Рыбный филин — самый крупный представитель своего рода. И один из самых редких. Международный союз охраны природы относит его к исчезающим видам. Большая часть его ареала находится в дальневосточной части России, при этом, по оценке ученых, в стране обитает не более 400 пар этих птиц.
Потребности рыбного филина и людей в Приморье неразрывно связаны. И те, и другие зависят от одних и тех же ресурсов: лесов, рыбы, раков, ондатр, норок. Но если потребности птицы всегда оставались скромными, то запросы людей со временем только росли. Браконьерство, рубки лесов, пожары и загрязнение рек золотодобытчиками поставили существование рыбного филина под угрозу.
Орнитологи Джонатан Слат, Сергей Авдеюк и их помощник Александр Попов (Шурик) отправились в экспедицию в Приморский край, чтобы разыскать рыбных филинов, изучить их и разработать план спасения исчезающего вида.
В 2020 году Слат опубликовал книгу «Owls of the eastern ice» («Совы во льдах»), в которой рассказал об экспедиции: о морозных ночах в палатке, о поиске и ловле птиц, редких встречах с людьми. Книга была признана The Times лучшей из посвященных природе. В 2023-м издательство «Альпина нон-фикшн» выпустило перевод книги Слата. «Кедр.медиа» с разрешения издательства публикует две главы из этой книги.
Глава 23. Смелое решение
Место, где мы собирались поставить ловушки, находилось в сотне метров от лагеря, сразу за излучиной реки. Глубокая заводь на повороте реки и мелкая стремнина за ней создавали идеальные условия для филина, который мог притаиться и ждать, пока мимо не юркнет рыбешка. Берег и правда пестрел следами рыбных филинов. Поскольку заросли кустарника плотно подступали к реке, не оставляя места для опадной сети, мы расставили несколько садков с рыбой и вернулись к себе в теплый фургон, чтобы поужинать. Мы не представляли, сколько времени понадобится филинам, чтобы найти наши ловушки, и поэтому обрадовались, когда через несколько часов, в половине девятого вечера, в нашу ловушку угодила самка с Шами. Вспомнив о трудностях, которые преследовали нас с Сергеем в прошлом году, я никак не мог поверить в то, с какой легкостью мы поймали филина на этот раз. Мы принесли выловленную птицу в гостевой дом и с удобством расположились вокруг большого стола в теплом просторном помещении, чтобы измерить ее и окольцевать. Коля запустил стоявший снаружи генератор, подключил к нему лампочку на длинном проводе, проскользнул с ней в дом и повесил на стену над столом. Это была третья самка рыбного филина, с которой нам с Сергеем приходилось иметь дело, и мы уже поняли, что они норовистее самцов. Шурик случайно ослабил хватку, пока записывал информацию о линьке маховых перьев. И как раз когда я уже было напомнил ему о том, что нужно держать птицу покрепче, она вырвалась из его рук и мощным взмахом крыла разбила лампу, отчего комната тут же погрузилась во мрак. Я оказался в кромешной тьме рядом с тремя коллегами и вырвавшейся на свободу совой. К счастью, внезапная пропажа света сбила ее с толку ничуть не меньше нашего, и мне удалось схватить ее еще до того, как Сергей с Шуриком включили налобные фонари. Это была ее первая попытка освободиться: к концу обследования самка с Шами успела до крови расцарапать и Сергея, и Шурика.
В лесу стоял мороз около –30°C, а бедная птица насквозь промокла, пока мы ее ловили. Попав в ловушку, она не стала дожидаться нашего приближения на берегу, а вместо этого попыталась улететь на мелководье, поэтому, посовещавшись, мы решили посадить ее на ночь в картонную коробку, чтобы она просохла. Мы решили, что наденем на нее регистратор данных утром, а после покормим рыбой, чтобы она не осталась голодной на целый день. Празднуя успех, мы выпили по нескольку стопок водки и уже готовились спокойно провести вечер, когда в металлическую дверь ГАЗ-66 забарабанили. Ни звука мотора, ни света фар не было, а между тем мы находились далеко от Амгу. Сергей открыл дверь, а за ней в снегу стояли два молодых человека лет двадцати с небольшим и с непривычки щурились от яркого света. Они ехали к горячим источникам из Амгу, когда в километре отсюда машина вдруг сломалась. Они проделали остаток пути пешком, замерзли, но знали, что им будет где заночевать, а увидев наш ГАЗ-66, заинтересовались. Они вели себя очень доброжелательно, и Сергей впустил их, когда они попросили разрешения войти. Они забрались в фургон и поставили на стол двухлитровую бутылку 95%-ного этилового спирта.
— Выпьете с нами, ребята? — спросил один из них, и по его улыбке я понял, что наши гости успели приложиться к бутылке, пока добирались до горячих источников по холоду и темноте.
Мы разбавили спирт водой и выпили его изрядное количество. Я заметил, что Шурик попросил не наливать ему больше после стопки-другой — прежде я никогда не видел, чтобы он отказывался от алкоголя. Но я был в приподнятом настроении и вовсю праздновал успех. Гости поинтересовались, что мы делаем в фургоне здесь на Шами. Нас, как всегда, приняли за браконьеров. Не вдаваясь особо в подробности, Сергей ответил, что мы орнитологи из Владивостока и ищем здесь редких птиц.
Потом он спросил их, случалось ли им видеть рыбного филина, или «филина, который просит шубу». Раньше я не слышал такого, но эта мнемоника была не лишена смысла: в четырех нотах дуэта можно было расслышать как «шу-бу хо-чу».
Парни разом ухмыльнулись, правда, они так и не поняли, о чем шла речь. Мы не стали рассказывать им о том, что приехали на Шами ловить рыбных филинов, и уж тем более о той птице, что сидела у нас в коробке.
Когда мы проснулись на заре, чтобы выпустить на волю самку с Шами, ночных гостей и след простыл. Должно быть, они искупались в радоне и двинулись в обратный путь. Мы аккуратно закрепили на филине регистратор данных, запрограммированный записывать информацию о местонахождении птицы по четыре раза в сутки. По нашим подсчетам, в таком режиме батарея могла выдержать три месяца. Летом Сергею предстояло вернуться сюда, постараться вновь поймать филина и перезарядить устройство. Мы скормили угрюмой птице четыре рыбины и выпустили ее. Она не спешила улетать — вероятно, сказывалась проведенная в коробке ночь, — но в конце концов поднялась в воздух и скрылась из виду.
Я с тревогой смотрел ей вслед. В неизвестную даль на спине дикой птицы улетало дорогостоящее оборудование, и истраченных на него денег хватило бы, чтобы нанять еще одного полевого ассистента на два месяца или закупить продовольствие и все необходимое для целой экспедиции. При нашем скудном бюджете было весьма рискованно использовать такую дорогостоящую и не до конца проверенную технологию. С предыдущими устройствами нам хотя бы не о чем было беспокоиться: в любой момент мы могли проверить, работает датчик или нет. Теперь же нам оставалось только надеяться на то, что приборчик размером с зажигалку работает, что он правильно запрограммирован и держит связь со спутниками, которые кружат в 20 000 километрах над Землей. Кроме того, нам приходилось полагаться на то, что крошечная пластмассовая коробочка надежно сохранит данные в течение года и что филин, который ее носит, доживет до того дня, когда мы вновь его поймаем. Это было смелое решение.
Я никак не мог понять, отчего наутро у меня так сильно разболелась голова. Я заметил, что Сергей тоже мучится.
— Вроде бы и выпили-то немного, — простонал он, с рассеянным видом теребя пальцами незажженную сигарету, — а голова просто раскалывается.
— Так вы же технический спирт пили, — раскрыл секрет Шурик. — Разве не заметили? Это ж была какая-то дрянь. Может, незамерзайка даже.
— Так ты знал и не предупредил нас? — возмущался Сергей.
Уж я-то точно ничего не заметил — всякое подобное пойло казалось мне ядом.
— Я думал, вы знали и вам пофиг, — пожал плечами Шурик.
Быстро искупавшись в радоновом термальном источнике — интуиция подсказывала нам, что долго в нем засиживаться не стоит, — мы собрались и отправились на восток, к речушке Кудье, впадавшей в Амгу ближе к побережью. Весной 2006 года мы переправились через Амгу с большими мучениями, но на этот раз реку сковывал твердый, как бетон, лед, и мы пересекли ее без труда. Мы миновали узкую полосу прибрежного леса и выехали на участок в километр длиной и в сто пятьдесят метров шириной, поросший преимущественно скрытой сейчас под снегом травой и редким кустарником и березами. К северу от продолговатой пустоши рос лиственничный лес, а к югу — вековая чаща, прилипшая к реке Кудье, как мокрая рубашка к телу. В 2006 году мы с Сергеем слышали, как где-то в той стороне вели перекличку рыбные филины, но тогда нам не хватило времени, чтобы обследовать этот участок. Поэтому мы не знали, что нас ждет.
Мы выбрали подходящую ровную площадку на берегу Кудьи и оставили Колю присматривать за транспортом, поручив ему при этом разбить лагерь, а сами встали на лыжи и каждый покатил в своем направлении. Нас воодушевляла недавняя удача — первый регистратор данных на филине в России — и радовала возможность обследовать новое место. Мы находились всего в шести километрах от реки Шами, если ехать по прямой, но ландшафт при этом сильно изменился. Кудью и рекой-то трудно было назвать: она делилась на множество мелких переплетающихся между собой проток, чьи берега густо заросли ивняком с тонкими, как лыжные палки, побегами. Я и представить себе не мог, как такая крупная птица умудряется охотиться в этих клаустрофобических дебрях. Я с усилиями продирался сквозь подлесок и в конце концов не выдержал, закинул лыжи на плечо и пошел по мелководью в неопреновых болотных сапогах. Когда несколько часов спустя мы все вернулись в лагерь, Коля уже развел костер, вскипятил воду и занялся ужином. Как только мы сравнили свои наблюдения, стало понятно, что каждый из нас нашел что-то заслуживающее внимания: мы с Сергеем обнаружили на реке охотничьи участки филинов, а Шурик отыскал самое главное — гнездовое дерево. Это была старая чозения, что росла ниже по течению на нашем берегу Кудьи, всего в нескольких сотнях метров от лагеря. Он высмотрел на краю дупла колышущееся на ветру пуховое перо и сделал вывод, что в этом году филины не высиживают птенцов. День выдался на славу.
Пришла пора начинать отлов, но из-за плотных зарослей по берегам речных проток мы отказались от петельчатых ковриков или дхо-газа; в обоих случаях для птицы внутри ловушки требовалось свободное пространство, иначе сеть может запутаться при попытке филина вырваться, и птица окажется в опасности. Поэтому мы установили паутинные сети над речными протоками, которые почти наверняка служили рыбным филинам воздушными коридорами на пути к месту охоты. Паутинная сеть очень похожа на дхо-газа — ее точно так же плетут из тонкого черного нейлона и натягивают между двух столбиков, — но в отличие от последней она не отстегивается при попадании в нее добычи и для нее не нужна приманка; ее вешают поперек движения птицы. Паутинные сети часто используют для отлова пернатых: врезавшись в невидимую стену из тончайшей сетки, птица падает в один из образованных складками материала «карманов», который смыкается под тяжестью ее веса. Мы, как обычно, оснастили ловушку датчиком, чтобы в случае попадания в нее птицы сразу узнавать об этом.
Паутинные сети универсальны по своему назначению, поэтому за следующие 24 часа вместо рыбных филинов мы поймали и отпустили целую уйму пернатых, включая несколько бурых оляпок, селезня мандаринки в великолепном брачном наряде, ястреба-тетеревятника и ошейниковую совку — маленькую птичку с серовато- коричневым опереньем и поразительными огненно-красными глазками, похожую на свою родственницу из Северной Америки. Когда мы уже приготовились лечь спать, вновь раздался сигнал установленного на ловушке датчика. Мы с Шуриком выскочили из теплого фургона во мрак ночи и поспешили к сети, но, услышав доносившееся издалека встревоженное кряканье, сразу поняли, что нашей добычей стала утка. Кряква, которую мы там обнаружили, притихла в свете наших фонарей и теперь висела вниз головой в одном из карманов паутинной сети, не спуская с нас глаз. Опять ложная тревога. Шурик направился к утке, а я из любопытства скользнул фонариком по всей длине сети, и вдруг на противоположном ее конце, в одном из верхних карманов, луч выхватил из темноты что-то бурое. Оказалось, что мы поймали еще и рыбного филина. По моим предположениям, кряква подняла такой переполох, что не хуже настоящей приманки заинтересовала одного из филинов с Кудьи. Шурика, которому никогда раньше не доводилось участвовать в поимке рыбного филина, переполняли противоречивые чувства восторга и трепета. До этого он всегда видел филинов уже после того, как мы с Сергеем приносили плененных птиц в лагерь. И вот теперь ему предстояло самому помогать вытаскивать птицу из сети.
Произошло именно то, чего мы боялись: филин угодил в сеть как раз над глубокой заводью, где воды было выше пояса. Не оставалось ничего другого, как погрузиться в ледяную воду, которая переливалась через край болотных сапог, и достать птицу из ловушки. Я поручил Шурику распутать и отпустить крякву, а сам направился к филину, чувствуя, как студеная вода просачивается в сапоги и все ближе подбирается к ремню. Шурик догнал меня после того, как отпустил утку, чуть ниже по течению. Я попытался определить пол птицы — мне не хотелось повторять допущенную на Серебрянке ошибку, — и, судя по ее поведению, нам попалась самка. Как и все другие самки, она была в ярости, норовила увернуться от наших рук и вонзить клюв или острые, как шило, когти. Наконец мы распутали ее, после чего сняли сеть, чтобы больше никто не попал в нее этой ночью. А затем отнесли филина в ГАЗ-66.
Поскольку мы с Шуриком долго не возвращались, Сергей догадался, что мы поймали филина, и расчистил нам рабочее место в задней части фургона. Пока мы переодевались в сухое, Сергей завернул птицу в попону и занес в машину, Шурик, у которого имелся значительный опыт работы с пойманными птицами, произвел какие-то манипуляции с клоакой филина — многофункциональным органом, при помощи которого пернатые не только избавляются от продуктов жизнедеятельности, но и совокупляются, — и, вопреки моему первоначальному предположению, сделал вывод, что это, скорее всего, самец. Я знал, что таким способом можно определить пол утки или куропатки, но не думал, что этот прием годится для филинов.
На самом деле, помимо веса, опираться на который в случае с рыбными филинами оказалось бесполезно, единственный известный мне надежный способ определять пол пернатых хищников, оперение которых не различается по половому признаку, — это простимулировать клоаку. Если произойдет эякуляция, то это самец, а если нет, то самка. Мы закрепили на филине один из оставшихся у нас регистраторов данных, сделали кое-какие измерения и взяли кровь на анализ.
Занимаясь всем этим, мы слышали, как где-то в деревьях над нами кричит вторая птица. Она прилетела за нами в лагерь, зная, что мы уносим ее друга.
Нам попался крупный филин весом в 3,8 килограмма. Я засомневался, не напутали ли мы с полом птицы. Все выловленные нами до этого самцы весили меньше, чем представители островного подвида (3,2–3,5 кг), а этот филин превосходил их по массе и попадал в одну категорию с самками (3,7–4,6 кг). Но, поскольку мы до сих пор имели лишь общее представление о полном диапазоне веса рыбных филинов, в особенности представителей материкового подвида, настойчивость Шурика убедила меня: это был самец. Мы задержались на Кудье еще на день, чтобы удостовериться в том, что птицы по-прежнему ведут перекличку, а потом собрали вещи и поехали к реке Сайон. Нам предстояло вернуться сюда через месяц, чтобы снова поймать этого филина и скопировать данные о его перемещениях.
По дороге на север, к реке Сайон, где я впервые в жизни обнаружил гнездовое дерево рыбных филинов, мы заехали в Амгу на автозаправку. Она была единственной на всем пути от Тернея до Светлой, а это расстояние порядка 500 километров. На Дальнем Востоке России даже такая обыденная вещь, как покупка бензина, могла превратиться в настоящее испытание. Иногда топлива действительно не было, а иногда вас просто отказывались обслуживать, как это случилось с нами. «Если хотите заправиться, говорите с Шуликиным из лесопромышленной компании», — гаркнула Сергею продавщица. Надо отдать должное Сергею, который предусмотрительно взял про запас 100 литров горючего, благодаря чему мы обошлись собственными запасами и без задержек двинулись дальше к реке Сайон.
Не многие приезжие держали путь на север, к Сайону. Время от времени жители Тернея, Дальнегорска или даже Кавалерово совершали паломнические поездки к термальным радоновым источникам, о терапевтической пользе которых были наслышаны. Они проводили там неделю или около того, отмокали в воде и восстанавливали силы на природе. В отличие от меня отдыхающие обычно приезжали сюда летом, поэтому мне редко доводилось сталкиваться с ними. Но они оставляли свой след. Когда я в последний раз ездил на Сайон, около двух лет назад, над вырытой в земле купальней возвышался православный крест, а в нескольких шагах от нее стоял бревенчатый домик. Крест по-прежнему был на месте, но дом лишился крыши и двух стен, их по частям растаскали туристы, жаждавшие развести костер посреди редколесья сайонских болот. Две оставшиеся стены неестественно накренились, а в тот угол, где когда-то стояла печь, намело целый сугроб снега. Пока мы обустраивали лагерь, Коля, который, казалось, почти не заметил, что изба разрушена, вошел в нее через оставшийся без двери проем, поставил складной металлический стол рядом с одной из уцелевших стен и водрузил на него керосинку, чтобы готовить нам еду, пока мы там пробудем. По крайней мере сруб служил нам отличной защитой от ветра.
Мы встали на лыжи и отправились на разведку. Сергей с Шуриком поехали на юг к реке, чтобы посмотреть, где рыбачат филины, а я поторопился на север в ивы, чтобы проверить там гнездовое дерево сайонских филинов. Я помнил, что оно где-то неподалеку, но никак не мог сориентироваться. Выбравшись из гущи прибрежного кустарника, я насторожился: а где же гнездовое дерево? Но когда скинул лыжи, чтобы перешагнуть через большое заснеженное бревно, вдруг понял, что обнаружил его. Я дошел вдоль бревна до расщепленного пня, дерево повалил ураган. Эти ветхие лесные гиганты, редкий теперь уже ресурс для рыбных филинов, доживали свой век и не могли выдерживать натиск ветра и льда с выносливостью, присущей им в молодые годы. Дерево растет несколько сотен лет, прежде чем достигает подходящих для рыбного филина размеров, но после этого его дупло, скорее всего, прослужит птицам гнездом всего несколько сезонов.
Шурик обнаружил кое-что поважнее: участок реки, который рыбные филины облюбовали для охоты. Спокойный мелководный перекат плескался о низкую галечную отмель. Над водой свисал толстый сук — идеальная засада для рыбного филина. Шурик рассказал, что берега усеяны следами филинов, как старыми, так и новыми. Я решил попытать счастья и посмотреть на этих птиц своими глазами, поэтому облачился в пуховой комбинезон, а поверх него натянул мягкий белый флисовый комбинезон. Пусть я походил на гигантскую зефирину, зато мог подолгу сидеть без движения в ветвистом подлеске в ожидании темноты и рыбных филинов, не боясь при этом, что замерзну или чем-то себя выдам.
С приходом сумерек рыбный филин бесшумно подлетел к реке и опустился на свисавшую над полыньей ветвь метрах в двадцати от меня. Я завороженно смотрел на него.
Несколько минут он оставался неподвижным, как окружающая ночь, а потом плавно спикировал на мелководье. Он что-то поймал. Пронзительный крик второй птицы заставил меня вздрогнуть: я не заметил, как она подлетела. Филин ответил ей из воды шипением, потом выбрался на берег, горбясь, как пернатый тролль, и сжимая в клюве рыбу. Вторая птица приземлилась в десятке метров от него. Она приближалась к нему, щелкая клювом и энергично хлопая раскрытыми крыльями, — казалось, ее одновременно и привлекал, и страшил этот экземпляр, выходящий на берег. Их тени сблизились и за секунду до соприкосновения остановились. Первый филин подался вперед, протягивая рыбу, вторая птица взяла ее, проглотила всю целиком и взлетела на соседнее дерево.
Громкие крики, хлопающие крылья и угощение были брачным ритуальным поведением: этот самец кормил самку, чтобы убедить ее в своей охотничьей доблести и способности обеспечивать ее пищей, пока она находится в гнезде, насиживает яйца и согревает выводок.
За три года, что я посвятил изучению этих птиц, я впервые собственными глазами наблюдал за тем, как птицы добывают пищу и как взрослые особи общаются друг с другом. Приобретенный за эти годы опыт стал единственной причиной, по которой мне удалось мельком подсмотреть за жизнью рыбных филинов: я точно знал, где притаиться, оделся, как Зефирный человек из «Охотников за привидениями», и прождал на морозе около часа.
Никаких сложностей с поимкой филинов на Сайоне не предвиделось: на широком берегу вполне можно было установить петельчатые ловушки или дхо-газа, а кроме того, сюда явно наведывались сразу обе птицы. У нас оставался всего один регистратор данных GPS, и было не так уж важно, кого из них мы поймаем. Правда, очень скоро у нас не осталось выбора: Сергей обследовал старое гнездовое дерево неподалеку от реки и увидел, что самка неотлучно сидит в дупле. Должно быть, она попалась мне на глаза в одну из последних ночей перед этим. Мы с первой попытки поймали самца с Сайона и приладили к нему наш последний регистратор данных. Задача была выполнена, поэтому мы погрузили вещи в фургон и, поскольку приборы у нас закончились, провели следующие несколько недель, объезжая потенциальные территории рыбных филинов по соседству с Амгу и подбирая на будущее места для отлова птиц. Мы попробовали попасть к реке Щербатовке, где в 2006 году мы с Сергеем провели несколько дней в сторожке у Вовы Волкова, но лесорубы преградили путь туда огромными земляными валами. Они предназначались для того, чтобы перекрыть доступ браконьерам, но в то же время служили препятствием и для исследователей рыбных филинов.
Как-то раз поутру мы обнаружили свежие следы тигра, который прошел ночью всего в нескольких метрах от нашего лагеря. Присутствие крупной кошки заметно напугало Колю, и до самого окончания полевого сезона он отказался от вечерних чаепитий, чтобы избежать потенциально опасных для жизни ночных пробежек в туалет. В другой раз в расставленную нами паутинную сеть угодил мохноногий сыч. Этот крохотный хищник, который обитает также в Северной Америке, охотится на мелких млекопитающих, птиц и насекомых. Своим шоколадно-коричневым опереньем и большой плосковерхой головой, усеянной брызгами серебра, мохноногий сыч напоминает сердитый кекс.
Но ни одного рыбного филина мы больше так и не нашли.
Чтобы как-то убить время, остававшееся до возвращения на Кудью, где нам предстояло повторно выловить филина и загрузить данные с его GPS-регистратора, мы решили вернуться на Сайон, вспугнуть самку с гнезда и проверить, что там. Она отлетела на небольшое расстояние — метров на семьдесят или около того — и уселась в кроне дерева, буравя нас сердитым взглядом. Дупло располагалось достаточно низко, и к нему можно было легко подобраться по тонкой ивовой лестнице, которую Сергей с Шуриком смастерили и припрятали неподалеку. Мы обнаружили в гнезде яйцо и недавно вылупившегося птенца. Пушистому, белоснежному, еще слепому совенку было всего несколько дней от роду. После поспешного отлета матери он уловил мое присутствие и тихо пискнул, ошибочно думая, что я смогу согреть и накормить его. Я снял несколько кадров и спустился вниз. Зная, сколько вокруг воронов и ястребов, я не хотел, чтобы птенец слишком долго оставался в одиночестве. Сергей с Шуриком направились обратно к грузовику, а я остался неподалеку следить за тем, чтобы на гнездо никто не напал до возвращения самки. Я залез под куст, привалился к бревну и стал ждать, готовый выскочить из засады, как только рядом с гнездом опустится какой-нибудь любопытный ворон. Я по-прежнему видел, как вдалеке неподвижно сидит огромная птица. В течение следующих 20 минут ни один из нас так и не двинулся с места.
Почему она до сих пор не вернулась к птенцу? Она, конечно, уже успела забыть обо мне. Я медленно приставил бинокль к глазам и в десятикратном увеличении встретился с ней взглядом. Она не вернулась, потому что я не ушел. Я встал и побрел прочь.
Мы приехали обратно на Кудью, чтобы выловить меченого филина, скопировать данные о его перемещениях за прошедший месяц и перезарядить устройство, а после отправиться на юг, в Терней. Мы разбили лагерь на прежнем месте неподалеку от реки и гнездового дерева, которое Шурик обнаружил еще в феврале. Наведавшись к дереву, мы увидели, что дупло вычищено, но не занято. Иногда рыбные филины в разные годы чередуют гнездовые деревья: они прекрасно знают, что дерево может ни с того ни с сего повалиться, поэтому у них на примете всегда есть запасной вариант — и мы отправились на поиски. К счастью, долго искать нам не пришлось. Мы с Шуриком нашли его метрах в пятистах от лагеря, на противоположном берегу реки. Шурик вскарабкался на дерево и сообщил, что смотрит прямо в глаза птице, которая сидела на 12-метровой высоте в открытом дупле, образовавшемся на месте слома огромного вяза. Прекрасная новость. Значит, пара гнездится, и, что более важно для наших краткосрочных задач, нужная нам птица (самец с регистратором данных) была единственной, доступной для поимки.
На вторую ночь филин угодил в одну из расставленных нами ловушек, но вырвался раньше, чем мы успели схватить его. Он оставил нам несколько пуховых перьев и рыбку, которую достал из садка. Мы провели на Кудье целую неделю, но больше нам так и не представилось случая поймать его. В воздухе уже чувствовалось дыхание весны, наступило время наледей и ледяных заторов, моих заклятых врагов со времен экспедиции на Самаргу, и ставить садки стало бесполезно. По ночам из-за таяния льда уровень воды поднимался, затапливая садок, и подсадная рыба свободно выплывала из него. Ранней весной в лесу заквакали лягушки, и мы предположили, что обитавшие здесь филины перешли на новый корм и перестали летать к реке за рыбой. Лишившись возможности пользоваться садками, мы могли полагаться только на стратегически правильно расставленные паутинные сети, и, казалось, в них попадалось все, кроме рыбных филинов. Всего за один вечер мы вытащили из них четырех бурых оляпок, трех селезней утки-мандаринки, горного дупеля и самца чешуйчатого крохаля.
Чешуйчатые крохали — интересные птицы. Бóльшая часть мировой популяции этих косматых любителей рыбы гнездится в Приморье, и они, подобно рыбным филинам, питаются на богатых рыбой реках и строят гнезда в дуплах растущих по берегам деревьев. Как-то раз Сурмач нашел дерево, в одном дупле которого было гнездо рыбного филина, а в другом — крохаля. Неудивительно, что ранней весной, когда началось таяние льда на реках, чешуйчатые крохали, которые еще только возвращались после зимовки на юге Китая, стали все чаще попадаться нам на глаза в местах обитания рыбных филинов.
Мы пробыли на Кудье дольше, чем планировали, и у Сергея с Шуриком закончились сигареты. Вынужденное воздержание от никотина усугубило и без того напряженную атмосферу из-за неудач в поимке филина. Утром Шурик то и дело принимался ругаться, рыться в карманах, заглядывать в ящики и под сиденья автомобиля в поисках единственной, драгоценной, забытой всеми сигареты. Сергей справлялся с отсутствием табака более достойно и маниакально хрустел леденцами. Достаточно было просто съездить в Амгу, чтобы разрешить этот кризис, но тогда пришлось бы признать победу дурной привычки, чего Сергей не желал. Однако к вечеру настроение у него переменилось, и в голову пришла прекрасная мысль.
— Шурик хочет поехать на Амгу, чтобы отметить на карте расположение каменистых отмелей по берегам реки, — убежденно говорил Сергей, как будто это имело смысл. — Если мы сравним наши наблюдения с тем, что здесь было раньше, то поймем, как меняется русло. Я отвезу его туда, и раз уж на то пошло, мы заедем по пути в магазин. Вам что-нибудь нужно?
Этот явно надуманный план обосновывал использование транспортного средства с целью приобретения сигарет. Мастерский ход!
Поймать нужного филина нам никак не удавалось, и, чтобы внести в нашу жизнь немного разнообразия, мы решили спугнуть с гнезда обитавшую на Кудье самку и посмотреть, сколько яиц она насиживает. В лесу теперь стало заметно теплее, поэтому ее краткое отсутствие не должно было причинить кладке особого вреда. Мы тихонько приблизились, и я отвлекся на погадки под одним из соседних деревьев, которые в основном содержали рыбьи и лягушачьи кости. Останки млекопитающего присутствовали только в одной из семи погадок. Когда я оторвал от них взгляд, Шурик уже вскарабкался на середину ствола, а птица вспорхнула. Я вскинул фотоаппарат и успел заснять несколько кадров. Шурик крикнул мне сверху, что в гнезде лежит два яйца.
Репродуктивные показатели рыбных филинов занимали не только меня, но и Сурмача.
Некоторые свидетельства указывали на то, что размер выводка — количество птенцов, которые вылупились из одной кладки яиц, — когда-то был больше. В 1960-е годы натуралист Борис Шибнев находил в гнездах на реке Бикин по два-три птенца, а посетивший это место десятилетие спустя Юрий Пукинский не раз наблюдал по два птенца в выводке.
Но в большинстве виденных и мной, и Сурмачом гнезд сидело по одному птенцу. Я удивился, обнаружив в гнезде близ Кудьи сразу два яйца, и мне тут же захотелось вернуться сюда на будущий год и проверить, сколько здесь будет молодых филинов.
Рассматривая фотографии вылетевшей из дупла птицы, я с удивлением обнаружил у нее на лапах маркировочные кольца. Это был тот самый филин, которого мы пытались поймать, — филин, которого мы считали самцом. Оказалось, что это самка, и пряталась она буквально у нас под носом. Меня ошеломило, как плохо у нас обстоят дела с определением пола этих птиц. Когда сезон подошел к концу и я сравнил всех пойманных нами филинов по фотографиям, оказалось, что в хвостах у самок заметно больше белых перьев. В данном случае мы установили пол птицы на основании вывода Шурика после осмотра клоаки, хотя ее агрессивное поведение говорило скорее о том, что это самка.
Это открытие настолько обескуражило нас, что после восьми дней бесплодных попыток поймать птицу мы решили покинуть территорию Кудьи и признать свое поражение. Нам вовсе не хотелось, чтобы птица покинула насиженное гнездо из-за стресса, испытанного во время повторной поимки. Я сожалел лишь о том, что мы не вспугнули ее с гнезда сразу по прибытии, в начале апреля. Это сэкономило бы нам уйму времени и сил и избавило от разочарования. Закрепленный у нее на спине прибор должен был собирать данные о местоположении по крайней мере до конца мая. Сергей уже запланировал вернуться в окрестности Амгу как раз в это время, после того как я покину Россию, чтобы снова выловить птиц с рек Шами и Сайон, поэтому он добавил в свой список еще и Кудью. Для нас так и осталось неразрешенной загадкой, где проводит ночи самец с Кудьи. Благодаря его перекличке с самкой мы знали, что он поблизости, но при этом не представляли, где он охотится. Ясно было одно: делает он это не на Кудье.
Глава 32. Тернейский район без фильтров
<…>
Приступая к последнему этапу исследования, я чувствовал себя как рыба в воде. За прошедшие годы мы с Сергеем десятки раз успешно справлялись с отловом птиц и поднаторели в этом настолько, что могли поймать рыбного филина без особых усилий. Изобретенный нами метод отлова подходил не только для изучения дальневосточных рыбных филинов: в перерыве между полевыми работами мы написали и опубликовали научное исследование о ловушках с подсадной рыбой, полезном инструменте, который помогает ловить питающихся рыбой хищников гораздо лучше традиционных средств.
За те восемь недель, что наша небольшая команда из трех человек провела в окрестностях Амгу и Тернея, мы выловили всех семерых рыбных филинов с регистраторами данных, за которыми наблюдали. Жизнь рыбных филинов и без того полна трудностей, а птицы, вынужденные против своей воли принимать участие в нашем исследовании, явно испытывали стресс и дискомфорт, попадая к нам в руки. Поэтому мы с облегчением в последний раз перерезали лямки устройств, оставив филинам меточные кольца и плохие воспоминания. На реке Сайон я соскоблил с разъема защитное покрытие и подключил регистратор данных к компьютеру, но экран остался пуст. Прибор не проработал ни дня, и это был удар под дых. В прошлом году мы отдали этому участку столько сил и времени — Катков чуть с ума не сошел, — а результата так и не получили. Меня расстраивало еще и то, что все это время филин таскал на себе устройство совершенно напрасно. Ему пришлось поступиться физическим комфортом и маневренностью из-за наших тщетных надежд, что эти жертвы помогут нам защитить его вид от исчезновения. Мы так и не поняли, почему регистратор данных дал сбой. Прибор сохранил сведения о сотнях попыток выйти на связь со спутником, но ни одна из них не увенчалась успехом.
На Кудье филину удалось в какой-то момент в течение года порвать один из ремешков, и регистратор данных оказался у него спереди. Устройство болталось на его шее, как колье, и, поскольку теперь он мог спокойно дотянуться до него клювом, пломба, защищавшая прибор, слетела и обнажила начинку. Когда мы сняли с птицы регистратор, внутри плескалась вода; он даже не включился. Я отправил устройство назад производителю в надежде, что там чудом смогут восстановить хотя бы часть утраченных данных, но ржавчина сильно разъела провода, и с этим ничего нельзя было поделать. К счастью, остальные пять регистраторов содержали координаты сотен разных мест. Этого хватало для работы: теперь у меня были данные и для диссертации, и для плана по сохранению рыбных филинов.
Память надолго сохранила три эпизода того последнего полевого сезона с рыбными филинами. Прежде всего, я в последний раз встретил самку с Шами — птицу, с которой провел больше всего времени и с которой в течение последних пяти лет виделся каждую зиму. Это ее в 2008 году мы оставили на ночь в коробке, испугавшись, что иначе она окоченеет насмерть. Потом наутро, перед тем как отпустить птицу, я сфотографировался с ней: она сжимала в клюве рыбку и невозмутимо глядела в сторону реки. Теперь же, в 2010 году, я, запрокинув голову, смотрел, как она сидит высоко на исполинском тополе в своем гнезде. Едва различимая в окружении серых и бурых пестринок коры, она одарила меня мимолетным взглядом и снова спряталась в дупле, зная, что мне до нее не добраться.
На следующий год лесозаготовительное предприятие расширило топкую, изрытую колеями дорогу на Шами в ожидании разрешения на вырубку леса в верховьях реки. Улучшенное покрытие означало, что люди смогли ездить быстрее, и в 2012 году житель Амгу нашел на обочине мертвого рыбного филина.
Судя по фотографии меточного кольца, это была самка с Шами, и полученные ею травмы свидетельствовали о столкновении с автомобилем. Ей удалось избавиться от моего назойливого внимания, но шествующий семимильными шагами прогресс, от которого мне так хотелось ее защитить, был неумолим.
Второе памятное событие произошло на Серебрянке, как раз там, где зимой тигр растерзал человека. Прорубь, рядом с которой погиб рыбак, хорошо просматривалась из лагеря. Прошедшие с тех пор снегопады скрыли следы нападения, но призрак той трагедии не давал нам покоя. Мы с Сергеем ждали, что последняя встреча с жившим здесь филином — как и собранные им данные — принесет нам радость, но настроение было омрачено. И когда пришла пора уезжать, мы оба вздохнули с облегчением.
Третий случай, который запал мне в душу, произошел на Фате, где нам предстояло выловить последнего из намеченных нами филинов. Начиная с 2007 года, если не раньше, там жил одинокий самец, спутница которого перебралась на соседнюю территорию. Своим меланхоличным криком он ночь за ночью, год за годом умолял ее вернуться, а может, звал ту, что заполнит образовавшуюся пустоту. С каким восторгом и удивлением мы услышали активную перекличку двух птиц. Символично, что полевой сезон, да и вся наша исследовательская работа завершились на филине с Фаты. Ведь это его мы с Сергеем поймали первым после долгих недель проб, ошибок и упущенных возможностей. Когда мы выпустили его на волю, я, не отрываясь, смотрел, как исчезает во мгле над рекой последний пернатый участник нашего проекта. Было такое чувство, будто подходит к концу целая эпоха. Начиная с 2006 года мы в общей сложности провели в тайге 20 месяцев, чаще всего приезжая сюда зимой, чтобы отслеживать и ловить рыбных филинов. Мне стало грустно оттого, что все это заканчивается, и вместе с тем я почувствовал прилив сил: теперь у нас появились сведения, которые помогут сохранить этот вид.
Погрузив вещи в машину, мы покинули Терней и поехали на юг. Когда мы поднялись на перевал Китовое ребро, ярко светило солнце, стоял ясный апрельский денек — не под стать моему настроению. Впервые за последние десять лет у меня не осталось повода вернуться в полюбившиеся края. Весенняя грязь разлеталась под натиском тяжелого внедорожника, как и серые трясогузки, которые тревожно верещали, уступая нам дорогу. Когда мы добрались до гребня перевала, по которому проходила граница между районами, я снял солнечные очки и оглянулся, чтобы в последний раз своими глазами взглянуть на Тернейский район. Если как следует присмотреться, то в какой-то момент можно увидеть в просвете между деревьев последний проблеск береговой линии и скалы, прежде чем они снова исчезнут за плотной стеной леса. Я замер, стараясь вобрать в себя эту красоту, а потом откинулся на спинку кресла и погрузился в раздумья. Впереди меня ждала Миннесота, год, посвященный анализу данных и написанию диссертации, а дальше — неизвестность. Приморье не отличается обилием рабочих мест для иностранных биологов, и вряд ли мне удастся найти новое занятие, которое позволит приезжать сюда так же часто. Я поделился с Сергеем своими переживаниями. Как всегда гладко выбритый по случаю окончания полевого сезона, он пребывал в отличном настроении. Затянувшись сигаретой, он оборвал меня на полуслове и велел прекратить стенания:
— Это твой второй дом, Джон. Ты еще вернешься.
