С начала года природные пожары в России охватили территорию свыше 637 тысяч гектаров. При этом их количество, по данным Авиалесоохраны, увеличилось на 10% по сравнению с прошлым годом. А ведь пожары 2021-го вошли в историю как самые масштабные в новом тысячелетии: огонь за год прошел 18,16 млн гектаров.
Лето, самый пожароопасный сезон, только началось. К чему нам готовиться, и меняется ли вообще ситуация с пожарами в России? «Кедр.медиа» поговорил об этом с экспертом Григорием Куксиным, который сам активно участвует в тушении страны.
— Мне кажется, я прочитала все твои интервью за последнее время, и они такие же, как год назад, два года назад, три года назад, четыре и даже пять лет назад. Мы обсуждаем одно и то же, и горим так же сильно. Почему?
— На самом деле, не одно и то же. Некоторые изменения видны, если мы будем внимательно смотреть. Как в худшую, так и в лучшую стороны.
Но да, у нас по-прежнему весной 100% пожаров рукотворные. И это хорошо, это, может быть, единственная хорошая новость. Потому что весной пока еще не начали долбить молнии, которые добавят пожаров. А рано или поздно грозовая активность сместится на более ранние сроки, в Центральной России через несколько лет торнадо обещают, если все так будет с климатом. Но пока еще весной у нас все пожары рукотворные, то есть на них можно влиять, их можно предотвращать, и, на самом деле, количество их постепенно снижается.
Тренд на уменьшение количества пожаров весной мы видим уже несколько лет. Меняются и «игроки». Амурская область, Забайкалье — в прошлом рекордсмены по пожарам — проделали большую работу, чтобы снизить количество поджогов. В Забайкалье в этом году даже поймали лесников, которые неаккуратно и против правил выжигали [сухую траву], и начали к полному их изумлению наказывать за это. Так что есть регионы, которые были прямо лидерами, давали самые большие площади, и они постепенно исправляются. К сожалению, их место занимают другие: например, Омская, Новосибирская, Курганская, Тюменская области, которые всегда жгли, и как-то у них обходилось. Но сейчас начались ураганные ветра, засухи весенние — то есть сильно не повезло с погодой.
Что такое профвыжигания
Профилактические выжигания — это контролируемый (в теории) поджог сухой растительности, который производится для того, чтобы пламя с пожароопасных территорий не могло распространиться в сторону населенных пунктов и ценных природных объектов. В ходе профвыжиганий все горючие вещества на поверхности земли уничтожаются под контролем сотрудников лесопожарных формирований.
На деле профвыжигания нередко сами становятся причинами масштабных пожаров из-за халатности отвечающих за их проведение специалистов.
— А там же провода от ветра пообрывало, говорят?
— Рассказывают, да. Где-то, наверное, так и было. Собственно, я даже сам однажды тушил пожар, который прямо при мне загорелся от того, что линию электропередач положило в Хакасии. Бывает, что провода порвало, автоматы не сработали, и это все на сухой траве. Но это скорее исключение. Были бы только такие, мы бы с ними легко справлялись. Но абсолютное большинство пожаров все-таки не от замыканий, а от обычных, банальных причин: от поджогов травы, от горящих помоек, от окурков и костров. Так что меняется расклад по регионам, то есть начинает сильно гореть там, где при опасной погоде беззаботно относятся к пожарной безопасности.
И, к сожалению, пока они через эту историю с погибшими, со сгоревшими домами не проходят, не получается начать всерьез к этому относиться.
Да и те, кто горят, не всегда быстро делают какие-то выводы. Вот Забайкалье много лет горело перед тем, как они начали ситуацию пробовать менять. Но есть и примеры быстрых изменений: Хакасия перестроилась за один год. Они в 2015-м сгорели, и у них что-то в голове щелкнуло. Там и граждане, и власти региона большую работу проделали, чтобы такого не повторилось.
— А это всегда взаимозависимо?
— Чем меньше власть провоцирует поджигать, тем меньше поджигают. Чем меньше поджигают, тем легче это взять под контроль. И увидеть, что меры приносят результат, а значит, нужно продолжать.
— А когда ты говоришь «власть меньше провоцирует» — это о профилактических выжиганиях? В регионах, где сейчас меньше стало гореть, их перестали проводить?
— Их существенно ограничили. То есть власти не заявляют про полный отказ от выжиганий, но по факту не проводят. Вводят особый противопожарный режим, откладывают на осень, осенью не проводят. Эти деньги, запланированные в бюджете на выжигания, можно перекидывать на другие линии профилактики пожаров, на другие меры пожарного обустройства. И получается, что так гораздо выгоднее. Ну то есть да, они перестают подавать пример такими выжиганиями. Если люди видят, как представители официальных ведомств поджигают траву (на пожаре же не написано, что это профилактические выжигания), значит, и людям можно.
Кроме того, граждан начали штрафовать и показательно наказывать, а значит, кто-то испугается бросить спичку. Таким образом, сразу по нескольким причинам количество пожаров снижается. А раз так, то и пожарных сил начинает хватать на оставшиеся пожары. И люди видят, что на каждый клочок земли, если он горит, кто-то бросает силы на тушение. Такая картина очень отличается эмоционально от ситуации, когда все вокруг горит и никому нет до этого дела.
Второе изменение, которое мы видим, это то, как пожары развиваются. То есть изменения климата дают свой вклад в возникновение пожаров. Здесь все осталось по-старому, и давайте еще раз напомним: пожары возникают от поджогов травы и раздолбайства — а это окурки, костры, горящие помойки. Но лидируют весной все равно поджоги. Как я лет 20 назад видел тракторы, таскающие за собой по полям от деревни к деревне горящие покрышки, добавляя всем счастья, так они и сейчас катаются. Если что, это такая практика, принятая у наших аграриев, чтобы побыстрее все поля разом подпалить. Но последствия у всех этих действий стали меняться.
Волны жары, почвенные засухи, а еще все те экономические процессы, которые тоже играют роль. У нас не стало лучше в сельском хозяйстве, есть огромные заброшенные территории, бедные, вымирающие села, общая депопуляция сельского населения. Это значит, что у нас не распаханы огороды вокруг населенного пункта, не скошена трава, нет скотины, которая бы ее съедала или для которой бы ее косили. И при этом много брошенных домов — а это участки, заросшие травой. На самом деле для меня как для пожарного сочетание вот этих факторов — оно, собственно, и приводит к пониманию причин таких огромных потерь от огня для населенных пунктов. Именно от этого столько сгоревших домов, пострадавших людей. Потому что если бы все вокруг было ухожено, у нас бы не возникало массового горения строений.
С торфяниками отдельная большая беда, в том числе по тем регионам, которые раньше не горели. Центральная Россия, Северо-Запад научились тушить, а Урал никогда в таком масштабе с этим не сталкивался. В Свердловской области все, с кем мы сейчас тушили вместе, говорят, что такого никогда не было. Горит в конце лета, такой засухи весной раньше не было. Там все ветераны из лесной и из пожарной охраны говорят: «Да, торф горел. Да, мы его тушили. Но чтобы вот такое задымление, такой глубины очаги прямо с весны, не помним». И это регионы с очень грамотными работниками лесной охраны. А есть области, в которых нам просто не хватает квалифицированных людей, они не сильно горели, опыта мало. И вот сейчас торфяные пожары начинают становиться острой проблемой для них. Думаю, что Тюменская, Новосибирская области, Якутия могут столкнуться с этой относительно новой для себя проблемой.
— Продолжим про изменения. Еще одной проблемой, как я помню, было то, что власти не замечали пожары или скрывали их. Эта история меняется?
— Да, и в чем-то в лучшую сторону. В части регионов риторика представителей власти, особенно по линии МЧС и Рослесхоза, сейчас идет с осуждением практики поджогов травы. Они перестали делать вид, что проблемы нет. Научились отличать проблему лесных пожаров от проблемы других ландшафтных пожаров. По крайней мере, вот сейчас, собственно, не леса в основном горят, и основную остроту проблемы вносят не лесные пожары, а именно другие ландшафтные. И это прежде всего на сельхоз землях — поджоги травы и леса, которые как бы нелегально выросли на этой земле. Поэтому я надеюсь, что в том числе благодаря работе журналистов, других общественников в этой сфере постепенно начинает формироваться риторика органов власти, а она тоже очень важна, потому что она, собственно, объясняет людям, что происходит. И на фоне вот этих новостей плохих, когда много людей погибло, когда пожарные погибли, когда дома сгорели, нет заявлений о том, что это ерунда, это «чисто дымок», что это не проблема, пожаров еще нет. Или что пожары экологически полезны, а дым полезен для здоровья, помните, такое тоже заявляли? Нет, сейчас они подтверждают: это пожары, это поджоги, это проблема.
Но при этом общий подход, который транслируется по вертикали власти, похож на расхожее «денег нет, но вы держитесь». Потому что сокращается финансирование, есть требование экономить, а в лесном хозяйстве, насколько я знаю, точно до сих пор есть долги по прошлому году. За тушение многих пожаров до сих пор не расплатились. Но при этом всем есть четкие требования тушить пожары в первый день, причем всеми силами, и наращивать группировку. В регионах это, конечно, выглядит по-разному. Вот сейчас очень порадовал пример Свердловской области, где мы были. Мы еще по космосникам этих торфяников поняли, что на них начали реагировать органы власти. Стянули туда все силы пожарной охраны, причем и региональные, и федеральные. Добровольцы местные. Официальные и неофициальные. Все выезжают вместе. Тут же разворачивают штаб. Тут же не стесняются вытащить туда вообще все резервы из спецчастей. Пожарные насосные станции, бульдозеры перекачивать воду, группировку из 100 человек в первый день собирают, внятное управление, причем лесникам дают руководить.
Это редкость, когда представители лесоохраны официально назначаются руководителями тушения, и городские пожарные им подчиняются, то есть встраиваются в логику управления именно на ландшафтном пожаре. Да еще и с цифрами не врут, сколько есть, столько и говорят по площади. Волшебство.
Но, к сожалению, это волшебство на фоне пожаров типа «450 гектаров пройдено огнем, из них на 140 га торфяные очаги». В первый же день там минимум на 50 гектарах торф, «зацепившись», как говорят пожарные, (то есть начав тлеть) от горящей травы, дал тление сразу до метра в глубину. Воды на подтопление не хватает, и уже надо строить плотины. А это только весна.
Но если бы вот эта масштабная работа была в Екатеринбурге год назад, возможно, не было бы задымления прошлого года, если бы это было там два-три года назад, возможно, не допустили бы таких пожаров в этом году. А получается, что опять приходится учиться взаимодействию, наращиванию сил, удержанию воды и так далее уже сразу на больших пожарах. Приходится учиться в тот год, который уже требует обученных.
— Объясни, почему пожаров таких бы не было? Площадь торфяников не меняется, мы не можем никак повлиять на то, какое количество снега выпадает, какое количество воды есть в почве и какая будет погода.
— Несколько факторов. Во-первых, в этот сезон минимум 28 торфяных пожаров в одной только Свердловской области перезимовали, это очень много. То есть непотушенные с осени пожары ушли в зиму, выпал снег. Но каждый такой торфяной пожар продолжал тлеть под корнями деревьев, выпуская дым через проталины, и весной вылез снова на поверхность. И это только те очаги, про которые известно, которые отслеживают. То, что было на землях лесного фонда, потушили работники Авиабазы, но они не могут потушить все остальные такие пожары. Второй фактор — это умение или неумение среагировать на ранней стадии, умение или неумение управлять водой. Если бы начали раньше, было бы больше территорий, было бы больше понимания, где можно регулировать воду после этих пожаров. Я почти уверен, что после пожаров этого года Свердловская область всерьез повернется в сторону обводнения торфяников. Но надо было поворачиваться до этих пожаров. Тогда бы не о чем было говорить. А сейчас опять рискуем задымление крупного города, что провоцирует преждевременные смерти. Потенциально этого всего еще можно избежать, и это пытаются делать, но объем работ просто огромный.
Состояние торфяных болот в разных регионах изменилось, а люди по-прежнему жгут траву и костры, и большая часть этих торфяных пожаров возникает именно в весенний период. Просто возникает там, где раньше болота не загорались. В той же Новосибирской области жгли траву каждый год. И как-то вроде особо не горело или горело по чуть-чуть, а теперь так горит, что сразу на метр в глубину, и непонятно, чего делать. И вот этот переход произошел во многих регионах. Насколько я могу судить, те регионы, которые традиционно были самыми опасными в смысле торфяных пожаров, сейчас уже привыкли быстро реагировать. Да, в том числе благодаря нашей работе, нашей критике.
Мы много лет воспринимались органами власти как главные враги, которые зачем то мучают их какой-то ерундой из-за этих дымочков, от которых, может быть, ничего еще и не разгорится.
Но в результате все привыкли тушить на ранней стадии. Московская, Владимирская, Рязанская, Ивановская, Смоленская научились более-менее реагировать на ранней стадии. Все равно опасно. Все равно это пороховая бочка. Все равно только обводнение снимет остроту этой проблемы надолго. Но хотя бы научились реагировать вовремя.
А те регионы, которые только-только с этим сталкиваются, пойдут по их пути. Сейчас все еще думают, что можно сделать вид, что это не проблема, не заметить этот пожар с весны, а дальше они летом получают задымление, например, в Тюмени, и уже ничего с этим не могут сделать. За Тюмень переживаю, потому что к северу от нее знаменитые Тарманские болота, огромные площади. А весной там горело много травы. Остается надеяться, что лесная охрана и пожарная охрана, вопреки всему, эти очаги найдут и потушат, и никто об этом не узнает. Если город не будет дышать дымом, это будет заслуга пожарных, которые днем и ночью тушили. Ну или удачное сочетание с погодой. Но на погоду я бы не рассчитывал в этом году.
— Давай тогда о гражданах. Мы говорим: «Дорогие граждане, перестаньте, пожалуйста, сжигать страну, потому что каждый год поджигают все, она каждый год горит». Это удивительно, конечно, что от одного и того же действия происходит один и тот же результат. Но наверняка же большинство людей считают, что они не поджигатели: да, они там костер развели, но не знали, что там осушили торфяник. Как не стать поджигателем случайно?
— Начать с мультиков, конечно, потому что у нас «Фиксики» и «Смешарики» отлично рассказывают людям, как не стать причиной пожара и даже как правильно потушить свой костер. Я советую, причем не только детям, но и взрослым обязательно тоже. Можно перед тем, как ехать на шашлык, посмотреть особый противопожарный режим в том месте, куда вы собираетесь. Если он введен и в нем прописан запрет на разведение открытого огня, то, в общем-то, понятно — никаких костров нельзя. Я понимаю, что у нас много запретов глупых, но этот из разряда не самых глупых. Особый противопожарный режим, как правило, связан с условиями погоды. То есть по погоде получается, что от любого источника огня легко может загореться лесная подстилка, трава, любые лесные горючие материалы. И это не шутка, не нужно думать, что загорается у кого-то другого, а вас запреты не касаются.
— А штрафы? Вот же недавно Госдума одобрила проект об увеличении штрафов в 10 раз для граждан, которые спровоцировали пожары. Это поможет?
— Как всегда со штрафами, важнее не размер, а неотвратимость. Да, более крупные штрафы страшнее. Но пока их может наложить только пожарный надзор или лесничий (лесной надзор), вероятность их получить невелика. Пожарных инспекторов часто 1-2 человека на район. В Забайкалье мы даже сталкивались с тем, что один инспектор на два района (а это территория размером с европейскую страну). То есть кроме размера штрафа надо, чтобы его могли наложить (и имели такую задачу) полицейские, Росгвардия и т.п., то есть те службы, которые многочисленны и могут повсеместно сталкиваться с нарушителями. Плюс, наверное, камеры, хотя бы вдоль дорог. И, конечно, надо системно работать с сельхозпроизводителями (не только через штрафы, но и через выделение или невыделение средств господдержки), с лесозаготовителями (через перерасчет объемов разрешенной заготовки древесины, если у них в аренде сгорел лес), чтобы они были заинтересованы в том, чтобы не горело. Ну и посмотреть внимательно на те меры, которые как бы на благо нацелены, но провоцируют поджигать. Это и про лес на сельхозземлях (если его из-за нецелевого использования необходимо уничтожать и невозможно продать, то очевидно, как с ним поступит собственник), и про все, что направленно на убирание горючих материалов (травы, ветоши, бурьяна). Когда за них штрафуют, а поджигателей не ловят, появляется соблазн не скосить и вывезти, а сжечь, чтобы выполнить требования по очистке, то есть эффект противоположный. Ну и, конечно, надо перестать провоцировать людей и подавать им дурной пример, когда мы им запрещаем жечь, а органы власти в это же время проводят профвыжигания.
— Сейчас ландшафтные пожары. Понятно, что они возникают из-за поджогов травы, костров и окурков. Почему тогда горит лес? Ведь лес же от спички нельзя поджечь.
— Смотря, в каких условиях. Сейчас у нас горит в основном от перехода с травы на лес. То есть люди подожгли траву, огонь по траве разогнался, зашел в лес. Есть, конечно, и лесные пожары, которые там и начались. Но сейчас лес чуть более влажный, и там огонь даже скорее замедляется. А вот через месяц и дальше, особенно в июле и в августе, у нас будет обратная ситуация. Трава на полях будет зеленая, а вот лес будет достаточно сухой. И если нет дождей, тогда огонь возникает в лесу, неохотно выходит на траву, замедляясь на открытых пространствах. Но самая опасная ситуация — это когда засуха такая, что у нас и лес очень сухой, и трава снова высохла, тогда пожар нигде не останавливается.
В лесу пожар возникает в том числе по природным причинам — от молний. Да, конечно, еще от метеоритов и извержения вулкана, но эти явления крайне редкие. Сколько таких пожаров, сказать трудно. Это всегда небольшой процент, но если на территории случилось 100 000 пожаров от рук людей, то несколько ударов молний дают ничтожный процент. А там, где люди аккуратней, молнии могут дать и 20%, и 50% от всех возгораний.
Человеческие причины пожаров тоже делятся на специальные и случайные. Есть те самые оставленные костры, брошенные окурки, а могут быть еще пожары от глушителя автомобиля, от искры из выхлопной трубы. И это скорее случайности.
Журналистам нравится писать о случаях, когда с помощью пожара пытаются скрыть нелегальную рубку. Но это совершенно бессмысленно, пожаром такое не скрыть, все это хорошо расследуется. И это очень редкая история, но за нее обычно хватаются СМИ. Были и другие истории криминальных поджогов, но они тоже редкие. Например, устраивали пожары, чтобы получить денег на тушение. Если пожар становится резонансным, то администрацию накажут, конечно, но и денег дадут. Но это истории скорее из начала нулевых.
Еще вы наверняка знаете легенды о «черных лесорубах», то есть о людях, которые воруют лес. В чистом виде воровство, это когда приехал на своей технике (недешевой и специальной), все срубил, погрузил и уехал. Но в этом случае последнее, что вы будете делать, это зажигать лес в этом месте, потому что вот уж что точно привлечет внимание к вам, к этому месту и к этой рубке. А скрыть следы рубки невозможно. На пожаре все не сгорает, так что это скорее всего ускорит расследование.
Лесные пожары часто возникают на местах абсолютно легальных рубок, оформленных документами.
Такие рубки видны на всех космосникамх и с воздуха, туда прокладывается дорога. И вот приезжают проверяющие, а там порубочные остатки, от которых по закону ты должен избавиться. И по правилам их нужно сжигать зимой, но зимой они плохо горят, нужно чтобы приехали работники и поливали это все топливом. А летом горит хорошо, но сжигать нельзя. При этом неустойка за оставленные порубочные остатки — 300 000, и это очень легко выявить: порубочные остатки сами с вырубки не убегут, дождутся проверяющего. А если их сжечь, то и встретиться с проверяющим шансов мало (это ведь надо, чтобы он именно в момент поджога на месте был), и, если не попался, можно списать на случайность, на молнию. А если и попался, то заплатишь 1,5 или 4 тысячи рублей. Сейчас новым законом штраф поднимут до 15-30 тысяч, но все равно это меньше, чем за порубочные.
Кроме того, арендаторы никак не заинтересованы в том, чтобы строго следить за соблюдением противопожарных мер. Допустим, от костерка (рабочим же надо еду как-то готовить, газовые горелки стоят денег, а это бесплатно) загорелся лес. Арендатор получается пострадавшим, потому что у него договор на определенное количество кубометров леса. И ему просто дадут срубить соседний, еще не сгоревший, участок в его аренде.
— В прошлом году, когда горела Якутия, множество людей писали, что это все природные причины, потому что пожары возникли там, где нет населенных пунктов и людей не бывает. Вот вы же анализировали, что произошло в Якутии в прошлом году, как все было?
— Любой желающий может это проанализировать. Для этого надо немножко терпения и времени, и совсем немного квалификации. Все данные открыты. То есть вы смотрите любой источник, например, термоточки: это совсем легко. За последние 20 лет есть данные о том, где начинались пожары. Вы увидите, что абсолютное большинство пожаров возникает вблизи населенных пунктов. А еще вблизи пастбищ, на дорогах или в непосредственной близости от дорог, также по берегам рек. И в Якутии, и в других регионах, реки — это транспортные артерии, это места, куда можно пройти на лодке. Это берега, на которых останавливаются охотники, рыбаки, геологи, туристы-экстремалы и другие люди, которые пользуются лесом. Поэтому получается, что возникновение пожаров все равно пространственно связано с жизнедеятельностью человека.
В Якутии преобладающая причина пожаров — это выжигание на пастбищах крупного рогатого скота. Это не оленьи пастбища, а именно коров. Их традиционно выжигают, потому что очень короткий весенний период и хочется, чтобы зеленая трава проросла чуть быстрее. Все эти поджоги запрещены законом, но они их все равно проводят и не всегда связывают их с последующими лесными пожарами. Плюс добавьте пожары от непотушенных костров туристов и охотников. А поскольку это все малонаселенные территории, то часто все эти пожары попадают в так называемые «зоны контроля». Их можно не тушить, а только наблюдать. В результате, пожары в зонах контроля разрастаются и заходят на другие территории уже мощным фронтом, с которым и сделать уже ничего особо нельзя.
И, конечно, пожары от молний. Это тоже реальность, причем в последнее время все больше и чаще возникающая. Считается, что пожар могут устроить молнии в сухую грозу, когда нет дождя. Но если разбираться точнее, выясняется, что и гроза с дождем тоже может стать причиной. Например, ударила молния куда-то, и между камнями расходится по корням огромной силы ток, воспламеняя эти корни, мох, накопившуюся там упавшую хвою. Начинается тление. А сверху все чуть полито дождем. Если дождь не сильный, то потушить полностью это тление не получается. Так этот пожар и тлеет по корням несколько дней, столба дыма нет, лесопатруль с воздуха его увидеть не может. А когда он становится видимым, то это уже масштабный пожар, с которым справиться можно только очень большим количеством ресурсов.
— Если так заметно меняется климат, то и грозовая активность меняется?
— Да, уже даже в официальных докладах говорится, что количество молний в северном полушарии, особенно в арктической зоне, резко растет. За последние годы примерно в три раза больше молний стало в арктической зоне. И для некоторых территорий вообще в десятки раз больше стало молний. И это еще совпадает с волнами жары, засухи. То есть если нынешний тренд на изменение климата сохранится (а нет никаких причин думать, что это будет не так), то скорее всего у нас увеличится количество пожаров, и даже я бы их уже не назвал природными в чистом виде. По крайней мере, если признавать, что это антропогенное изменение климата, то можно считать, что и эти сдвиги в сочетании засух и более высокой частоты молний — тоже такое отложенное следствие человеческой деятельности. Причем гораздо менее предсказуемое, чем костры. Соответственно, это угроза как минимум для самых ценных и самых уязвимых территорий: заповедников, национальных парков. Туда научились не пускать людей с кострами. А вот молнию они не пустить к себе пока не могут. И, конечно, это угроза для территорий, где слабая пожарная охрана, где большие зоны контроля, где много неохраняемых территорий. То есть даже если там идеально работать с населением, то все равно доля пожаров грозовых будет расти.
— И что с этим всем делать?
— Казалось бы, единственное хорошее решение, которое просится прямо сейчас, это научиться быстро проверять все места, куда ударили молнии от облаков в землю или хотя бы молнии с теми характеристиками, которые наиболее вероятно вызывают пожары. Молнии тоже бывают разные, в них бывает разное количество главных разрядов внутри, разная сила тока. И надо отделить те молнии, которые ударили в землю, а не между облаками. И из них отсортировать те, у которых наибольшая сила тока и количество главных разрядов. То есть, проще говоря, — самые долгие и самые горячие. И хотя бы их быстренько проверить беспилотной авиацией или проложить маршрут самолета с тепловизором, которые на стадии одного тлеющего дерева все это обнаружат. Но, к сожалению, мы в другой реальности существуем, и в России нет такой системы. У нас просто никто не знает точно, где бьют молнии. Мы знаем только, что примерно в той стороне сверкает. Для метеорологии этого хватает, а для пожарных нет.
— А в других странах, значит, знают, куда бьют молнии?
— Смотря где. Для того, чтобы молнию определить, нужны целые сети датчиков. Это похоже на сеть датчиков, которые определяют местоположение воздушных судов. Есть глобальная сеть датчиков молний, есть несколько волонтерских сетей. Вся Европа ими утыкана, они есть в каждом более или менее заметном населенном пункте. Буквально какой-нибудь радиолюбитель собирает такой прибор или даже покупает готовый комплект для сборки, ставит его дома, включается в общую сеть — и много тысяч пользователей дают бесплатно данные о молниях. Эти данные покрывают всю территорию Европы. То есть у них место попадания конкретной молнии известно с точностью до 100 метров. Это необходимо в том числе для авиационной безопасности, хотя такая точность пилотам не нужна, только знания, откуда приближается гроза, как быстро и насколько много молний бьет.
В Штатах, конечно, много таких датчиков, разных систем, разных видов. А уж в Скалистых горах или в Калифорнии, где много молний и пожаров, тем более. В России есть, по моему, семь таких приборов по европейской части, на которые опирается Гидрометцентр. Была попытка создать свою систему датчиков для всей страны, но, к сожалению, умер разработчик и не осталось данных, как он эту систему делал. В результате сейчас у нас в системе борьбы с лесными пожарами нет компоненты по определению ударов молний. У нас ближайшие датчики стоят в Монголии, в Китае, которые бесплатно дают какие-то данные. Но этого явно недостаточно.
