НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН И РАСПРОСТРАНЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ «КЕДР.МЕДИА», ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА «КЕДР.МЕДИА». 18+
От автора
В следующем году десять лет, как я занимаюсь экологическим активизмом. За это время государство на моих глазах превратило независимую природоохранную деятельность в опасную и «нежелательную». Все организации, с которыми я работала — а это были объединения идейных людей, — признали «иностранными агентами» и вынудили закрыться, поставив вне закона. Экоактивисты вместо охраны природы сегодня все больше вынуждены заботиться о своей безопасности. Именно по этой причине я пишу этот текст под псевдонимом.
Сейчас уже сложно представить, что тридцать лет назад все было совершенно иначе: экологические активисты были в почете, их приглашали работать в государственные структуры, с их мнением считались, они писали и редактировали законы. Именно в новой России случился прорыв в экологической политике, благотворно повлиявший на всю страну. Создавались сотни новых заповедников, заказников и национальных парков, решались вопросы утилизации скопившихся ядерных отходов, активно велась работа по сохранению редких видов. Важно помнить не только о достижениях, но и об уроках и ошибках тех лет. Потому что, уверена, все может повториться.
Эта история о том, как становилось и развивалось российское экологическое движение в 90-е — время, когда было можно все.
***
В декабре 1991 года распался Советский Союз. В новой стране открыли границы, отменили цензуру, а граждане получили право беспрепятственно объединяться и публично заниматься активизмом.
Общество еще было потрясено отголосками катастрофы на Чернобыльской АЭС, которая произошла в 1986 году. Последствия трагедии оказали влияние на все экологическое движение. Экоактивистам позволили говорить публично и открыто и придали вес их мнению, они начали занимать посты во власти, а частью политической повестки стали радикальные акции, привлекающие внимание к конкретным экологическим проблемам.
Часть 1. «У природы везде должны быть свои люди»: активисты во власти
В 1991 году, на рубеже советской и российской эпох, все органы власти претерпевали трансформацию. В новых структурах не хватало квалифицированных кадров, поэтому их лихорадочно искали везде. В том числе в науке и среди общественников — экологи с энтузиазмом откликались на невиданную прежде возможность.
Так, например, советником по экологии и здравоохранению президента Бориса Ельцина стал основатель советского Greenpeace Алексей Яблоков, а сотрудником его аппарата — Святослав Забелин, сопредседатель Российского Социально-экологического союза (РСоЭС).
Забелин вспоминает, что Яблоков и его люди тесно работали с научной и низовой общественностью. В 1993 году им удалось организовать встречу вице-президента США Альберта Гора с лидерами экологических организаций России. Гор выразил желание привлекать как можно больше активистов к многочисленным российско-американским экологическим проектам, которые касались совершенно разных проблем: от охраны тигров до обращения с ядерными отходами.
Экоактивисты шли и в региональные структуры. Яркий пример — Асхат Каюмов из Нижегородской области. При губернаторе Борисе Немцове экологические вопросы в регионе вошли в число приоритетных. Асхат Каюмов, видный деятель поволжского экологического движения и глава нижегородского экоцентра «Дронт», пять лет проработал в правительстве области. По приглашению Немцова в 1993 году он организовал и возглавил департамент по охране природы в областной администрации. Каюмову был дан полный карт-бланш: он набрал сотрудников из близких по духу людей и принялся за работу.
За пять лет его команде удалось создать в регионе полторы сотни особо охраняемых природных территорий (ООПТ), а также зарезервировать несколько сот земельных участков под эти цели. Это был невиданный результат, который до сих пор позволяет местным экологам оберегать ценные земли от хозяйственного освоения.
Впервые в стране был создан координационный совет по экологическому образованию, составлена и опубликована Красная книга области, разработана собственная стратегия сохранения биоразнообразия. Нижегородцы первыми ввели сборы в экологический фонд с крупных водопользователей. Поэтому в кризисный период второй половины 90-х, когда денег в бюджете страны не было вообще, в Нижегородской области строили по два-три очистных сооружения в год. Подобная политика стала примером для других российских регионов.
Асхат Каюмов вспоминает, что в те времена степень бюрократизации власти была нулевой: «Чтобы выпустить распоряжение губернатора, мне было достаточно два-три дня. Сейчас из-за десятков регламентов эта процедура занимает несколько месяцев. Тогда же эти вопросы даже не возникали.
Мы горели своим делом и незамедлительно делали то, что считали нужным».
Бывший участник московской Дружины охраны природы Михаил Крейндлин в органы власти попал в 1991 году. В дружине Михаил занимался проектированием национальных парков и инспекцией природных заказников. Он много взаимодействовал с комитетом по охране природы Мособласти, и в какой-то момент ему предложили заниматься похожими задачами, но уже в качестве сотрудника комитета, специалиста первой категории. Участники дружины с пониманием относились к тому, что их товарищи становились чиновниками. В движении действовал принцип: «У природы везде должны быть свои люди».
В ведении Крейдлина оказались все 240 ООПТ Московской области. Контролировать такое количество территорий одному было невозможно, поэтому к работе комитета привлекались коллеги по дружине. В госорганах к общественной работе относились нормально и сотрудникам позволялось совмещать работу и активизм.
В 1993 году Крейдлин перешел работать в Государственный комитет РФ по охране окружающей среды (Госкомэкологии) в качестве ведущего специалиста по управлению заповедным делом. Первая серьезная победа на новой должности случилась в 1997 году: удалось остановить буровую вышку «Лукойла» в Саратовской области, которая работала на территории заказника без экспертиз и разрешений. «А дальше пошло по накатанной. Я уже привык, что, если куда-то еду, обязательно предпишу кому-нибудь что-нибудь не делать», — вспоминает Крейдлин. Так была остановлена золотодобыча в охранной зоне Курильского заповедника и в национальном парке «Югыд Ва» в Коми.
В начале 90-х госполитика в области окружающей среды была на пике именно за счет госкомитета — действительно независимой от местных властей природоохранной службы с реальными полномочиями и независимой экспертизой.
Тогда же была введена система штрафов для предприятий за загрязнение окружающей среды. Деньги шли в федеральные, региональные и местные экологические фонды, откуда тратились на защиту природы или поддержку экологических общественных объединений, например студенческих дружин охраны природы. Однако впоследствии эти фонды были ликвидированы, а деньги со штрафов стали отправляться в общий котел региональных бюджетов или вовсе в федеральный бюджет и растворяться там.
Свои люди у экоактивистов были не только в исполнительной власти, но и в законодательной. Асхат Каюмов вспоминает, что до 1995 года кандидату в депутаты было неприлично не иметь в своей программе экологического блока. Без экоблока кандидат считался заведомо непроходным. Правда, активисты отмечают, что многие политики, сделав себе карьеру на экологической волне, довольно быстро отвернулись от «зеленых». Тем не менее какое-то время у экологов была уникальная возможность одними из первых знакомиться с проектами законов о животном мире, экологической экспертизе, охране воздуха, особо охраняемых территориях — со всеми законодательными инициативами в области окружающей среды. А главное — выносить их на обсуждение и редактировать со своей, экологической, экспертизой.
Асхат Каюмов рассказывает об обычном вечере тех времен: «Мы сидели в экспедиции у костра и чиркали очередной проект федерального закона, напечатанный на ротапринте, спорили, горячились. Вернувшись из экспедиции, я срочно отправлял письмо с правками в Москву.
Официальной политикой в стране было разрешено все, что не запрещено. Тогда законодательство только становилось, и мы его сочиняли».
Часть 2. Курс на деэкологизацию
Но вольница быстро закончилась. Началом отката в экологической политике стал 2000 год, когда ликвидировали Госкомэкологии, а его функции передали министерству природных ресурсов. Экологи были против и даже собрали 2,5 млн подписей для проведения Всенародного референдума по вопросу ликвидации ведомства (Чтобы референдум состоялся, нужны были 2 млн подписей. — Прим. ред.). Однако ЦИК признал более 600 тысяч подписей недействительными и в референдуме отказал. Результаты реформы не заставили себя ждать: уже через два года в стране был зафиксирован рост промышленных выбросов в атмосферу на 3,5%, выросли объемы незаконного оборота древесины, в три раза сократилось число природоохранных инспекторов. Для промышленных предприятий настали бесконтрольные, золотые времена. Еще одним чувствительным последствием изменений стала утрата диалога между властью, обществом и экологами. В стране изменились приоритеты политики в экологической сфере — власть все больше отгораживалась от общества, вставая на защиту интересов крупного бизнеса.
Самарский эколог и сопредседатель Социально-экологического союза Александр Федоров считает, что откат начался еще раньше, с назначения в 1998 году председателем Правительства РФ Сергея Кириенко и подписания экономических соглашений с частными американскими, японскими и английскими компаниями.
«Тогда все шло на продажу. Фактически Россия превращалась в туземное государство, отдавая свои ресурсы.
Упразднение Госкомэкологии в значительной мере было связано с тем, что ведомство являлось барьером для приватизации и разграбления ресурсов, которое пошло с 1995 года», — говорит он.
Диалог государства с общественниками формально продолжался, но мнение экоактивистов уже мало что значило. Экологи чувствовали бессмысленность своей работы в министерстве природных ресурсов, основной задачей которого, как оказалось, была не их охрана, а их освоение.
Публично это озвучил Алексей Яблоков, добровольно снявший с себя полномочия советника президента по экологической безопасности и заявивший, что не будет делать вид, что он советник, когда к его советам не прислушиваются.
В структурах федеральной и региональной власти началась активная замена участников экологического движения на обычных чиновников. Оставил госслужбу и Асхат Каюмов. По его словам, после ухода Немцова с поста губернатора Нижегородской области стали меняться подходы к экологической политике и принятию управленческих решений. Михаил Крейндлин предпочел госслужбе российское отделение Greenpeace, взаимодействие с которым он начал, еще работая в Минприроды. Там он продолжил защищать особо охраняемые территории и занимался этим вплоть до 22 мая 2023 года, когда власти признали Greenpeace нежелательной организацией и фактически заблокировали ее деятельность в России.
Часть 3. Экоанархисты
Еще на закате СССР под влиянием движения анархистов в стране стали появляться радикальные экологические инициативы. Их методом были акции прямого действия и палаточные протестные лагеря, куда съезжались участники из всех стран бывшего СССР.
Первый такой лагерь появился в 1989 году в городе Чапаевске Самарской области. Активисты выступали против запуска завода по уничтожению химического оружия. Запуск был отменен, в том числе благодаря их действиям.
В 1991 году в Запорожье экоанархисты блокировали местный коксохимический завод, встав неподалеку палаточным лагерем. Именно там они договорились о создании радикального движения «Хранители радуги». В 1992 году «Хранители радуги» и другие активисты протестовали против проекта российско-шведской компании «Викинг рапс» по выращиванию и переработке рапса в Липецкой области. Для реализации проекта требовалось огромное количество воды, что могло привести к засухам в регионе. Требуя решить эту проблему, экоанархисты вместе с местными жителями захватили кабинет губернатора.
Владимир Сливяк, сопредседатель российской экологической группы «Экозащита!», участвовал в той акции. Он вспоминает: «Мы с группой активистов просто прошли мимо охранника и зашли в кабинет, в котором никого не было, закрыли дверь и объявили наши требования. Нам звонил глава управления ФСБ по Липецкой области Владимир Варакин и пытался договориться». Однако активисты решительно заявили, что не уйдут, если их требование — отмена проекта — не будет выполнено. Около двух часов мы блокировали кабинет, пока из Москвы не приехал антитеррористический отряд: спецназовцы спустились с крыши по веревкам, выбили стекла и вывели всех на улицу. Никто не пострадал.
Участников акции почти сразу отпустили. Такое человеческое поведение силовиков тогда было нормой.
Объединение «Экозащита!» существует до сих пор. Ненасилие, образование, изменение через протест, социальная и экологическая справедливость значатся среди принципов организации. Она возникла в 1989 году как «зеленая» фракция калининградского движения «Солидарность» и позже распространила свою деятельность на всю страну. Одна из самых ярких акций «Экозащиты!» прошла в Иркутске в 2007 году. Активисты захватили недостроенное пятиэтажное здание в центре города и развесили транспаранты, требуя остановить работу Ангарского химического комбината по обогащению урана, куда поступали на переработку радиоактивные отходы — урановые хвосты из Германии. В этом здании активисты объявили создание Байкальской антиядерной республики.
Владимир Сливяк вспоминает: «В пресс-релизе для СМИ мы заявили, что отправили в ООН письмо о признании нашей республики. Правила были простые: не допускается деятельность в области атомной энергетики. Мы против ядерного оружия, ядерных отходов и всего, что связано с ядерной промышленностью. Наша республика просуществовала около шести часов, зато какой был ажиотаж! Вся пресса примчалась к месту действия. Власти не знали, что с нами делать». В итоге всех участников акции задержали. Но большинство вскоре отпустили, трех человек оштрафовали.
Владимир Сливяк до сих пор уверен, что для достижения экологических целей нет ничего более эффективного, чем протест в форме акций прямого действия: «Я всегда знал: если хочешь быть эффективным в защите природы и прав людей, нужно использовать опыт радикальных экологов. А для “Экозащиты!” на первом месте стояла эффективность».
Асхат Каюмов считает, что разнообразие методов и практик в защите прав пошло движению на пользу:
«Экоанархисты всегда были против насилия. У них был именно ненасильственный протест. Они могли себя приковать куда угодно, но никогда не оказывали физического сопротивления, даже когда их начали жестко винтить. А все ненасильственное — чем оно разнообразнее, тем живучее».
Часть 4. Агенты природы
С начала 90-х в России начали работать неправительственные организации США, Европы и Азии. Их представители были очень заинтересованы в сотрудничестве с российскими экологами.
Еще в 80-х, во времена холодной войны, в США по инициативе двух женщин, обеспокоенных рисками конфронтации с применением ядерного оружия, был основан Институт советско-американских связей (ИСАР). В марте 1991 года ИСАР и Социально-экологический союз организовали советско-американскую экологическую конференцию. На нее с разных концов СССР съехалось более ста экологических групп, а также представители более сорока групп из США. Глава ИСАР Элайза Клоуз делилась впечатлениями от конференции: «Обе стороны узнали не только о масштабах экологических проблем в США и СССР, но и о том, как действуют различные группы и институты и каковы возможности эффективного сотрудничества. Конференция стала первым шагом на этом пути».
После конференции ИСАР открыл свои представительства в Москве, в Сибири и на Дальнем Востоке, а в рамках программы «Семена демократии» начал выдавать гранты на решение экологических проблем. Грантовые конкурсы проходили два раза в год, программа просуществовала восемь лет. Благодаря ИСАР у экоактивистов электронная почта появилась раньше, чем у государственных структур и предпринимателей.
Не все в российском экосообществе были довольны новым, грантовым подходом к делу. Сергей Фомичев, один из лидеров радикального экодвижения «Хранители радуги», считает, что гранты породили в движении бюрократическую структуру и оказали негативное влияние на экологические организации, давая приоритет одним проблемам перед другими.
«Гранты ИСАР в трудное время реально поддержали экологическое сообщество и многим помогли. Но они вызвали появление некоторого числа псевдоорганизаций, которые занимались только освоением грантов, а не реальной работой», — говорит Асхат Каюмов.
Именно поэтому ИСАР вскоре скорректировал программу. Был создан экспертный совет из авторитетных в экологическом движении людей, которые принимали решение о выдаче грантов на основании поданных заявок.
Между экологическими организациями появилась конкуренция, и это позитивно повлияло на движение.
Возможность получить финансовую помощь поддерживала активность, конкурсная система позволяла активистам точнее понимать, чего они хотят. Все это постепенно привело к профессионализации российского экологического движения.
Анатолий Лебедев, председатель совета «Бюро региональных общественно-экологических кампаний» (БРОК), заслуженный эколог РФ, считает, что экодвижение Сибири и Дальнего Востока возникло именно благодаря грантовой системе: «У нас очень здорово работал Тихоокеанский центр защиты окружающей среды и ресурсов (PERK). В то время 95% денег, которые они получали от доноров, оставляли в России. И сделали этим большой подарок экодвижению Сибири и Дальнего Востока, где ситуация была крайне сложной. После открытия границ в 90-х Китай увидел нетронутый источник ресурсов на территории России и северо-восточные китайцы хлынули к нам, бесконтрольно вытаскивая все, что только можно. Местных это возмущало — ценнейшие девственные леса в промышленных масштабах вырубались ради китайского потребителя. А Тихоокеанский центр щедро делился своим опытом природоохраны. Два процесса наложились друг на друга, получился всплеск экодвижения».
На северо-западе России экоактивисты учились у скандинавских стран. В 1989 году в Мурманске прошел большой молодежный фестиваль мира и окружающей среды. Он был организован экологами и пацифистами из СССР, Норвегии, Швеции и Финляндии как попытка построить мост между Западом и Востоком и остановить гонку вооружений. Фестиваль дал возможность скандинавским активистам наладить контакты с советскими экологическими организациями, чтобы вместе решать проблему трансграничного загрязнения.
Тогда норвежцы были особенно обеспокоены работой горно-металлургического завода в советском поселке Никель, который находился в 7 км от границы. Обычно ветер разносил серные облака по территории СССР, но несколько раз в год он менял направление и облака долетали до норвежского Киркенеса, вызывая кислотные дожди. Проблема вышла на национальный уровень, и в 1991 году норвежский парламент выделил России $50 млн для сокращения выбросов серы в Никеле. По своему объему они были равны выбросам серы в Норвегии, Финляндии и Швеции, вместе взятых. Однако России, которая в тот период только осознавала себя как самостоятельное государство, было не до экологических программ, и соглашения об использовании этих денег достигнуто не было. Поэтому норвежские власти отозвали свое предложение. Тем не менее этот проект стал началом финансовой поддержки решения экологических проблем на территории России со стороны Норвегии.
Иностранные партнеры отмечали разницу в условиях своей работы и работы российских коллег. В 90-е российское общество еще не успело привыкнуть к активистам — людям, которые, не имея специального образования, пытаются продвигать свое мнение и включаться в процессы принятия решений. Одна из участниц фестиваля, сотрудница норвежской природоохранной НКО объяснила это в разговоре с «Кедром» так: «Экоактивисты находились вне каких бы то ни было институтов, а российские чиновники на местах не привыкли сами принимать решения, потому что боялись начальства. Все двигалось очень медленно. В Норвегии активисты защищены, в России, к сожалению, этого нет до сих пор».
Также она отмечает, что российские активисты отличались от норвежских тем, что не хотели кооперироваться друг с другом: «Каждый хотел решать все самостоятельно, они отвергали иерархические структуры. Нам было очень сложно понять, почему люди, делающие одно дело, не хотят объединяться. Они приходили к согласию в общих вопросах и направлениях, но если они не соглашались в деталях, то их сотрудничеству приходил конец. Чтобы кооперироваться, их взгляды и мнения должны были совпадать на 100%».
Занимавшийся исследованиями природоохранного движения в 90-е социолог (пожелал остаться анонимным) так говорит о различиях экологических организаций России и Запада: «Западные НКО уже тогда были встроены в государственную систему, которая наделяла их четкими функциями и полномочиями, они были винтиками в системе экологического управления.
Наши организации были совершенно другими: не имели правил, плохо регулировались, вели себя непредсказуемо и поэтому были абсолютно непонятными для иностранцев».
Грантовый поток сформировал некоторое количество организаций, в которых активисты стали штатными сотрудниками. Это было совершенно новое и отличное от советского времени явление. Потому что почти вся экологическая активность в СССР строилась на общественных началах, «в свободное от работы время». По мнению Асхата Каюмова, грантовая система была палкой о двух концах: «С одной стороны, она способствовала росту профессионализма среди экологов, увеличивала эффективность работы, а с другой — при отсутствии грантов инициатива начинала себя плохо чувствовать. Не выиграла организация грант, и что им делать? Кушать чего? И дальше начинается: кто-то распался, кто-то начинал другие деньги искать, а дел ноль».
Иностранные фонды выделяли грантовую поддержку проектам, не выставляя каких-то условий. По мнению Асхата Каюмова, иностранцам было интересно поддерживать общественников в России, чтобы окончательно разрушить железный занавес: «Смету программы “Семена демократии” я наблюдал в течение пяти лет, весь процесс был прозрачным. Американские и европейские организации пытались притащить свои подходы и интересы, и в моем понимании была задача убрать из голов активных людей в России образ Запада как врага. Процесс этот был взаимным — американцы, которые приезжали к нам на мероприятия, были уверены, что у нас “медведи по Красной площади ходят”».
Иностранное финансирование некоммерческого сектора не вызывало негатива в российском обществе. Но тяжелая экономическая ситуация, при которой людям не на что было купить хлеб, вносила свои коррективы, возможность экоактивистов иметь стабильный доход многих раздражала.
Более десяти лет общественники имели устойчивое финансирование, что позволяло им работать и не зависеть от государства. Их мнение было влиятельным, а деятельность — эффективной. Не имея возможности оказывать на них влияние, в 2010 году государство стало перекрывать финансовые потоки.
Сначала зарубежные фонды закрывали силами налоговых органов, а в 2012 году в России вступил в силу закон об иностранных агентах. Поначалу в реестр «иноагентов» вносили политические или правозащитные организации, но в 2014 году в нем появились и первые экологические: калининградская региональная общественная организация «Экозащита! — Женсовет» и ассоциация «Партнерство для развития» из Саратова. Сегодня 39 экологических организаций внесены в реестр. Зарубежные фонды из России начали уходить.
Заслуженный эколог РФ Анатолий Лебедев считает, что сворачивание международного сотрудничества началось со смены двух президентов: «В Штатах к власти пришел Буш-младший, в России — Путин. Оба стали закручивать гайки, каждый по-своему. Буш сильно сократил количество грантовых программ и фондов, которые работали на Россию. Это было связано и с нашим неожиданным вхождением в Югославию для защиты сербов, в то время как НАТО ее бомбили, и с терактом 11 сентября, когда в США стала нарастать подозрительность к структурам гражданского общества, и с тем, что Буш республиканец, а республиканцы всегда обращали меньше внимания на экологическую проблематику. У нас же начала расти экономика, появилась централизация, вертикаль власти, при этом ужесточился контроль над обществом, стали ломать свободную прессу. А свободная пресса — это главнейший инструмент для экодвижения».
«Теперь мало тех, кто работает ради изменений и готов чем-то жертвовать». Мнения
С момента распада СССР прошло уже более тридцати лет, и сегодня экоактивисты по-разному оценивают изменения, которые произошли в сообществе за эти годы.
Асхат Каюмов:
— В 90-е экологическое движение было конгломератом энтузиастов, желающих спасти мир. Постепенно произошла профессионализация и расслоение на тех, кто спасает мир, и тех, кто зарабатывает деньги. Плюс в секторе возникла новая прослойка — провластные активисты. В 90-е власти не нужна была лояльная общественность, у нее тогда других проблем хватало. Начиная с 2000-х стало все больше появляться людей, которые обслуживают власть — имитируют общественную активность, например посадку деревьев и уборку мусора, тем самым фактически размывая экологическую повестку. <…> С уходом иностранных фондов мы стали плавно скатываться в схему позднесоветского периода, когда экологическая активность делается людьми, которые зарабатывают на жизнь где-то в другом месте.
Михаил Крейндлин:
— Сейчас стало появляться много «гринвошных» организаций, которые организуются сверху с целью замещения крупных международных организаций и для оправдания антиэкологичных вещей. Это и раньше было, но сейчас работает более системно. В отличие от 90-х, сегодня мало возможностей для какого-либо созидания. Еще какие-то протесты случаются, но выходить на конструктивный диалог мало у кого получается, это происходит редко. Власть не настроена прислушиваться к независимым объединениям. Иногда им приходится это делать в силу политических причин, но системная работа у нас [с властями] не выходит.
Владимир Сливяк:
— В 90-е мы жили по инерции от волны конца 80-х, а к настоящему моменту почти не осталось тех, кто видел то время с его опытом, идеологией, философией. Та волна окончательно ушла. Последние десять лет движение выглядит как консервативная среда, где большинство людей не хотят ничего менять. Для кого-то это вполне удобная работа, для кого-то — что-то модное. Но стало мало людей, которые работают ради изменений, которые готовы чем-то жертвовать ради изменений. Таких очень мало. Тридцать лет назад критическая масса состояла из людей, которые инвестировали в дело свое время, опыт, навыки, деньги, были готовы идти на жертвы и хотели изменить страну.
В подготовке материала были использованы:
- сборник «Агенты страны Земля. Экологическое движение России на рубеже веков. Дальневосточный ракурс» (А. Лебедев, 2023 год);
- сборник «Разноцветные зеленые» (С. Фомичев, Москва-Нижний Новгород, 1997 год);
- монография «Современные общественные движения: инновационный потенциал российских преобразований в традиционалистской среде» (И. А. Халий, Москва, 2007 год).
