«Они деньги напечатают и раздадут нам» Жизнь Орска после паводка: разрушенные дома и жизни, битвы за питьевую воду. Репортаж

Орск встречает температурой +25°C, по-летнему жгучим солнцем и теплым ветром. Я еду по местам, которые помню лишь в декорациях большой воды. Теперь даже странно видеть на этих дорогах легковые автомобили, а не амфибии, «Уралы» и моторные лодки. Жизнь возвращается: в центре города уже нет запруды, старая часть Орска вновь транспортно соединилась с новой. Но следы недавней природной катастрофы все-таки заметны всюду.

Раскуроченные водой трамвайные рельсы, глубокие ямы на дорогах, покореженные остановки и дорожные знаки, объявления о скидках на стройматериалы для «утопленников», шумные очереди за водой, бесконечные горы мусора, болотный запах, усиливающийся от жары, лягушачья какофония. Все это теперь часть городского пейзажа.

Я вернулась в Орск, чтобы увидеть, как потоп изменил город внешне, а людей — внутренне. А еще чтобы понять, держат ли чиновники свои обещания: действительно ли пострадавшим выплачивают компенсации и честно ли комиссии оценивают потерянное имущество.

«Сколько денег на дорогах валяется»

По темным линиям на стенах домов вычисляю, насколько каждый был затоплен: какие-то по середину первого этажа, где-то вода остановилась, немного не дойдя до крыши. Но есть те, по которым все понятно без примет: стены сложены, окна выбиты, во дворе стоит еще не высохший пруд, в котором плавают обувь, одежда, продукты и косметика. С ужасом понимаю, что в отдельных районах вода поднималась метров на пять — я головой доставала до проводов, на которые теперь смотрю, закинув голову.

Куда в старом городе ни глянь — у каждого дома по куче мусора, который еще недавно был чьей-то семейной библиотекой, любимой игрушкой, удобной кроватью с ортопедическим матрасом, дорогим кухонным гарнитуром и техникой, которую кто-то даже брал в кредит. Люди монотонно, уже вполне буднично подбрасывают в свои горы мусора все новые и новые вещи, которые не спасти. Кто-то небрежно выкидывает нажитое непосильным трудом прямо из окон, кто-то аккуратно складывает мешки у калитки. Все это собирают городские мусоровозы. Машин мало. Мусора, напротив, очень много. Поэтому как долго город будет завален такими кучами — неизвестно. Местные говорят, что администрация просила освободить дома от испорченного имущества до 25 апреля, чтобы организованно вывезти его на свалки. Процесс продвигается медленно, к последним числам апреля мусора не убавилось. Наоборот, будто бы стало больше.

«Сколько денег на дорогах валяется», — говорит Виталий Синиченко, окидывая взглядом улицу. Его дом, по сравнению с теми, что стоят напротив дамбы, почти не пострадал. На пике наводнения, в ночь с 7 на 8 апреля, мы с местными жителями Павлом Марченковым и Павлом Бутаковым планировали переждать наступление воды в доме дяди Виталия — мужчины вместе работают на шахте. Узнав, что Павлы находятся в старом городе, он попросил их «похлопотать о мебели и животных» в своем доме. Я прятала морскую свинку Синиченко на холодильник, снабдив ее огурцами и яблоками в надежде, что вода до нее не доберется. Наш план переждать здесь наступление потопа не удался — не прошло и часа, как вода начала стремительно заходить в дом. Взять с собой большую клетку с грызуном не могли — не было места в лодке. Едва уместили туда рыжего кота по кличке Пал Палыч. Теперь я с радостью смотрю на морскую свинку на фоне снятых в доме полов. Спрятать ее выше было правильным решением — вода не успела добраться до потолка. «Летом на заборе напишу “Непотопляемый”», — смеется Виталий.

Его жена Светлана рассказывает, как они пытались получить две раскладушки от волонтеров, заведующих распределением гуманитарной помощи. Синиченко вернулись в свой дом в старом городе спустя неделю после пика наводнения — нужно было приводить в порядок жилье и на чем-то спать.

— Звоню по номеру 122, передаю свои данные.

На следующий день мне перезванивает волонтер и говорит: «Вы не подходите по статусу на получение гуманитарной помощи, потому что не относитесь к пенсионерам, малообеспеченным, инвалидам и многодетным семьям»,

— рассказывает Светлана. — Пять самолетов к нам прилетело с гуманитаркой, и там для нас не нашлось двух раскладушек? Дочь пропесочила их — вот должны привезти нам кровати.

Через несколько минут после этого разговора к дому Синиченко подвезли гуманитарные продуктовые и бытовые наборы — по одному на человека. Внутри первого — гречка, банка рыбных консервов, сахар, макароны и чай. В бытовом — мыло, порошок, прокладки, зубные паста и щетка.

— А как деньги выплачивают — отдельная песня, — говорит Виталий и начинает горячиться. — Тем, кто носки намочить не успел [в новой подтопленной части города], уже дали [материальную помощь] по 20 тысяч рублей [на человека]. Нам еще ничего не заплатили. Вообще самым пострадавшим выплаты приходят позже всего или еще не пришли вовсе. Ладно мы, а бабушки, дедушки, у которых дома сложились, им как жить-то теперь? Хрен его знает, как они распределяют, кошмар какой-то. Наше правительство местное не может даже разобраться, кому помощь нужна в первую очередь, а кто может подождать.

«Утопленникам» — так в Орске теперь называют всех, чьи дома оказались в зоне наводнения, — должны выплатить три суммы. Первая — единовременная материальная помощь в 20 тысяч рублей на одного прописанного в доме человека. Хотя 8 апреля после митинга орчан, разгневанных бездействием властей, мэр города Василий Козупица заявил, что выплата будет составлять 100 тысяч рублей. Тогда глава Орска подчеркнул: «Это не компенсация за утраченное имущество, а первоочередная поддержка, чтобы хоть немного оправиться от беды».

Местные уже не удивляются — ждать от мэра правды и искреннего участия в решении их проблем не приходится. В своем телеграм-канале Козупица постоянно рапортует об обработке заявлений на выплаты и устранении неполадок с водой. Вот реальность остается только за кадром. «Вы в белой рубашечке, а мы ходим две недели без денег, без воды, без всего! На бэпэшку (лапша быстрого приготовления — прим. ред.) нету денег! <…> Ты сидишь в чистых штанах, а твой сын в Дубае. Не стыдно?» — высказалась на встрече с мэром жительница старого города, у которой муж недавно погиб в зоне боевых действий в Украине.

Вторая и третья выплаты пострадавшим от паводка зависят от решения оценочных комиссий. Одни отвечают за анализ потерянного имущества, другие — за урон, нанесенный самим зданиям: стенам, фундаменту и крыше. Под оценку попадают только жилые помещения — недострой, бани, туалеты, беседки, бытовки, гаражи и прочие пристройки на участках компенсациям не подлежат.

За потерянное имущество «первой необходимости» можно получить от 50 до 100 тысяч рублей на одного прописанного человека. К нему относятся холодильник, газовая или электрическая плита, шкаф для посуды, стол, стул, кровать или диван, телевизор, а также средства водоснабжения и отопления, если дом не был подключен к центральным сетям: насос для подачи воды, водонагреватель, отопительный котел и переносная печь. Стиральная машина в этот список не входит, что не на шутку возмущает пострадавших. «Конечно, телек нужен, чтобы первый канал смотреть, где нам рассказывают, как все хорошо, иначе как мы об этом узнаем? А вот стирать необязательно при этом, можно и грязными послушать», — пишут местные жители в комментариях к публикациям местных СМИ. Причем, если в утонувшем доме было два холодильника или три кровати, компенсировать потери в полном объеме не получится. Все имущество «первой необходимости» оценивается в единичном экземпляре.

В таком распределении средств есть слепое пятно. Если в доме прописан один человек, купить все потерянные предметы «первой необходимости» на 100 тысяч рублей невозможно.

Сам же дом после оценки состояния стен и фундамента могут признать ремонтопригодным или нежилым, дав ему статус «под снос». В первом случае выплаты на капремонт составят 7 тысяч рублей за квадратный метр пострадавшего жилья. Если же дом подлежит сносу, государство предоставит выплату в 68,7 тысяч рублей за квадратный метр из расчета, что один человек может прожить на 33 квадратах, двое — на 42, а в семьях из трех и более человек на каждого выдается по 18 квадратов — по социальным нормам.

Люди недоумевают: что за странная математика? «Получается, если у тебя дом был 100 квадратов, но прописано в нем трое, то выплатят тебе только за 54 квадрата», — объясняют мне логику «утопленники», ожидающие на улице оценочную комиссию. Но и здесь есть нюанс: выплаты за разрушенные дома смогут получить лишь те, у кого нет в собственности другого жилья или доли в помещении, пригодном для проживания. Иными словами, долю в квартире или второе жилье власти считают роскошью.

— У моей мамы в собственности комната в общежитии, но прописана она здесь (в утонувшем доме — прим. ред.). Вот не знаю, получается, на этом основании ей могут отказать в выплатах, — сетует жительница старого города. — Еще комиссии эти работают не пойми как: могут объявить, что придут в наш район сегодня, а в итоге никто до конца вечера не появляется. Вот и сиди их паси.

Электричества и газа в старом городе не было больше трех недель. Дядя Виталий заводит бензиновый генератор, чтобы в бане был свет, — пускает соседей и знакомых к себе помыться. Многие, возвращаясь в свои дома, живут без воды и нормального душа уже несколько недель. 30 апреля придут хорошие новости: в дом Синиченко дали свет и газ. Цивилизация постепенно, улица за улицей, возвращается в изуродованный стихией старый город.

Пока в Орске стоит жара, люди развешивают на просушку ковры и постельное белье. Одежда висит в гаражах, теплицах, раскинута на заборах. В садах зацвели абрикосовые деревья, яблони и сирень — весеннее пробуждение природы и теплая погода будто пытаются скрасить весь ужас, в котором оказался город.

«Врач сразу спрашивает: докуда затопило?»

На улице 9 Января из распахнутого окна летят доски — решаюсь аккуратно подглядеть, что происходит внутри дома. Мужчина лет сорока орудует ломом по вспученным стенам — отдирает гипсокартон и швыряет его в кучу у подоконника. Мужчину зовут Сергей, о потопе он узнал будучи на вахте на Ямале. В Орске в этот момент были его жена и двое детей — они эвакуировались из старого города после прорыва дамбы в ночь с 5 на 6 апреля, не взяв с собой ничего, кроме документов.

Спрашиваю про выплаты: дали 20 тысяч, на которые он купил тепловую пушку, чтобы просушивать дом. Оценочная комиссия зафиксировала полную потерю имущества, а дом он попросил признать ремонтопригодным. «Пока я дождусь этих выплат “под снос” — состарюсь. А жить где? Сейчас уберу все полы, забетонирую, почищу стены, перегородки новые кирпичные выложу. Вроде Путин сказал, что цены, которые нам озвучили по 7 тысяч на ремонт (за квадратный метр — прим. ред.), уже неактуальны, надо больше давать. Приказал, чтобы пересмотрели эту сумму и ситуацию со вторым жильем. Но не знаю, как пойдет, уже ни на что не надеемся. Как говорится, война план покажет. Они же [администрация Орска] тоже потом начали говорить, что предупреждали за неделю о наводнении, а на самом деле после прорыва дамбы полиция пинком двери вышибала и эвакуировала, кого успевала.

Сергей пытается не отчаиваться — первый шок уже пережит. Считает, что пока у него есть силы, сможет все отстроить заново. Не за год и не за два — думает, уйдет лет пять на восстановление всех потерь. А стариков, говорит, жаль, ведь у них нет ни сил, ни денег, а у кого-то и родственников, готовых помочь пережить беду.

— Жена рассказывала, что у детей [мальчик и девочка 11 лет] была истерика. Это дом, в котором они выросли, мы его купили как раз, когда они родились. Двери новые за месяц до наводнения поставили. Ламинат я постелил новый за две недели. Новой стиральной машинке тоже только месяц исполнился 20 апреля. Пошел к врачу недавно, простыл, потому что по воде лазал, пытался спасти технику, которая оставалась в доме. Все анализы нормальные, а вот сердце стало барахлить. Врач сразу спрашивает: докуда затопило? Я говорю: по крышу. Он такой: ну оно и видно по твоему сердцу, — Сергей печально смеется и делает очередной удар ломом по стене. С другой стороны из покосившегося шкафа вылетают фломастеры и раскраски. Он подбирает их, складывает на подоконник и добавляет: «Ну а чего унывать. Уже ничего не вернуть. Надеемся только на себя».

Со следующего года Сергей планирует начать страховать дом от пожаров и наводнений.

Но объясняет, что компании тоже хитрят. Его знакомым, пострадавшим от потопа, страховщики объявили, что выплаты положены только в случае конструктивных нарушений в здании: если крыша на месте, а фундамент не треснул, денежных компенсаций можно не ждать.

18 апреля депутаты Анатолий Аксаков, Николай Цед и Ярослав Нилов на фоне проблем с выплатами в Орске и Оренбурге внесли на обсуждение в Госдуму законопроект, обязывающий региональные власти разрабатывать и реализовывать программы добровольного страхования жилья. Предполагается, что регулярные взносы россиян в копилку для возмещения ущерба в случае ЧС, помогут быстрее оказывать материальную помощь пострадавшим.

«Государство разработает программу минимальную по цене, согласно которой россияне из всех регионов обеспечат выплату компенсаций гражданам, попавшим в стихийную ситуацию», — объяснил член комитета Госдумы по бюджету и налогам Евгений Федоров на пресс-конференции общественной службы новостей.

«Если законопроект будет принят в нынешнем варианте, деньги просто будут собираться с граждан, это будет дополнительный, скрытый налог для населения, а в итоге маловероятно, что пострадавшие получат деньги. Ну, может, 5-10% населения. Я сам был страховщиком, так что знаю, что говорю, — заявил член комитета Торгово-промышленной палаты по предпринимательству в сфере ЖКХ Александр Толмачев на том же мероприятии. — А что касается того же Орска, нужно было смотреть десять лет назад на состояние дамбы. Уже тогда было известно о нарушениях: вместо бетонных столбов были установлены деревянные и покрашены белой краской. Вот чем должны заниматься власти — качественным контролем объектов, а не формированием страховых фондов, которые, скажу вам честно, не смогут покрыть ущерб, даже если платить взносы будут все россияне».

В пояснительной записке к законопроекту депутаты рассказали, что с 2020 по 2022 год из федерального бюджета было выделено около 25,5 млрд рублей на помощь гражданам, потерявшим имущество в чрезвычайных ситуациях. В конце марта Росгидромет опубликовал доклад об особенностях климата в России в 2023 году. Согласно представленной аналитике, число опасных погодных явлений в стране выросло на 22% по сравнению с 2022 годом (1191 против 976), а количество ЧС, нанесших значительный ущерб экономике и населению, поднялось на 34% (448 против 334). Больше всего опасных явлений климатологи наблюдают в период с мая по сентябрь, а наибольший ущерб приносят паводки, сильные дожди, шквалистые ветра и пожары.

В третьем оценочном докладе об изменениях климата и их последствиях в РФ (выпущен в 2022 году — прим. ред.) специалисты Росгидромета неоднократно подчеркивают:

необходимо своевременно принимать меры по адаптации к глобальному потеплению и повышать адаптационный потенциал в разных сферах жизни общества и экономики.

«Для территории России риски прямого воздействия на здоровье зависят прежде всего от повторяемости таких опасных и аномальных явлений, как наводнения, лесные пожары, волны тепла. Крупные наводнения угрожают жизни людей, нарушают эпидемиологическую безопасность, являются причиной повышенного травматизма, вызывают психические заболевания. <…> Кроме того, гибель близких, утрата имущества из-за прямых воздействий [климатических изменений] ведет к росту психических и нервных заболеваний», — предупреждают климатологи.

Также специалисты Росгидромета отмечают: уже сегодня из-за опасных погодных явлений и стихийных бедствий происходят потери рабочего времени, что влияет на экономические процессы, рынок труда и занятость населения. Обостряются и миграционные движения — с 2010 по 2020 год природные аномалии стали причиной временной эвакуации из своих домов более 142 тысяч человек в России. В ближайшие десятилетия эти проблемы будут лишь усиливаться из-за глобального изменения климата. Однако голос и прогнозы ученых по-прежнему далеки от проектов, принимаемых чиновниками.

«Как после бомбежки»

— Миша, Михаил, дядя Миша, Михаил Алексеевич, — представляется на все лады пожилой мужчина, увидев в моих руках фотоаппарат. — Вот зайдите, посмотрите, снимите, что осталось, — он толкает рукой калитку и пускает во двор. Не сразу понимаю, где какой участок и к какому дому нужно идти, — заборов между зданиями больше нет. Дядя Миша ведет меня по протоптанной сквозь грязь дорожке к невысокой саманной избе. Около нее стоят двое молодых ребят — Юрий и Александр, зятья Михаила Алексеевича. В этом доме жили родители Юры — Ольга и Вячеслав. Она инвалид, он только перенес операцию на сердце. Эвакуировалась пожилая пара сразу, как узнала, что дамба дала слабину. Как и многие, не взяли ничего, кроме документов, даже сменной одежды.

Стены снаружи треснули, половина окон выбита. Внутри дома темно и сыро — клочьями свисают обои, стены осыпаются грязными кучами, в подвалах еще стоит вода, под ногами глиняное месиво вперемешку с сухой травой. Юра говорит, что родители еще не видели дом после потопа, и считает, что это пока ни к чему. Они и без того тяжело переживают утрату. «Я и сам, когда впервые сюда зашел, обалдел. Не знал, за что хвататься».

По оставшейся мебели пытаюсь понять предназначение каждой комнаты. Засматриваюсь на часы — время без пяти три. «Это они 6 апреля так остановились, когда до них дошла вода», — объясняет Саша.

Денег этой семье еще не выплатили — даже первоначальные 20 тысяч рублей. Во дворе на веревке висит одежда, на земле стопками сложены вещи, которые удалось спасти. Юра и Саша тащат в прицеп стиральную машинку и холодильник — попробуют починить.

— Айда еще фильм ужасов покажу, — говорит дядя Миша. — Пойдем в дом к моей дочке Насте, это через две улицы, у них там практически все дома признали под снос. Вот как показывают в кино Ленинград — там развалины после войны, — примерно так старый город сейчас выглядит. Реально было ощущение, что наше жилье как после бомбежки.

В этом доме тоже застыло время — на передвижном календаре ползунок стоит на 5 апреля. Невооруженным взглядом видно покосившиеся стены. Дядя Миша считает, что теперь только сносить и заново строить. «Тут Анюткина спальня была, вот там дальше Кирюшкина», — он проводит меня по комнатам своих внуков. В одной из них на стене осталась висеть фотография Насти и Ани, в другой на полу валяются детский коврик с поездами и металлическая машинка.

Проходим дальше во двор — там развалины незаконченной стройки. «Хотели второй дом поставить, за несколько дней до потопа уже собирались крышу ложить. Стройматериалы все эти купили в кредит. А ведь теперь еще надо найти деньги, чтобы это все снести и заново построить, — он закуривает сигарету и добавляет: — Такая вот сказка».

— А ты вот из Москвы, ты Путина видишь иногда? — спрашивает у меня дядя Миша.

— Нет, к нему нельзя просто так подойти.

— А я думал, он свободно ходит по народу. Как показывают по телевизору — здоровается он там со всеми, разговаривает, поддерживает. А то мы же за него голосовали, мужик вроде умный. Вся моя семья и родня, тут все за него. 

— Думаете, поможет он вам справиться с этой бедой?

— Конечно!

— Будем надеяться, — вставляет Юра.

— А вам не кажется, — спрашиваю я, — что большая часть бюджета сейчас уходит на другие государственные нужды?

— У нас такое государство богатое. А у них такие станки деньги печатают. На счет денег я как-то и не это [не переживаю]. Еще ресурсов каких-нибудь добудем, продадим, а они деньги напечатают и раздадут нам, — по-простому отвечает дядя Миша.

— Мы в политику больно-то и не лезем, — смущается Юра.

— Ну и зря! — отрезает Михаил. — Надо залазить немножко. Конечно, обидно будет, если помогать не станут. А так — ну куда деваться? Надо жить дальше.

Битва за воду

Пока старая часть Орска зализывает раны, новый город сходит с ума по-своему. К 10 утра 26 апреля на Ялтинскую улицу приезжает огромный КамАЗ, забитый пятилитровками. Воду раздают жителям бесплатно — центральное водоснабжение в этом районе не работает с 5 апреля. К машине моментально выстраивается очередь человек в пятьдесят. Через несколько минут сюда сбегаются люди из других дворов и районов, некоторые приезжают на машинах, кто-то стоит с тележками. Ажиотаж уровня сцены в варьете из «Мастера и Маргариты» — только толкаются и ругаются здесь из-за воды, а не заграничных нарядов.

«Вот снимите, пожалуйста, как я их несу!» — обращается ко мне пожилая женщина. В одной руке — тросточка, в другой — две пятилитровки, запечатанные в пленку. Спустя пару секунд упаковка рвется, бутылки с грохотом падают на асфальт, одна лопается. Помогаю ей донести все в квартиру и возвращаюсь к кипящей от нетерпения очереди.

Поражаюсь, что в этот момент каждый действует сам за себя и боится оставить без присмотра «добычу», будто бесплатно раздают золото, а не воду.

Сажусь на лавочку у подъезда дома № 85 по Ялтинской улице. Рядом сидит житель этого дома Александр.

— Через 10 минут будет самое интересное, — говорит он.

— Потому что вода кончается? — Александр кивает в ответ. У него в ногах две пятилитрушки, потому что «зачем мне больше?».

— Просто посмотри, как люди теряют лицо. Видишь, потащили за угол? Там магазинчик. Стопудово продавцы эту воду потом по 150-200 рублей за бутыль выставят. А вон, гляди, пацанята без очереди лезут. А вот их папка походу стоит, ждет, когда те натаскают воды.

Смотрю в указываемую Александром сторону и вижу батарею из примерно 20 пятилитровок в ногах у взрослого мужчины. Он курит и улыбается. Наблюдаю, как двое мальчишек подбегают к волонтерам у машины, не вставая в общую очередь. Те, не запоминая лиц, снова выдают им по две бутылки. Ребята оттаскивают их к мужчине.

Мое тихое удивление прерывает крик женщины с четвертого этажа. «У меня ноги больные! Как я должна спуститься? У меня уже несколько дней даже питьевой воды нет!» — она всхлипывает, а я спрашиваю номер ее квартиры и встаю в очередь. Ближе к КамАЗу толкучка становится похожа на час пик московского метро. Внутри машины трое грузчиков. Обливаясь потом, они больше часа бегают туда-сюда по КамАЗу и подносят бутылки страждущим. Беру две пятилитрушки, поднимаюсь на четвертый этаж, стучусь в дверь. Мне открывает растрепанная пожилая дама в домашнем халате. Увидев две бутылки воды, чуть не плачет и просит подождать. Я хочу вернуться вниз, но из-за настойчивых нот в ее просьбе топчусь на пороге. Сует мне охапку конфет, я отказываюсь, она настаивает. Просит так помянуть ее сына, который недавно умер в зоне боевых действий в Украине в 36 лет.

Возвращаюсь к Александру. Он говорит: «Пригнать сюда три пожарные машины и залить этот район к чертовой матери, чтобы они напились! Ну разве это нормально?» У меня нет ответа на этот вопрос, просто качаю головой из стороны в сторону. «Вот куда им столько питьевой? Или они в ней стирают и в унитазы ее льют?» — рассуждает мужчина вслух.

Как только в машине заканчивается вода, толпа моментально растворяется. Во дворе снова тихо, о недавнем аттракционе невиданной щедрости напоминают лишь сложенные у подъезда деревянные паллеты, между которыми стояли бутылки. Через несколько дней — 30 апреля — в этот район вернется центральное водоснабжение.