разрезы отличаются колоссальными выбросами метана. В шахтах работают дегазационные установки, которые откачивают его, утилизируют и, пусть с погрешностями, но учитывают количество вырабатываемого газа, которое попадает в отчеты. При открытой добыче весь метан из-под земли попадает прямиком в атмосферу, и это никак не учитывается. По самым грубым оценкам, выбросы метана при открытой добыче угля в три раза больше, чем от подземной.

Ко всему прочему добыча в угольных разрезах разрушает экосистемы и снижает плодородие почвы, делая ее токсичной из-за насыщения тяжелыми металлами и продуктами буровзрывных работ, вызывая отмирание почвенной микробиоты. Порода в отвале перенасыщена токсичными веществами, разогревается от внутреннего горения и плохо удерживает влагу, поэтому растения в ней не приживаются. Отработанные угольные разрезы можно в некоторой степени рекультивировать, снизив их длящееся многолетнее негативное воздействие, но мелкие и средние недропользователи уклоняются от этого, а крупные рекультивируют катастрофически мало из-за высокой стоимости работ и слабого внимания надзорных органов.

Сергей Александрович говорит, что сегодня население Беринговского официально составляет около 1200 человек, но по факту порядка 700-800, ведь для статистики людей считают по прописке. Глава поселка вспоминает, что пока работала шахта, большая часть местных была трудоустроена. Когда ее закрыли, специалисты стали разъезжаться.

«К сожалению, не получилось того, на что мы рассчитывали — работники Нагорной не перешли в “Берингпромуголь”.

Это произошло в том числе из-за самих людей. Некоторые у нас избалованы легким трудом, другие слишком любят спиртное. А новая компания пришла сюда зарабатывать деньги и ужесточила требования к персоналу. Многие не выдержали этого темпа и стали уезжать, компания начала нанимать вахтовиков. Сегодня в “Берингпромугле” работает, дай бог, 20% местных», — говорит Скрупский.

Глава сетует, что отношения с угольщиками «сломались» около пяти лет назад — когда люди стали активно жаловаться на экологические проблемы, а администрация встала на сторону населения. Раньше управление «Берингпромугля» регулярно проводило встречи с беринговцами, рассказывало о своих планах, а теперь устранилось. Скрупский оговаривается, что компания все же участвует в жизни поселка: «На Новый год, например, подарили нашим ребятишкам 65 подарков».

Больше всего местных беспокоит не загрязнение воздуха угольными частицами — об этом, на удивление, почти никто не тревожится, а столбы пыли, которые поднимаются от «Сканий» и накрывают поселок. Уже несколько лет «Берингпромуголь» обещает то поливать трассу, то оградить порт экранами, то накрывать грузовики тентами. Но ничего из этого не делает: поливальную машину пускают редко, экранов нет, а идея с тентами провалилась из-за ветра и увеличения времени на загрузку машин. Водители «Сканий» за смену должны успеть сделать как можно больше ходок от разреза в порт и обратно — от этого зависит их зарплата.

«Проблему с пылью невозможно не замечать — мы же этим дышим. Причем пока работала Нагорная, пыль тоже стояла столбом. Но, во-первых, они возили уголь не по этой дороге, вся пыль уходила в другую сторону, а, во-вторых, транспортный поток был намного меньше. Шахта в лучшие годы добывала до 1 млн тонн угля в год, а “Беринпромуголь” уже перевалил за 1,5 млн. Но тогда вопрос о загрязнении воздуха не стоял, я думаю, еще и потому, что Нагорная очень многое делала для людей. В обоих поселках проживало больше 7 000 человек, шахта держала подсобное хозяйство — коров, свиней, кур. И работа была, и развитие, и пропитание, которого всем хватало. Жили будто одной семьей, — с теплом вспоминает Скрупский. — Конечно, мы понимаем, что этот природно-ресурсный потенциал необходимо разрабатывать. У нас тут богатейшие запасы — они должны работать на наше государство. Но нужно жить дружно. Люди должны выигрывать от этих разработок. А нам лишь пообещали светлое будущее, которого мы до сих пор не можем дождаться».

Прокаженная тундра

В Беринговском не встретить привычных деревьев. Из растительности — карликовые ивовые кусты максимум полтора метра в высоту и недавно выглянувшая из-под снега тундра цвета грязной соломы.

Середина июня. Слышно, как все живое вибрирует, переговаривается и шевелится. От кочки к кочке снуют евражки, куропатки бегают по болотистой местности, вдалеке, чуть заслышав человека, с разбега взлетают журавли. Ближе к двадцатым числам июня начнет пробиваться зелень и первые цветы. Пойдут ягоды: княженика, морошка, голубика, брусника, костяника и шикша. Потом и грибы, среди которых, кроме мухоморов, нет ядовитых.

Однако рядом с Беринговским местные уже ничего не собирают — эта территория считается «прокаженной» промышленниками.

Сам поселок можно разделить на три условных яруса. Нижний — тундра и лагуна Лахтина, берег которой усыпан «балка́ми» — небольшими домиками, выполняющими роль гаражей и дач одновременно. Лагуна — рыбное место, в период путины беринговцы ловят здесь лососевых: нерку, кету, гольца и кижуча. Второй ярус поселка заполнен металлоломом, брошенными и действующими теплицами, в которых местные выращивают овощи и устраивают посиделки.

Первый же ярус, находящийся на возвышенности, состоит из пятиэтажек и муниципальных зданий: в Беринговском есть участковая больница и детский сад, окна которых выходят на чадящую дорогу, средняя школа, дизельная и угольная электростанции, почта, спортивно-оздоровительный комплекс, здание администрации, которое она делит с пограничной службой, церковь, ветстанция, несколько продуктовых магазинов и один хозяйственный, а еще бар-клуб «Вечная пятница».

Но место притяжения всего поселка — дом культуры. Привлекает к себе он отнюдь не культурной программой, а бесплатным вайфаем. Дети рубятся в видеоигры, взрослые сидят в «Яндексе» и соцсетях. Название точки доступа — Tigers Realm Coal.

Со связью в поселке проблемы. Не везде проходит мобильный звонок, а о свободном выходе в интернет по 4G не приходится и мечтать. На втором этаже — библиотека, в которой работает Лариса Борисовна. Она показывает еженедельную газету «Крайний Север». Ее для библиотеки выписывает «Берингпромуголь» — 20 штук в неделю, их бесплатно раздают пенсионерам. Лариса вспоминает, что когда отношения с угольщиками были лучше, они помогали поселку приобретать и новые книги.

На демонстрационных стендах библиотеки — остатки выставки к 12 июня. «Мы дети России, мы все россияне» — гласит одна из надписей. Лариса смотрит в окно и восклицает: «Вон, смотрите-смотрите! Даже отсюда видно, как пылит». Постоянный посетитель библиотеки присоединяется к ее недовольству и рассказывает:

«Угольная пыль не смывается, как грязь, а въедается — из-за этого наша тундра не может зацвести. Она вся серо-черная. Еще и люди этим дышат — угольная пыль хоть и мелкая, но никуда не девается. Я зимой пошел за хлебом — чувствую, задыхаюсь, одышка такая и бронхи прям болят. Смотрю на снег, а он черный».

Лариса Борисовна добавляет, что грязный снег исчезает быстрее — уже к апрелю. В чистой тундре он, напротив, лежит до начала июля.

Как угольная пыль влияет на здоровье?

Угольная — и вообще любая рудничная пыль — вещество, к которому живой организм, человеческий в частности, не привык, мы не сталкивались с ним в процессе эволюции. Через легкие мелкие частицы попадают в кровоток, вызывая широкий спектр заболеваний. Сложность в том, что проблемы со здоровьем у людей появляются не сразу, а спустя 10-15 лет — влияние угольной промышленности имеет накопительный эффект.

Показательным стало исследование 2021 года, выполненное биологами из Кемеровской и Томской областей. Они обнаружили, что в местах, где ведется добыча угля и существует пылевое воздействие на население, повышаются риски возникновения врожденных пороков развития плода. Самые высокие риски (каждая пятая беременность) были в городе Киселевск — там нет другой промышленности, кроме угольной, и добывают ископаемые как раз открытым способом.

Отдельного внимания заслуживают люди, работающие в угольной отрасли, и их профессиональные заболевания. От длительного воздействия угля на организм в первую очередь страдает дыхательная система — возникают хронические неизлечимые заболевания бронхов и легких: антракоз, силикоз, хроническая обструктивная болезнь легких.

На следующий день мы с Ларисой, чукчанкой Жанной и другими коренными идем смотреть припоселковую тундру. Через пару минут в поле вся наша обувь, штаны, куртки и сумки покрываются бурым налетом. За пылью, поднимающейся от «Сканий», не видать и самих машин — настолько плотный образуется «туман». Его частички оседают в носу, на языке, забиваются в глаза и уши — без очков и маски гулять здесь трудно. Машины ездят часто: не успевает пыль осесть и развеяться, как мчится следующий грузовик.

«Для нас это все родное, мы выросли в тундре. После школы прибежим и плюхнемся прям на землю, лежим счастливые, перебираем пальцами ягоды. Ой тундра, моя тундра, не могу, — Жанна тихонько всхлипывает и утирает глаза рукавом. — Уже сюда не сходишь, не соберешь ничего. А нам, старикам, много ли надо? Ягод да рыбы с икрой на зиму заготовить. Теперь приходится уходить все дальше».

«Вернуться бы в прошлое, — мечтает Лариса и подходит к кустам, пытаясь очистить их почки от впечатавшейся пыли. — Они нам тогда обещали, что природе не навредят. А предупреждали ведь нас старики: добром дело не кончится. И шахтеры Нагорной, уезжающие отсюда, говорили: вы еще не знаете, во что они вас превратят. Нам казалось, мы тогда плохо жили, но на самом деле плохо живем теперь. Еще посмотрим, каким в этом году будет улов на лагуне [Лахтина], потому что бухту [Угольную] они ведь уже испортили».

Коренные рассказывают, что уже несколько лет в Угольную не заходит «уек» — так на чукотском называют мойву. Раньше по весне местные ловили ее ведрами.

«Одни погибают, другие выживают»

В прошлом году руководителем местной ассоциации коренных народов стала молодая экоактивистка, чукчанка Зинаида Лифанова. Когда-то Зина сама работала в «Берингпромугле» уборщицей и наблюдала изнутри за работой компании. В 2020 году она примкнула к беринговской ассоциации коренных и начала жаловаться на экологические проблемы — в том же году без объяснения причин «Берингпромуголь» расторг с ней трудовой договор. Спустя некоторое время ее мужа, работавшего в порту докером, вынудили уйти с должности. По словам активистки, «расправа» коснулась многих людей, которые помогали ей собирать информацию об экологических нарушениях, — всех рано или поздно уволили из компании.

Зина считает, что основная проблема в исполнительном директоре «Берингпромугля» Сергее Ефанове. Компания находится в управлении московской «Берингугольинвест», генеральным директором которой является Дмитрий Гаврилин. «Мне кажется, он [Гаврилин] не знает о том, что происходит в Беринговском. Если бы Москва поняла, может быть, что-то да изменилось. Но сейчас Ефанов своим отношением отвернул от себя весь поселок — и простых людей, и администрацию, и ассоциацию [коренных народов]», — говорит Зинаида.

Двое братьев Зины участвуют в боевых действиях в Украине, один из них уже стал инвалидом. Первого мобилизовали, второй пошел воевать за ним. На Чукотке это встречается сплошь и рядом: когда кто-то из мужчин уходит на фронт, остальные идут следом.

«Вот и получается, что у нас одни погибают за страну, калечатся, а другие здесь выживают. И это при том, что нас [чукчей] реально мало осталось. Я выхожу сегодня с работы — дышать нечем. Ладно я здоровая, но, например, моей 70-летней бабушке на улицу не выйти», — говорит женщина.

В эти дни в Беринговском установилась теплая, солнечная погода. Пыль не прибивает влагой к земле — вся она висит в воздухе.

«У нас руки повязаны. Куда бы мы ни жаловались — везде молчок. Ну это же ненормально! Опять же — чем питаться? Для коренных народов рыба и мясо — базовая пища, каждый день в рационе, — продолжает Зинаида. — Сейчас они начнут разрабатывать запасы угля дальше — и что, рыбы совсем не останется? В Алькатвааме ее и так уже почти нет. Охота — еще в моем детстве зайцев, гусей, утей было в достатке. Теперь этого нет, птицам из-за пыли негде гнездиться. Зайцы только в этом году стали понемногу возвращаться, их с 2014 года не было».

Зина уже третий год пытается достучаться до властей Анадырского района и Чукотского автономного округа. Но, по ее словам, жалобы часто приходят обратно в администрацию Беринговского, а у главы поселка нет полномочий для решения всех наболевших вопросов.

«Мне кажется мои письма просто не доходят до ведомств, которые могли бы на это адекватно отреагировать. Я пробовала заинтересовать нашей проблемой журналистов, но так никто о нас на федеральных каналах и не рассказал. Пробовала писать на сайт президента и дозвониться ему на прямую линию — прождала много часов, но в итоге меня просто отключили. У нас здесь плохо с доступом в интернет, поэтому предать все огласке не просто».

Беринговские активисты уже который год рассказывают о своей проблеме на региональных собраниях ассоциации коренных малочисленных народов Чукотки, но реакции со стороны компании не следует, если не считать разовых запусков поливальной машины.

Возмущаться открыто и протестовать люди боятся. Зина, Лариса и несколько других активистов — редкие исключения.

Одна из причин — «Берингпромуголь» контролирует порт, а значит, и поставки товаров, в том числе еды для Беринговского, Алькатваама, Хатырки и Мейныпильгино.

Люди прямо говорят: «Я бы, может, и хотел что-то сказать публично, но сейчас навигация, вообще не время с ними ссориться. Себе дороже. Вы уедете, а нам тут выживать». И признаются: компания может задержать выдачу контейнеров в порту, из-за чего продукция, в том числе скоропортящаяся, поздно попадет на прилавки. У части жителей Беринговского в компании работают родственники — за них тоже боязно, ведь работу в поселке найти трудно. Многие просто не готовы тратить время и силы на борьбу, которая не дает результатов. Война с промышленниками не раз оборачивалась проблемами для тех, кто ее начинал.

Самую серьезную «схватку» с угольщиками пережил Станислав Тараненко, создатель чукотской семейно-родовой общины «Алтар», земли которой находятся южнее Беринговского — у лагуны Амаам, рядом с бухтой Ушакова. Он стал бороться с промышленниками еще в 2008 году, когда только началась геологоразведка беринговского угольного бассейна. Тяжелая гусеничная техника прошлась по оленьим пастбищам, местам гнездования редких птиц и буквально разворотила водоохранную зону нерестовой реки Амаам, вызвав массовую гибель рыбы. В сентябре 2011 года члены общины вышли на защиту своих территорий — Тараненко четыре дня блокировал вездеходом разгрузку техники в бухте Ушакова, получив штраф в 568,5 тысячи рублей «за убытки из-за простоя судна». Несмотря на попытки сопротивления, в 2013 году Арбитражный суд Чукотского автономного округа обязал общину коренных народов выплатить штраф, хотя «Чукотская торговая компания», которая в тот момент занималась геологоразведкой, имела право работать в русле реки Амаам не в летне-осенний период, а зимой, на плотном ледовом покрытии. За этим последовали репрессии со стороны властей Анадырского района — права общины на земельный участок признали недействительными. В 2015 году «Алтар» все же отстояла свои права на землю, но штраф не смогла выплатить до сих пор.

После судебных тяжб, которые не привели ни к чему кроме проблем и долгов, энтузиазма бороться за чистый воздух и нерестовые реки у местных жителей почти не осталось.

Зина сидит в футболке с надписью «Мы вместе Z».

— А вы ощущаете, что остальная страна с Чукоткой? — спрашиваю я.

— Там, за пределами Чукотки, другая Россия. Здесь я знаю, что мне могут чем-то помочь. А туда приезжаешь, и ты везде чужой. Тут я больше ощущаю это «вместе». Мы деньги собираем на воск для окопных свечей, пробовали сети маскировочные плести.

— Вы говорите, что люди на Чукотке в целом активно откликнулись на призыв, многие ушли добровольцами. Как вы думаете, почему это событие людей мобилизовало, а проблема, которая у них дома, никого до такой степени не объединила?

— Потому что это коснулось большой родины. А то, что здесь… Даже вот мои братья — они знают, что тут осталась я. Говорят: ну найдешь себе там единомышленников. Отвечаю: ну кого я тут найду? Не знаю, что вам ответить на этот вопрос. У кого-то родина — вся страна. А у кого-то, как у меня, наш поселочек. И я тут что-то пытаюсь, брыкаюсь. Но не все такие.

За все время, что компания работает в этих местах, ни в Беринговском, ни в соседнем селе Алькатваам не образовалось устойчивого коллектива экоактивистов. Одни люди сменяют других на посту пишущих жалобы, но проблема не столько в «текучке», сколько в разобщенности мнений и общем смирении. Для местных ставки высоки: в случае провала протеста они могут лишиться работы, денег и стабильности. Потеря этих благ в условиях чукотской изолированности слишком чувствительна.

«Звонят как-то мне из Алькатваама, просят приехать и заснять, как угольщики загрязняют их реку, — заключает один из активистов. — Я говорю: ребята, а чего вы сами не сделаете? Они: ну вы-то уже привыкли с ними ругаться».