Плутоний в волосах Как живут в селах, которые накрыло радиационным загрязнением от аварии в Северске 31 год назад. Репортаж

От редакции

Этот материал — начало цикла публикаций об атоме как о национальной идее России. Ядерное оружие в нашей стране на протяжении десятилетий называют гарантией безопасности. А атомная энергетика заменяет «зеленую» и выступает инструментом внешнеполитического влияния.

Однако атом — явление настолько же великое, насколько и опасное. Неслучайно и создатель американской ядерной бомбы Роберт Оппенгеймер, и создатель советской водородной бомбы Андрей Сахаров, осознав разрушительную силу своих изобретений, требовали их запретить. Даже «мирная» атомная отрасль постоянно создает проблемы государствам, которые ее развивают. Чернобыль, Фукусима, Озерск — лишь самые известные места радиационных аварий, которые привели к масштабным загрязнениям и многочисленным жертвам.

За последние 70 лет человечество провело более двух тысяч ядерных взрывов в военных и хозяйственных целях. Например, в СССР атомные бомбы взрывали под землей для интенсификации добычи нефти. Это не всегда приводило к желаемым результатам. Нередко случалось так, что объемы газохранилищ, созданных с помощью взрывов, в разы уменьшались. Зато это всегда приводило к загрязнению воды и почвы, а также серьезным заболеваниям у людей, которые жили рядом с местами взрывов.

В этом цикле мы расскажем о том, чем в действительности обернулась атомная идея для России, и почему власти не спешат от нее отказываться.

Сегодня — история радиационной аварии, о которой говорят не так много, как о Чернобыле, но из-за которой облучению только по официальным данным подверглись 1946 человек. Это взрыв 6 апреля 1993 года на Сибирском химкомбинате (СХК), производившем оружейный плутоний.

Что случилось

31 год назад в закрытом городе Северске Томской области прогремел взрыв на секретном комбинате по производству оружейного плутония. Радиоактивные вещества разлетелись на десятки километров. Лишь благодаря сильному юго-западному ветру и расположению комбината за 6 км от жилых домов они не накрыли ни сам Северск, ни полумиллионный Томск. Они осели в ближайших деревнях: Наумовке, Георгиевке и Черной Речке. Люди — очевидцы событий и их потомки — так и живут на земле, подвергшейся радиоактивному загрязнению.

Причиной произошедшего стал человеческий фактор. Оператор забыл перемешать раствор нитрата уранила до и после добавления в него азотной кислоты. В результате температура раствора и давление внутри резервуара начали расти.

• В 12:40 на заводе была пересменка. Допустивший ошибку человек ушел домой. За работу принялась другая бригада, работники которой заметили, что давление в резервуаре поднялось до 2 атмосфер. Это не выглядело критичным, ведь резервуар — стальная чаша с метровой бетонной оболочкой — рассчитан на 14 атмосфер.
• 12:55. Давление в резервуаре быстро растет и достигает 5 атмосфер. Сбросить его не удается. Инженеры понимают, что ситуация становится опасной: внутри емкости находится 9 тонн урана и 500 граммов плутония.
• Между 12:56 и 12:58 пройдена отметка в 14 атмосфер — максимальное давление, на которое рассчитан резервуар.
• 12:58. 18, 19, 20 атмосфер — на этой метке гремит взрыв, который разрушает здание радиохимического завода: одной части удается выстоять, а вторая заваливается на дорогу. Начинается пожар, из-за небольшого количества горючих материалов на производстве его удается потушить за десять минут. Погибших и раненых нет, однако происходит выброс радионуклидов. Они с ветром разлетаются на десятки километров и оседают, помимо окружающих Северск лесов и озер, в ближайших деревнях.

Пострадавшими из-за аварии сегодня числятся 1946 человек. Примечательно, что все они работники комбината и ликвидаторы: у них выявили облучение вплоть до 50 мЗв/год (безопасной дозой считается 1 мЗв/год — прим. ред.). Жителей Наумовки, Георгиевки и Черной Речки на облучение не обследовали. Местные чиновники просто на год запретили им косить траву и собирать дикоросы, рядом с населенными пунктами установили знаки радиационной опасности, детей на несколько недель вывезли в профилактории, а спустя год дали каждой семье по 1,7 млн рублей (800 долларов на тот момент — прим. ред.) за невозможность пользоваться огородами.

Корреспонденты «Кедра» отправились в Томскую область, чтобы поговорить с работниками комбината, очевидцами аварии и жителями сел, попавших в радиационный след, — о том, каким был сибирский Чернобыль и безопасно ли сегодня жить рядом с заводом, продолжающим работать на ядерную отрасль.

Часть I. Авария

Тот день

Северск был построен в 1949 году для обслуживания Сибирского химкомбината. Предприятие и сегодня является градообразующим: с окончанием холодной войны вместо производства оружейного плутония оно стало заниматься обогащением урана для атомных реакторов.

Город по-прежнему закрытый. Чтобы попасть в него, необходимо временное разрешение, которое запрашивается за месяц. Дают его лишь по ограниченному списку оснований: посещение родственников, трудоустройство, командировки. По всему периметру Северск обнесен бетонным забором с колючей проволокой и датчиками движения. Местные рассказывают, что зайцев — тех, кто пробирается в город через дыры в заборе, — периодически ловят и штрафуют на суммы от 3 до 5 тысяч рублей. Поэтому с людьми, живущими в Северске, мы встречаемся недалеко от КПП.

Апрель в Сибири отнюдь не середина весны, а полноценная зима. Вот и 6 апреля 1993 года в Томской области шел снег и дул юго-западный ветер. Время близилось к обеду, когда пришли тревожные вести: на комбинате что-то горит. Местные, впрочем, вспоминают, что паники не было. Александр Голубев работал на комбинате токарем, а к 1993 году стал депутатом Северского городского совета.

— Знаете, в питейных заведениях в Советском Союзе висели всякие плакаты. И у нас на заводе тоже был — «Не болтай». Не ради шутки. У нас была настоящая секретность: даже моя жена не знала, чем я занимаюсь на производстве, — вспоминает он. — Перед отпуском с каждым работником проводили инструктаж: о чем можно говорить, о чем нельзя. И ты давал расписку, что не будешь молоть языком, иначе увольнение. До апреля 93-го на комбинате тоже случались ЧП, но их старались не обсуждать. Вот и на этот инцидент у людей была та же реакция — не болтать: все еще оставалась советская закалка.

Скрыть происходящее, правда, было трудно, ведь разрушенной оказалась половина радиохимического завода. По воспоминаниям прибывших на место пожарных, одна часть здания выстояла, а вторая лежала прямо на дороге. Горели кровля и большой бак для отходов.

— Гореть-то там особо нечему, да и погода была влажной, поэтому потушили быстро, — рассказывает Голубев. — Но я видел разрушения: часть крыши просто вырвало и ее обломки разбросало по округе, резервуар тоже разлетелся. На месте взрыва была яма.

Никто из персонала не погиб и не был ранен. Дозиметрист Анатолий Вяткин, работавший тогда на СХК, объясняет это тем, что рядом с резервуаром было запрещено находиться.

— Даже если нет аварии, человек [работающий с резервуаром] находится в защищенном помещении. Смотрит через толстенное стекло. Там защита серьезная была, — говорит он.

Причину произошедшего следователи позже обозначат просто — «человеческий фактор». Но ответственности никто не понесет.

Отчасти это будет совпадать и с генеральной линией, избранной чиновниками в тот день: «ничего особенного не случилось».

Судя по архивам местных газет, жители Северска хоть и не паниковали, но насторожились. Некоторые стали выходить на улицу в марлевых повязках, а в магазинах в тот день активно скупали тушенку и гречку.

Работников комбината бросили на ликвидацию последствий аварии. Александр Голубев вспоминает, что ее никак не могли наладить «по-путнему»:

— Доходило до смешного. Нам сказали, что 20 минут — это максимальный срок, который мы можем находиться на крыше завода, куда попали радионуклиды. Крышу надо готовить к демонтажу: убрать с нее в первую очередь все радиоактивные обломки. Мы заходим с лопатами и понимаем, что убирать-то их некуда: никакого контейнера, ничего. А крановщик, который должен был этот контейнер поставить, куда-то ушел. В итоге 20 минут простояли, ничего не сделали. Просто так получили заражение.

На ликвидацию последствий аварии только в самом Северске ушло пять месяцев. Голубев считает, что при грамотной организации процесса все можно было сделать намного быстрее.

— Было задействовано очень много людей. Можно было гораздо меньшими силами обойтись, — сетует ликвидатор. — И самое главное — никто не понимает, какой ущерб здоровью получили люди. У меня недавно болезнь началась — не вспомню, длинное название: сухожилия стягиваются, кальций откладывается и пальцы скручивает. Врачи спрашивают: «Вы где-то работали специфически?» Конечно, работал.

Простых людей о произошедшем проинформировали только вечером. В выпуске новостей рассказали об «инциденте» и сообщили, что радиоактивное облако не затронуло областной центр и волноваться жителям не о чем. В скором времени к селянам из Черной Речки, Наумовки и Георгиевки приедут люди в скафандрах и с дозиметрами, но об этом в новостях уже не расскажут.

— Самые страшные, самые неприятные последствия — это то, что радиоактивные выбросы стало разносить, — рассказывает Анатолий Вяткин. — Ну а так как ветер в сторону Георгиевки был направлен, туда и пошло. После этого наши дозиметристы длительное время работали в тех районах с приборами. Где находили очаги загрязнения, их называли «горячими точками», землю укладывали по мешкам и на захоронение.

— Произошел взрыв, в результате которого в окружающую среду попало значительное количество плутония и нептуния в числе прочих радиоактивных веществ, — объясняет физик-ядерщик, эксперт программы «Безопасность радиоактивных отходов» Андрей Ожаровский. — У плутония-239 период полураспада составляет 24 000 лет, он в окружающей среде останется практически навечно. Дальше произошла классическая русская рулетка. Основное выпадение радиоактивных веществ ограничилось 30 км. При других метеорологических условиях могло разлететься на большее расстояние. Областной столице повезло, но не повезло вот этим деревенькам…

«Здоровый парень. Сгорел быстро»

Сергей Трапезников — томский эколог. В сентябре 1993 года он устроился на работу в Госкомэкологии по Томской области в созданный после аварии отдел радиационного контроля. Начал собирать информацию и факты и в 1999 году защитил диплом по теме «Радиоактивные элементы в почве Томской области».

— По большому счету область не была готова к такому ЧП, — рассказывает он. — Ведомственный радиационный контроль на СХК жил в своем мире комбината. В Госкомэкологии специального отдела радиационного контроля не было, был один специалист, два профессиональных дозиметра и один радиометр. Раньше ведь и говорить о радиации было нельзя: пусть в девяностые и пришла гласность, но привычки-то оставались советские. В результате что получилось:

взрыв произошел в обед, а в новостях о нем первый раз сказали только вечером. Хотя должны были оповестить всех сиренами, чтобы снизить вред. Но этого не было сделано, дороги по трассе в сторону Черной Речки не были перекрыты. А если бы погода не помогла и ветер бы дул в сторону Томска?

В первый месяц после взрыва в Георгиевке, по словам Трапезникова, показатели радиации зашкаливали до 60 мкР/ч (максимальный показатель допустимого облучения — 50 мкР/ч — прим. ред.). Лишь из-за того, что большая часть радиоактивных элементов не была долгоживущей, в сентябре радиационный фон начал приходить в норму.

— Повезло, что это не пришло в город: если бы накрыло Томск, ситуация была бы куда печальнее, — продолжает Трапезников. — Мы регулярно ездили в Георгиевку, проводили замеры. Закупили дозиметры, радиометры, спектрометры и передвижные лаборатории на специальных автомобилях. Мы проводили обследования почвы, воздуха и воды, в Георгиевке и Наумовке расставили автоматизированные системы радиационного контроля. Но все это было сделано только для предотвращения возможных инцидентов в будущем, чтобы оперативно получать информацию.

И экологи, и работники Сибирского химкомбината признают, что пострадавших, вероятно, больше официально признанных 1946, ведь жителей сел никто не обследовал. Говорят, что, к сожалению, «не существует такого медицинского анализа, который бы показал, что у пациента развилось онкозаболевание именно из-за аварии на комбинате, а не по какой-то другой причине».

Но и официально признанные пострадавшими люди никаких компенсаций не получили. По словам специализирующегося на делах по возмещению ядерного ущерба юриста Надежды Кутеповой, люди, которые занимались ликвидацией аварии на СХК, юридически даже не являются ликвидаторами в отличии от тех, кто выполнял такие же работы на Чернобыльской АЭС и в закрытом городе Озерске на химкомбинате «Маяк».

— Возмещение любого вреда, полученного на рабочем месте, а в Северске ликвидаторами были сами работники предприятия, выплачивается на основании Гражданского и Трудового кодексов, — говорит юрист. — Однако, когда происходит ситуация с нанесением ущерба, который настолько огромен, что его невозможно возместить на основании указанных кодексов, государство издает специальный закон. В отношении аварии на Чернобыльской АЭС и «Маяке» такие законы были изданы. Но авария в Северске не была такой масштабной: внешние ликвидаторы ни из числа военных, ни из числа вольнонаемных не привлекались. Поэтому людей, которые ликвидировали последствия взрыва, не называют ликвидаторами. Фактически они выполняли свою работу на своем рабочем месте. Если их здоровью наносился ущерб, они должны были обратиться в специальные медицинские учреждения, которые обслуживают работников атомной индустрии. Дальше уже все зависело от порядочности врача: напишет ли он в экспертную комиссию по установлению профзаболевания. После уже экспертная комиссия будет решать, признавать или нет, платить или нет. Я вела много дел, в которых люди боролись за выплаты с предприятиями атомной промышленности, и могу сказать, что работники этой отрасли являются для нее расходным материалом.

Александр Голубев проходил ту самую медицинскую комиссию — и после ликвидации аварии, и уже будучи на пенсии. Как и остальные, выплат он не получил: медики сказали, что он работал на вредном производстве и что невозможно установить, являются ли его проблемы со здоровьем следствием аварии.

— Ни закон о компенсациях чернобыльцам, ни закон о компенсациях ликвидаторам аварии на «Маяке» не были приняты государством добровольно — все это было результатом протестов, кампаний в СМИ и так далее, — говорит Надежда Кутепова. — К ситуации в Северске, к сожалению, не было достаточного общественного интереса.

— Мой родственник Сергей был там в день аварии, считался официальным ликвидатором, — рассказывает житель Томска. — Помню, он все пытался получить какие-то выплаты. Говорил, что обидно: никто из жителей деревень, которые накрыло, официально не признан пострадавшим от радиации, но людям там давали деньги. А ему ничего. За пять лет угас, хотя был здоровый деревенский парень. Сгорел быстро.

Александру Голубеву за работу по ликвидации аварии дали путевку на море. Он вспоминает, что оказался там за одним столом с мужиком из Когалыма. Тот спросил про отпускные, Александр ответил. Мужчина рассмеялся в голос: он возил на водовозе питьевую воду и его отпускные были в два раза больше, чем у ликвидатора аварии.

Часть II. Атомные села

Теленок с двумя головами

Наумовка, Георгиевка, Черная Речка — в таком порядке по удаленности от Томска идут эти населенные пункты. Черная Речка — дальше всех. Населенный пункт пустует уже больше десяти лет, но дорога к нему в отличном состоянии. Это кажется странным, пока мы не встречаем лесовоз. Потом еще один, и еще.

Черной Речки не стало еще в нулевых. Но с аварией в Северске это не связано: поселок находится возле реки и каждую весну его заливало. Правительство просто устало ежегодно выплачивать компенсации людям. Первые жители переселялись охотно, последних, рассказывают, вывозили чуть ли не силком.

Александр Васильевич, улыбчивый мужчина в фуфайке и с золотыми зубами, с гордостью говорит, что он последний переселенец из Черной Речки. Было это лет двадцать назад. Денег хватило перебраться только в Георгиевку, а тут не сказать, что условия лучше. Автобус в Томск раз в неделю, магазинов нет, никакой другой инфраструктуры тоже. Аварию в Северске 69-летний пенсионер едва помнит.

— К нам приезжали экологи, снег брали. Дозиметром проверяли. А я репу наел (выпил — прим. ред.), иду, — улыбается мужчина. — Меня раз на плечо: «О, пей еще, все пройдет». Спирта дали.

Было так или нет, но в 90-е в народе действительно было популярно мнение, что алкоголь защищает от радиации. Никаких научных обоснований этому, разумеется, нет.

В самой Георгиевке, куда переехал Александр Васильевич, прописано 60 человек, но на деле живет всего 17. Говорить про аварию в Северске они не хотят и то и дело переключаются на нынешние проблемы.

— Этот выброс когда был, а люди как жили, так и живут, — отмахивается жительница деревни Людмила. Женщина средних лет в цветном вязанном платье выглядит уставшей. Правда, скорее нет от разговора, а от жизни вообще. — Насрать нам на этот выброс. Зачем вы о нем вспоминаете? Пишите лучше о том, что сейчас происходит. Что с водой у нас творится, что она ржавая течет, ведра хер отмоешь. Я раньше фильтровала, сейчас не фильтрую. Смысл? Она как была ржавая, так и есть. Там хлопья [ржавчины] и мухи. Я говорю, хоть суп сразу вари, мясо не покупай. А так нормально живем, спокойная тихая деревня. Магазинов нет, работы нет, ничего нет.

— Тут даже медведи ходят по улице, — вступает в разговор ее сосед. — Серьезно говорю. В конце деревни дачник утром в четыре часа вышел из дома, и медведь посреди дороги идет. Потому что фонарей нет, ничего зверь не боится.

— Кому она нужна, эта деревня? Мы люди что ли вообще? — эмоционально замечает Людмила и отправляет нас к бабе Ире, говоря, что та, может быть, про взрыв чего и расскажет.

Низенькая и поминутно охающая баба Ира именно так нам и представляется. Но еще до того, как назвать свое имя, она коротко заявляет, что в 1993-м из-за аварии у нее умер младенец, у него отказали почки. Ему было год и восемь месяцев. Ирине тогда только сорок стукнуло.

— Лечили, лечили, а в концовке операцию сделали, и он умер, — вспоминает она. — Еще тогда у соседки корова отелилась: теленок был с двумя головами. Печатали, я помню, этот случай. Про меня и про соседку много печатали.

Много людей тогда умерло: в течении года 11 человек на Пролетарской улице. И непьющие все были, здоровые. У меня у дочки потом долго выкидыши получались.

Ирина вспоминает, что в деревню после аварии неоднократно приезжали одетые в скафандры люди и отбирали пробы почвы. Но местным ничего не объясняли: «Приедут, что-то поставят, нам подходить не велят». Только детей государство бесплатно вывезло в профилактории.

Сосед Ирины Николай Васильевич вспоминает, как в Георгиевку после взрыва завозили картошку и другие продукты. Но никаких компенсаций, по его словам, местным не платили. Сегодня он сам онкобольной. Говорит, может, это и правда следствие аварии — нет ведь в Георгиевке ни вредных производств, ни чего-то иного, от чего развиваются опухоли. Его жена добавляет, что от онкологии в деревне «многие мужики скончались».

— Непонятно почему, но чаще эта хворь берет именно мужиков, — замечает она.

«Не было тут никакой радиации»

Жители Георгиевки особо и не скрывают своей зависти к тем, кто живет в Наумовке — центре сельского поселения, куда входят все пострадавшие от радиации деревни. Здесь есть несколько магазинов, школы, детские сады, клуб и даже спортивный центр. Наумовку хвалят и местные жители. А вот приезду журналистов они совсем не рады.

Александр, высокий мужчина с короткой стрижкой и в неброском спортивном костюме, работает продавцом в сельском магазине. Он застал аварию ребенком и — как ни парадоксально — помнит о ней только хорошее, потому что из-за взрыва ему, как и другим наумовским детям, несколько раз давали путевки на Черное море. Мужчина картинно хмурит брови и повторяет, что «запрещает писать про село гадости».

— Я помню хорошо, как писали, что коровы рожали телят двухголовых. Садишься в такси, а тебе любой водитель: «А правда? А правда?» Я не понимаю, писать больше не о чем? Люди только все забыли. Опять эти вопросы, боязни. К нам только стали жить приезжать, а вы напишете, и снова бояться будут… Не было тут никакой радиации, вся эта история раздута. В то время просто выгодно было обосрать государство. Все нормально было, все здоровы.

В сельском совете об аварии говорят в том же ключе: тоже вспоминают про двухголового теленка, родившегося то ли в том же году, то ли в следующем. Но считают, что этот случай с радиацией не связан, а «просто так совпало». Когда я спрашиваю, действительно ли такой теленок был, говорят, что да, но тут же подчеркивают, что его хозяйка получила компенсацию и давно уехала из Георгиевки.

Иной взгляд на ту аварию у сельских старожилов.

— Это молодые зубоскалят, что все нормально, а старики уже по себе видят, что эта авария все-таки бьет по здоровью, — говорит пенсионерка Надежда Дмитриевна. — У меня муж онкологический. Он работал в поле и, видимо, поэтому… Вообще все мужики, кто в полях работал, перемерли. Сейчас, по-моему, никого уже нет в живых. А компенсацию при этом никому не дали.

Любовь Александровна с мужем Виктором эту аварию помнят хорошо. Помнят, как по новостям говорили, что Томск в безопасности, радиоактивное облако ушло дальше. И все, по их словам, в Наумовке тогда понимали, что «дальше» — это про них.

Но селянам никто ничего не говорил. Просто приезжали люди в защитных костюмах, брали землю на пробу и уезжали.

Все происходило молча. Местные жители лечились, как могли: пили много йода и алкоголя. Но все равно у многих врачи стали находить онкозаболевания.

— Молодые мужики все поголовно — рак, — вздыхает Любовь Александровна. — Кто трактористами, кто шоферами на поле работали, обрабатывали георгиевские поля. На улице Мичурина просто напасть была: все молодые мужики, один за другим умерли. Потом уже сопоставили, что все они на полях работали. И сейчас много в Наумовке раковых больных. Нам кажется, что причина-то как раз в этих событиях.

Пенсионеры не ошибаются. В 2009 году ученые томского НИИ онкологии, выпустили исследование заболеваемости раком в селах, попавших в радиоактивный след. Они пришли к выводу, что онкозаболеваемость в них выше, чем в других населенных пунктах Томской области. Более того, со временем заболевших становилось больше: «За период 2001–2006 годов интенсивный показатель заболеваемости населения злокачественными новообразованиями увеличился в 1,4 раза по сравнению с 1991–1996 и 1997–2000 годами», — говорится в исследовании.

В 2006–2012 годах томский ученый-геолог Леонид Рихванов также подробно изучал влияние аварии на Сибирском химкомбинате на здоровье местных жителей. Он выявил в волосах детей из деревень, попавших под радиоактивное облако, изотопы плутония и урана. Причем их количество оказалось всего в два раза ниже, чем в зоне влияния аварии на Чернобыльской АЭС.

Комментарии

— В результате аварии образовалось радиоактивное облако с огромным количеством короткоживущих элементов, а также с долгоживущими трансурановыми элементами. В первую очередь опасность была для тех, кто в момент аварии находился на открытом воздухе и мог все это вдохнуть. Те жители Георгиевки и Наумовки, которые прогуливались, когда над их селами прошло облако, получили внутреннее облучение. Оно намного опаснее, чем внешнее, с ним практически невозможно бороться.

Ситуацию усугубило и то, что в регионе не было установлено систем оповещения, которые могли бы загнать людей по домам. Сейчас поддерживается миф, что в момент аварии людям все оперативно сообщили.

Но включить информацию об аварии в вечерний выпуск новостей — это не значит оперативно сообщить. Существуй система оповещения, была бы возможность снизить воздействие на жителей этих деревенек.

Вторая когорта пострадавших — это люди, получившие облучение из-за потребления продуктов сельского хозяйства. Жители населенных пунктов, конечно, получили предписание уничтожить все, что выросло на их огородах. Им даже завозили картошку и другие продукты. Но ни тогда, ни сейчас огородники не скрывали, что проигнорировали это предписание. Некоторые жители отвозили свои овощи на рынок. Естественно, покупателям не говорилось, из какой они деревни. Люди спокойно сами же рассказывали об этом журналистам. Их тоже можно понять: 1993 год, надо было как-то выживать. Помню мужика, который говорил: «У меня вырос гектар картошки. И что я его выкину? Когда у меня дети и внуки, мне их нужно кормить. Вот я эту картошку на рынок и привожу. Понятно, что если я скажу, что картошка из Георгиевки, то ее брать никто не будет. Поэтому я всем говорю, что они из Кисловки». А как раз в корнеплодах накапливаются радиоактивные вещества. Вот, картошечки-то хорошо в том году поели. Поэтому нельзя сказать, что жители Томска совсем не пострадали. По Томску до сих пор ходит байка о том, как один рассерженный житель Георгиевки, работающий в Северске, специально возил продавать картошку к дверям комбината: дескать, вот вам, атомщики, жрите свою радиацию.

Что касается радиоактивных элементов, обнаруженных в волосах детей, то никакого урана, плутония или иных трансурановых элементов в них содержаться, конечно же, не должно — ни около комбината, ни в 30 км от него. Тем не менее они есть. Хотя исследования велись спустя более 10 лет после аварии. В частности, были обнаружены изотопы плутония-238 и плутония-239. Причем в пропорции от 4 до 10 Бк/кг. Кроме плутония в детских волосах нашли и уран, от 2 до 5 Бк/кг. Это альфа-радиоактивные и крайне токсичные вещества, которые даже в небольших количествах крайне опасны для здоровья и могут привести к онкопатологии.

Насчет двухголового теленка. Во-первых, этот случай действительно был. Во-вторых, он, конечно, может быть совпадением, стечением каких-то иных обстоятельств, не связанных с радиацией, но в целом это классический пример из учебника по радиационной биологии. Беременная корова гуляет по полям, на которых осели радионуклиды, ест траву, пьет воду из загрязненной лужи или озера. Вполне может произойти радиационное воздействие на плод, приводящее к врожденным аномалиям.

---

— Понятно, что проживание в таких местах, как Георгиевка и Наумовка, не может положительно влиять на здоровье людей. На основании проведенных замеров радиационной обстановки в Томской области мы проводили зонирование по суммарному показателю содержания радиоактивных элементов в почвах, и тот район, где находятся эти села, действительно сильно отличается от других. Здесь нужно понимать, что

подобных — пусть и не столь масштабных — инцидентов за все время существования комбината было больше двадцати.

Сам комбинат был построен с учетом розы ветров, которая устроена так, что чаще всего в этих местах ветер дует именно на северо-восток. Учитывая, что есть радиоактивные элементы, я бы сказал, что есть и более приличные места для проживания.

Понятно, что от комбината никуда не убежишь, но должны быть адекватные меры безопасности. Как минимум оперативное оповещение населения. Требуется постоянное должное содержание и развитие созданной в 1995 году системы АСКРО (автоматизированная система контроля радиационной обстановки). Но сейчас, как вам известно, возвращаются закрытые времена, поэтому есть большое опасение, что в случае очередного ЧП информация снова будет скрываться. Опыта замалчивания, к сожалению, и у нашей страны, и у самого комбината больше, чем опыта адекватного решения проблем. Самое страшное, что в таких случаях всегда страдают в первую очередь обычные люди.