«Почему папу нельзя обнять?» Репортаж «Кедра» о «баймакском деле»: семьи задержанных ждут их, а люди вокруг пытаются забыть

В январе 2024 года в башкирском Баймаке тысячи человек собрались перед зданием городского суда, где оглашали приговор экоактивисту Фаилю Алсынову. Его судили за выступление на народном сходе в селе Ишмурзино, жители которого протестовали против золотодобычи. Алсынов тогда произнес речь, в которой заявил, что в отличие от других народов, живущих в Башкортостане, у самих башкир нет другой земли и, когда начнутся экологические катастрофы, переселяться им будет некуда. За это его обвинили в разжигании ненависти по национальному признаку.

После оглашения приговора — Алсынову дали четыре года лишения свободы — у стен суда начались стычки: собравшиеся закидывали силовиков пиротехникой, снежками и глыбами льда, а те применяли светошумовые гранаты и слезоточивый газ.

В результате 81 человек стал обвиняемым по уголовным делам о массовых беспорядках. 38 фигурантам уже назначили сроки от 3 до 8,5 лет лишения свободы. Одна фигурантка получила отсрочку исполнения наказания из-за наличия маленьких детей, еще одну направили на принудительное лечение. Остальные ждут приговоров в СИЗО.

Двое задержанных после протестов погибли. По официальной версии, 37-летний Рифат Даутов скончался от инфаркта в полицейской машине (по данным независимой экспертизы, он был избит и умер от внутреннего кровотечения — прим. ред.). А 65-летний Минияр Байгускаров покончил с собой — по словам близких, «из-за давления силовиков».

Власти настаивают, что протесты были инспирированы из-за границы. Родственники, адвокаты и журналисты уверены: собравшиеся в Баймаке не шли против власти, а приехали к суду из солидарности с земляком, который защищал родную природу.

Как развивался один из самых громких процессов последних лет, кто в нем пострадал больше всего и как «баймакское дело» изменило башкирское общество — в репортаже «Кедра».

«Люди пришли поддержать человека»

Машина петляет по узкой асфальтовой дороге к Баймаку не хуже зайца, что оставил следы на рыхлом весеннем снегу. Ночью стоят 20-градусные морозы, а березовый лес наперекор холодам наливается живым соком. Низкие покатые горы затянуты белым саваном.

На въезде в Баймак — здание злополучного районного суда и тесная площадь, где в январе 2024 года собрались 10 тысяч человек. Люди ехали выразить свою поддержку Фаилю Алсынову со всей республики.

— Нельзя сказать, что это был экологический протест или политическая акция — люди пришли поддержать человека. Фаиль Алсынов был достаточно известной личностью в кругах местных активистов, — объясняет адвокат Максим Кузнецов, защищающий фигуранта «баймакского дела» Мунира Исянгильдина.

В первую очередь жителей республики задело, что человек, который защищал их экологические интересы, оказался под следствием, считает издатель медиапроекта «Аспекты — Башкортостан» Руслан Валиев.

Алсынов не был известен как человек, который публично выступал против политики Кремля и боевых действий в Украине, и потому нельзя говорить, что протест в Баймаке был политическим, уверен Валиев.

Тем не менее власти представляют произошедшее в Баймаке как радикальный политический акт. Глава Башкортостана Радий Хабиров после приговора Алсынову написал: «Можно надевать на себя маску доброго экоактивиста, патриота, но на самом деле ситуация совсем не такая. Группа лиц, часть из которых находится за рубежом, по сути являясь предателями, призывают к отделению Башкортостана от России. Они призывают к партизанской войне здесь».

— Сотрудники ФСБ пишут справки о том, что протесты якобы были инспирированы из-за рубежа. Но мой подзащитный ни с кем из-за рубежа не знаком, его никто не призывал — он просто пришел поддержать своего соотечественника, — говорит адвокат Максим Кузнецов.

«Ничего не знаем, никого не было»

Выходной день, Баймак тихий и сонный. Воздух пахнет печным дымом: почти весь город — частный сектор. Продуктовые магазины, караоке-бар, россыпь алкомаркетов, заправка, дворец бракосочетания. Кое-где висят плакаты к 80-летию Победы. На улицах малолюдно.

Дорогу переходит 18-летний парень в модных кроссовках. Заслышав о приговоре Алсынову, отрезает: «Не буду рассказывать. Я живу рядом и все, что там происходило, видел. Сейчас ведется работа ФСБ, я опасаюсь. Столько людей пересажали — может, было за что? Не буду лезть в политику, извините».

Десяток жителей Баймака, опрошенных нами, отвечают в том же духе: не знаем, не видели, не скажем. Сотрудники строительного магазина, расположенного вплотную к зданию суда, загадочно улыбаются и растворяются между прилавков с канистрами и лопатами: «Ничего не знаем, никого не было». Девушка-фармацевт в аптеке нервно хихикает: «Нет, нет, нет. Я про митинг не знаю».

Продавщица цветочного магазина с гладко зачесанными волосами вяжет букет и называет протестующих бедняжками. В тот день была не ее смена, но коллега рассказывала, как мужчины просили кипяток: прошлый январь выдался в Баймаке жутко холодным. Цветочница повторяет, что «ничего не видела и за новостями не следит». Услышав, что людям дают реальные сроки, вроде бы искренне удивляется.

Пожилая низенькая башкирка в продуктовом магазине представляется Машей. Говорит, так проще — русские не могут выговорить ее настоящее имя, поэтому она даже не называет его. Женщина рассказывает, что митинг видела «только по интернету».

Объясняет, что люди собрались «за экологию», но власти «все перевернули и посадили ни в чем неповинных». Маша шепотом возмущается, что задержанным в Баймаке дают по восемь лет тюрьмы — как за убийство.

— Люди пришли защищать Алсынова. Сейчас уже испугались, конечно: не высказываются публично. Родители и жены [арестованных] надеются, что дадут амнистию на 80 лет Победы. Все зависит от Путина. Я думаю, вряд ли отпустят.

На бордюре возле магазина выпивает мужчина лет 40. Он представляется Ильясом и охотно объясняет, что 17 января 2024 года «люди пришли поддержать башкирский народ».

— Это наша земля. А президент [республики Радий Хабиров] хочет ее забрать и продать башкирский народ. Но здесь наши предки жили! Если придется отдать нашу землю — война будет.

Из магазина выходит женщина: «Что он вам наговорил? Удаляйте запись! Он военнообязанный, ему скоро на СВО».

Люди боятся говорить — и тут нет ничего удивительного. В январе 2024-го силовики устраивали рейды в колледжах, вычисляли участников акции у Баймакского суда по камерам, досматривали автомобили. Таксистка Ксения вспоминает, как сотрудники ДПС «останавливали всех подряд — искали зачинщиков».

— Десять тысяч человек недостаточно, чтобы что-то изменить. Скрутили, избили, сроки дали. Против власти не попрешь, — рассуждает девушка. Двое друзей Ксении «ездили постоять» в Баймаке 17 января, все прошло нормально. Но так повезло не всем.

Срок за снежок

В 40 км от Баймака город Сибай — один из немногих в республике, где башкирского населения больше, чем русского. На зданиях — выцветшие плакаты с башкирами в национальной одежде. Перед торговым центром «Сармат» в снежной каше буксуют автомобили. Здесь стоял бюст лидера башкирского национального движения Ахмета-Заки Валиди, но в 2021 году бюст убрали под предлогом реставрации — так и не вернули.

К вечеру воздух коченеет. Женщины с пакетами продуктов тянутся по домам, во дворах на догорающем солнце веселятся дети. Под рябинами — кровавые пятна раздавленных ягод. На торцах пятиэтажек нарисованы стрелки в подвал — укрытие.

В одной из таких пятиэтажек живет семья Исянгильдиных. Отсюда в январе 2024-го силовики забрали главу семейства, 30-летнего сварщика Мунира.

— Мунир никогда не ездил ни на какие собрания. В Баймаке первый раз пошел: принял близко к сердцу [дело Алсынова], хотел поддержать. Ему чисто по-человечески было жалко, что несправедливо судят. Башкирский народ всегда горой за своих, — объясняет 32-летняя Раушания, супруга Мунира.

На ковре в детской комнате сидит дошкольница Мадина, рисует. Трехлетний Амир приболел и мается с температурой на коленях у матери.

Исянгильдины — классическая башкирская семья. Раушания и Мунир учились в одной сельской школе, потом уехали учиться в Сибай. Мунир отслужил в армии, Раушания его дождалась. Поженились, три года пожили в Сургуте, где Мунир работал сварщиком. «Работодатели всегда хвалили, что у него шов аккуратный». Потом решили, что нужно жить поближе к родителям, и вернулись в республику. Родили дочь, потом сына.

Раушания устроилась воспитательницей в детский сад, Мунир ездил на вахту в Челябинскую область. Отпуск проводили в деревне у родителей, за пределы республики не выезжали. Раушания даже на шихане Куштау никогда не бывала — только проезжала мимо. Когда летом 2020-го люди встали на защиту Куштау, Исянгильдины не думали присоединяться.

Поэтому когда Мунир сказал, что поедет в Баймак, Раушания даже не спросила зачем: «Я далека от политики, новости не смотрю». Имя Фаиля Алсынова женщина боится произносить вслух — он был председателем организации «Башкорт», которую в 2020-м году признали экстремистской и запретили. «Мой муж не состоял ни в каких сообществах», — повторяет Раушания.

Участники «Башкорта», отмечает Руслан Валиев, занимались не только экологическими вопросами, но и критиковали бывшего главу региона Рустэма Хамитова, требовали вернуть обязательное изучение национальных языков в школы республик.

— Деятельность Алсынова все-таки была связана с более широким кругом вопросов — люди это знали. Его уголовное дело не было продиктовано исключительно экологическим активизмом. Слова [на народном сходе] стали формальным поводом для его преследования, — говорит Валиев.

Мунира задержали в четверг 25 января 2024 года. Раушания проснулась от стука в дверь, разбудила мужа: «Наверное, соседи пришли». Мужчина открыл дверь, и в квартиру ввалился десяток силовиков в масках. Мунира положили на пол «как опасного преступника», приказали взять с собой телефон, паспорт и увезли в Баймак. Сначала дали административную статью о неповиновении полиции во время народного схода, десять суток.

На следующее утро семья узнала, что Мунира отвезли в Уфу и там возбудили уголовное дело: участие в массовых беспорядках (ч. 2 ст. 212 УК, до 8 лет тюрьмы). Позднее вменили еще одну статью (ч. 1 ст. 318 УК, до 5 лет) — применение неопасного для жизни насилия к представителю власти. Мунир бросил снежок в полицейского. В материалах дела написано — «спрессованную глыбу снега и льда». Мужчина признает, что находился в толпе, но показаний в суде еще не давал. Пока что самый суровый приговор по аналогичным статьям — 8,5 лет заключения. Его троим фигурантам вынес судья Николай Злобин из Ижевска.

У большинства фигурантов «баймакского дела» — комбинация двух статей: участие в массовых беспорядках и насилие в отношении силовиков.

— Нескольких сотрудников полиции действительно ударили, это зафиксировано на видео. Но большинство обвиняемых по этой статье — люди, которые бросили снежок или толкнули сотрудника полиции. Это не то, за что людей надо содержать в СИЗО, — говорит адвокат Максим Кузнецов.

Десятерых мужчин обвиняют в организации массовых беспорядков. Среди них Ильяс Байгускаров, призывавший земляков «тормозить протест», и Салават Елкибаев, который объяснял, что «пытался успокоить народ». Максимальный срок по этой статье — 15 лет.

Сложность в том, что сама по себе статья о массовых беспорядках, объясняет адвокат, сформулирована очень неконкретно — при желании под нее можно подтянуть что угодно. Например, в законе не прописано, сколько человек должно собраться, чтобы беспорядки были признаны массовыми, — это определяет следствие и суд.

Большинство арестованных — простые рабочие, многодетные отцы: 50-летний фермер и отец восьмерых детей Ильшат Ульябаев (получил пять лет колонии); учитель Вилюр Карачурин, у которого остались пятеро детей и жена в декрете; водитель Умутбай Давлетбердин — он разводил скот и сажал деревья. Среди арестованных три женщины: 40-летняя сотрудница продуктового магазина Сания Узянбаева, 60-летняя Альфинур Рахматуллина и 30-летняя Минзия Адигамова, которая получила четыре года колонии с отсрочкой наказания — пока детям не исполнится 14 лет.

Адвокат Максим Кузнецов отмечает, что «следствие очень спокойно и уверенно в результате». О давлении на родственников обвиняемых или адвокатов ему неизвестно.

— Откровенно неправовые действия нужны, когда органы в чем-то не уверены. Здесь же наоборот: следователи крайне спокойны. У них есть видеозаписи, которые, как они считают, доказывают вину арестованных, — говорит адвокат.

После ареста мужа Раушания с детьми перебралась в деревню к родителям: из-за стресса у женщины начались проблемы со здоровьем, поднималось давление. Родители Мунира тоже переживали: «Свекор на глазах увял, сильно похудел».

В сентябре семья вернулась в Сибай. Раушания научилась печь пироги на заказ: кулинарный курс ей оплатил супруг незадолго до ареста. В ноябре стала плести афрокосички — это помогло немного улучшить финансовое положение. Раушания даже переклеила обои на кухне: «Хочется какой-то радости. Когда муж приедет, сделаем полноценный ремонт». Одно время женщина работала психологом в детском саду, но вынужденно уволилась: сын часто болеет, ему нужен уход.

За время, что Мунир под следствием, жена видела его дважды. Первый раз ездила на свидание с детьми, общались через стекло. После дочка заплакала: «Почему папу нельзя обнять?» На семилетие Мадины отец в письме из СИЗО пожелал ей «расти достойной дочерью своих родителей и своего народа». На второе свидание Раушания детей не взяла: «После встречи с ними супруг еще несколько дней в себя приходит».

Мужчине несколько раз продлевали арест, переводили в СИЗО разных городов. С января этого года Мунир находится в Ижевске, арест продлен до июня.

Фигурантов «баймакского дела» судят за пределами республики: в Оренбурге, Самаре, Тольятти и Казани. Об этом ходатайствовала прокуратура, потому что в Башкортостане «якобы какой-то нездоровый информационный фон», объясняет адвокат Максим Кузнецов. «Они опасаются, что на республиканских судей могут оказать давление и они будут необъективны», — добавляет он.

— Неизвестность перед приговором пугает. Конечно, есть надежда, что справедливость восторжествует и все отцы вернутся к своим семьям. Из 10 тысяч человек — почему именно Мунир? — вздыхает Раушания.

В дверь звонят — это пришла Аида (имя изменено), жена 44-летнего арестованного Булата (имя изменено) из Сибая, которому вменяют статью об участии в массовых беспорядках и насилии в отношении силовиков.

«С детства видел эти карьеры»

Аида сидит с прямой спиной, словно в ее позвоночник вставили металлический прут. Женщина работает воспитательницей в детском саду, Булат трудился на двух работах — электриком и охранником. В семье трое детей. Младший сын в прошлом году пошел в первый класс, отец этого не видел: с января 2024 года Булат в СИЗО.

В Баймак мужчина, по словам жены, поехал «за природу»: Булат родом из той самой деревни Ишмурзино, где люди выступали против золотодобытчиков, и принимал происходящее близко к сердцу.

— Он с детства видел эти карьеры. Булат очень любит природу, всегда выходил на субботники, чистил русла рек. У нас и дом возле леса. Поэтому он в Баймак и поехал — считает Фаиля природозащитником, — объясняет Аида.

В Баймаке Булат провел не больше часа — отпросился ненадолго с работы, чтобы постоять с земляками возле суда.

— Приехал, попал под видеокамеры и уехал обратно, — говорит его супруга.

Дома рассказывал, что люди перед судом кипятили самовары и угощали друг друга горячим чаем.

— Может быть, они думали, что будет как на Куштау: если много народу соберется, то оправдают защитника природы? — предполагает Аида. На Куштау Булат не ездил.

В воскресенье 21 января 2024 года в частный дом Аиды и Булата ворвались шесть человек в балаклавах. «Молодые, очень активные, но не наши, не башкиры», — вспоминает Аида. Она не следила за новостями и не знала, что участников схода в Баймаке начали арестовывать. Несколько раз во время разговора Аида повторяет, что «политикой не интересуется» и даже об экологии говорит неохотно.

Один из силовиков открыл телефон и показал Аиде кадр с мужчиной, вроде бы похожим на Булата.

— Практически все уголовные дела строятся на видеозаписях сотрудников. Где-то, например, видно, что кто-то бьет сотрудников полиции. А где-то человек просто кидает снежок, и непонятно, куда он попал, — замечает адвокат Максим Кузнецов.

Булата «скрутили и увезли», перед этим попросив взять документы и куртку, в которой он был возле суда. В десять вечера мужчина вернулся домой на такси: бледный, молчаливый, ужинать не стал. Во время допроса в Баймаке у него заболело сердце. После ЭКГ врач сказал, что завтра Булат должен лечь в больницу. На следующее утро мужчина поехал в Баймак.

— Говорит: «Я в суд быстренько, а потом в больницу». Ну и все. Из суда его не выпустили, — рассказывает Аида.

Дальше события разворачивались так же, как у Исянгильдиных: административка, Уфа, уголовное дело. Это стандартная схема для фигурантов «баймакского дела», объясняет адвокат Максим Кузнецов. Людей задерживали в административном порядке, чтобы выиграть время и дождаться следователей из Москвы и регионального управления Следственного комитета.

Через день Булат позвонил с незнакомого номера: «Дела плохи, светит от трех до восьми лет. До свидания. Я вас люблю».

«Дом пропах корвалолом» — так описывает Аида первые недели после ареста мужа. Говорит, что за месяцы следствия она не встретила ни одного человека, который бы осудил ее мужа: «Люди все понимают. [Власти] преподносят, что это были массовые беспорядки, но это не так».

Слова женщины подтверждают десятки поддерживающих комментариев в соцсетях: «Они никого не убили, не украли, пошли всего лишь поддержать экоактивиста. Без оружия, без агрессии, далеко не бездельники, многодетные отцы и матери. Все шли туда, не выдержав варварской разработки их земель золотодобытчиками». «Сердце разрывается, что люди сидят ни за что. Что может быть плохого в том, что люди хотят жить достойно. Чтобы их не травили, не сгоняли со своих земель».

За год Аида трижды созвонилась с мужем, говорить разрешалось только на русском языке. Писать письма — тоже. Первые месяцы Аида писала мужу на башкирском, но ответа не приходило. «Потом догадались, начали писать на русском, и письма стали доходить». Спустя год Аида добилась первого свидания с мужем: «Булат стал бледным, исхудал, черты лица заострились».

— Раньше я была как за горой, за сильной спиной. Теперь этой спины-горы нет. Я еще больше поняла, что самое главное в жизни — это семья и дети. Ладно, мы, жены, мы все вытерпим, но более 160 детей остались без пап, — говорит Аида.

Булату продлили арест до мая 2025 года. Адвокат предупредил семью: «Готовьтесь к тому, что он сядет».

Аида надеется на амнистию. В феврале родственники фигурантов «баймакского дела» записали обращение к спикеру Госдумы Вячеславу Володину с просьбой объявить амнистию к 80-летию Победы.

В октябре прошлого года Аида впервые в жизни летала на самолете: вместе с другими женами арестованных отправилась в Москву, чтобы лично подать обращение в правительство РФ: «Нам ответили, что обращение будет рассмотрено. Есть надежда, что нас услышат». Женщины планировали ехать еще раз в августе, но к двум из них приехала полиция: «Мы слышали, что вы собираетесь ехать. Не нужно». Поэтому осенью они никому не сказали о своем путешествии: боялись, что снова помешают.

Люди, которые выступали на сельских сходах против горнозаводской промышленности, после Баймака притихли.

— Экоактивисты Зауралья были активны именно благодаря деятельности Алсынова и его ближайших соратников, — объясняет Руслан Валиев.

После приговора Алсынову республику вынужденно покинул экоактивист Ильдар Юмагулов, также выступавший против золотодобычи в родном Баймакском районе. В апреле 2021 на него было совершено нападение, мужчине сломали ноги и ребра бейсбольными битами, заказчика преступления не нашли.

Но «дозволенная» экологическая активность в регионе еще осталась. Осенью 2024 года жители Стерлитамака, Салавата и Ишимбая собрали более 17 тысяч подписей под обращением к Владимиру Путину с просьбой решить проблему загазованности воздуха в этих городах. Лидер экодвижения «Стерлитамак, дыши!» Вадим Искандаров известен своей лояльностью федеральным властям. В январе 2024 года он заявил: «Мы всегда были, есть и будем на стороне Владимира Владимировича Путина». В марте участники движения встречались с депутатами, чтобы обсудить строительство мусорного полигона в городе.

— Эти люди подчеркнуто занимают прокремлевскую позицию. Они апеллируют к властям с просьбой, чтобы та разобралась с нерадивыми промышленниками, которые поступают нехорошо и идут вразрез с политикой государства, — говорит Валиев.

У этих активистов, по его словам, «есть некая индульгенция, защитный тотем»: они не критикуют Москву — значит, вроде бы находятся в безопасности.

***

Раушания заваривает чай, достает молоко. С Аидой они негромко переговариваются на башкирском, затем переходят на русский.

— Мне кажется, Булат больше в руки телефон с интернетом не возьмет, — грустно усмехается Аида.

— Мне тоже Мунир сказал, что больше никуда не будет ходить. Говорит, только когда в Баймаке закрылась дверь суда, он осознал, что его реально задержали. А так он думал, что его выпустят.

— Мой верил, что его в марте 2024-го выпустят! Потом осознал, что будут судить.

— Все, кто в Баймаке задержан, — семьянины, работящие, несудимые, без вредных привычек…

— Как будто специально отобрали, да?

Этот текст — часть спецпроекта «Экологическая карта России». Читайте наши материалы об экопроблемах в регионах страны

Читать