«Наши полноправные соседи» Как люди возвращают в природу исчезающие виды животных. И что этому мешает

Сегодня по вине человека биологические виды исчезают с беспрецедентной скоростью — в десятки, а иногда и в тысячи раз быстрее, чем могли бы. Тем не менее некоторые из нас пытаются исправить ситуацию. Например, ученые, которые занимаются реинтродукцией — то есть возвращением в природу — животных, исчезнувших или находящихся под угрозой исчезновения.

Но случается, что на их пути встают люди, стремящиеся сделать имидж и заработать денег на реинтродукции — без всякой заинтересованности в реальном восстановлении популяций.

«Кедр» рассказывает:

• о проектах по возвращению животных в их естественную среду обитания,
• о том, почему эти проекты важны,
• о людях, которые занимаются реинтродукцией,
• и о том, как этой работе мешают пиар и стремление осваивать бюджеты.

Однажды в Америке

В 1920–1930-е годы Йеллоустонский национальный парк в США начал стремительно меняться: в нем становилось все меньше птиц и зверей, исчезала растительность, редели леса. Участились природные пожары, речные берега осыпались, а сами реки стали мелеть. Парк было не узнать.

Все дело в том, что в 1926 году в парке истребили последнюю волчью стаю — в те времена волков целенаправленно отстреливали, чтобы помочь фермерам и охотникам, добывающим копытных.

Но без хищников численность лосей и оленей настолько выросла, что их стада стали выедать и вытаптывать любую растительность, особенно в поймах рек. Бобрам стало не из чего строить запруды, которые поддерживали речные экосистемы. Русла рек и ручьев размывало.

Биоразнообразие стремительно сокращалось. Всего за пару десятков лет отсутствие волков изменило весь Йеллоустон.

К концу XX века местные ландшафты настолько деградировали, что руководство парка решилось на эксперимент — реинтродукцию хищников. В 1990-х годах ученые выпустили в парк 30 канадских волков, и те сразу принялись охотиться, запустив цепочку каскадных эффектов. Популяция оленей сократилась, а оставшиеся особи перестали подолгу пастись в речных долинах: опасаясь волков, они стали чаще менять пастбища. По берегам водоемов снова выросли ивы, тополи и осины, которые укрепляют почву и стабилизируют русла. Это привлекло бобров, которые опять построили плотины и вернули в реки рыбу. На возродившиеся ягодники потянулись медведи, а на остатки волчьих трапез — животные-падальщики вроде койотов, лисиц и белоголовых орланов. Волки восстановили порядок в Йеллоустонском парке и вернули ему здоровый вид. Причем довольно быстро: изменения к лучшему стали видны уже в первые годы, сегодня экосистема почти вернулась в равновесие.

В природе каждый вид играет важную роль, но крупные хищные млекопитающие, которые венчают пищевые цепочки, служат настоящими индикаторами здоровья среды. Благополучная экосистема регулирует себя сама и поддерживает баланс между всеми своими звеньями. Единственная причина, по которой нам сегодня приходится заниматься реинтродукцией, — это то, что мы сами когда-то нарушили природные механизмы. Истребление волков в Йеллоустоне было ошибкой, и, к счастью, ее удалось исправить. Но так происходит далеко не всегда.

«Время в неволе лучше сводить к минимуму». Медвежата

Реинтродукция биологических видов — это намеренный выпуск животных в дикую среду, где они когда-то обитали. Чаще всего видов, которые оказались под угрозой исчезновения по вине человека. Цель реинтродукции — восстановить в регионе здоровую, генетически разнообразную популяцию, которая будет в состоянии себя поддерживать. В англоязычной науке также используют более общий термин «ревайлдинг», то есть «восстановление дикой природы». Ревайлдинг подразумевает внедрение не только аборигенных животных, но и растений, воссоздание их естественного ареала и экосистемных элементов, свойственных данной территории. Главный акцент на том, чтобы устранить влияние человека на экосистему и восстановить природные процессы и взаимодействия. В России о ревайлдинге говорят редко и чаще используют как синоним термина «реинтродукция».

Обычно перед выпуском в природу животных разводят в неволе или берут с территорий, где они еще сохранились. Так было, например, с лошадью Пржевальского, которая практически исчезла в 1960-х годах из-за охоты и расширения сельского хозяйства. Тогда последних лошадей забрали в заповедники, что позволило сохранить генофонд и спустя десятки лет выпустить часть на волю. Реинтродукция прошла успешно, и сегодня популяция лошади Пржевальского восстанавливается в степях России, Монголии, Казахстана и Китая.

Некоторые проекты, наоборот, являются вынужденными — например, когда приходится пристраивать осиротевших животных. В Тверской области с 1990-х годов работает Центр спасения медвежат-сирот, где детенышей бурого медведя выхаживают и выпускают обратно в лес. Медвежата попадают в центр совсем крошечными — чаще всего потому, что вскоре после рождения их маму убивают охотники.

— Медведиц либо убивают в берлоге, либо спугивают лесорубы (а если ее спугнуть, она никогда не вернется). Поэтому уже в январе-феврале медвежата могут остаться сиротами, — рассказывает Мария Воронцова, бывшая глава российского отделения Международного фонда защиты животных (IFAW), который 25 лет партнерствовал с этим проектом.

Найденные людьми медвежата попадают в центр на реабилитацию. Их размещают в теплом бревенчатом домике без окон и сначала кормят питательной смесью из бутылочек, а потом переводят на более густую пищу.

— При кормлении соблюдают строгие правила. Всегда одна и та же одежда, чтобы запах не менялся. Обязательно халаты и перчатки, чтобы не было соприкосновения с кожей человека. Также запрещено разговаривать, чтобы медвежата не привыкали к человеческой речи, — объясняет Воронцова. — С ними не сюсюкаются и их не обнимают, а берут достаточно жестко за шкирку. Важно, чтобы у них не сложилось связи человек-еда и, оказавшись в природе, они не бросались к человеку, мол, он меня покормит.

Медвежата должны сохранять страх перед человеком и при этом формировать навыки для жизни в природе. Как только сходит снег, их переселяют в вольер глубоко в лесу, вдали от домов и людей.

Даже в неволе важно максимально воссоздавать естественные для животных условия, поэтому медвежата-сироты переезжают в лес в марте-апреле — тогда же, когда медведица впервые вывела бы их из берлоги.

Детеныши начинают изучать окрестности, травянистые растения и ягоды и постепенно адаптируются к естественной среде. При этом в вольере тоже есть деревянный домик, имитирующий берлогу, куда они могут спрятаться от непогоды.

В июле сотрудники центра начинают открывать калитку вольера, чтобы медвежата понемногу выходили и исследовали лес уже за его пределами.

— Они могут уйти на несколько дней, потом проголодаться и вернуться, — рассказывает Мария Воронцова. — Их подкармливают кашей, но недостаточно, чтобы у них был стимул выйти из вольера в лес в поисках пищи. А осенью медвежатам привозят горы яблок, они их едят и запасают жир перед тем как залечь в берлогу на зиму.

К этому моменту медвежата обычно уже готовы к самостоятельной жизни в лесу. Они набрали вес, приобрели навыки выживания, образовали группы и вместе осваивают места обитания. Для успешной реинтродукции лучше сводить время содержания в неволе к минимуму, поэтому уже в августе-сентябре медвежат выпускают. Перед этим их обездвиживают, прививают, взвешивают и ставят метки, по которым будут в дальнейшем отслеживать: либо яркую ушную метку, либо ошейник с передатчиком.

Затем медвежат увозят в разные регионы России — как правило, туда, где их изначально нашли, — и выпускают в лес. Большинство хорошо приживаются на новом месте, но реинтродукцией это все же назвать нельзя. Когда найденышей подселяют в регион, где когда-то бурый медведь обитал, но исчез, получается классическая реинтродукция. Этим тверской центр спасения тоже занимался с 1996 по 2014 год, выпуская медвежат на территорию Брянской области. Из-за вырубки лесов, осушения болот и браконьерства медведи там почти перевелись, но специалистам удалось восстановить группировку в заповеднике «Брянский лес», и сегодня медведь там — обычный вид.

«Главное, чтобы зверь остерегался человека». Тигрята

Бурый медведь в России — отнюдь не уязвимый, а распространенный и даже многочисленный вид. Проекты по реинтродукции таких животных редко находят общественный отклик или поддержку международных фондов — то ли дело спасение краснокнижных видов, например амурского тигра. С начала XX века мы утратили 95% мировой популяции тигра по собственной вине: истребляли его и захватывали тигриные места обитания. Сегодня на планете насчитывается около 4,5 тысяч особей всех подвидов. О тигрином кризисе заговорили в 2000-х годах, тогда же Всемирный банк выдвинул Глобальную тигриную инициативу, подталкивая страны охранять и восстанавливать численность тигров. К этому времени в России оставалось примерно 350-400 взрослых особей, их численность сокращалась из-за браконьерства и вырубки лесов.

С 2012 года в России развернулась активная госпрограмма по сохранению амурского тигра. К тому моменту в Приморском крае уже зарождался проект по спасению тигрят-сирот, которых так же, как и медвежат, находили и выхаживали после гибели матери. Возможности подготовить их к возврату в природу не было, поэтому тигрят отдавали в зоопарки или питомники. Но с поддержкой правительства и Русского географического общества удалось построить Центр реабилитации тигров. Там сотрудники Института проблем экологии и эволюции (ИПЭЭ) РАН стали готовить тигрят к реинтродукции.

— У тигрят реабилитация дольше, чем у медвежат, их выпускали примерно в два года, — вспоминает Мария Воронцова из Международного фонда защиты животных (IFAW), который сотрудничал с учеными и на протяжении десяти лет финансировал содержание и выпуск тигрят. — Там тоже была комната для временного содержания, но, как только состояние тигрят позволяло, их выпускали в вольер.

Вольеры для тигров возвели просторные — на несколько гектаров леса — с высокой электроизгородью и заглубленным фундаментом.

— Никто к ним туда не ходил, они жили сами по себе. Контакта никакого, — говорит Воронцова. — Когда надо провести замеры, это только обездвиживание. Сотрудники наблюдали за животными из офиса через камеры, установленные внутри вольера.

В таких полувольных условиях у животных пытались сформировать поведение и навыки, которые будут необходимы в дикой среде.

— Если медведи преимущественно вегетарианцы, то тиграм надо было научиться охотиться, — объясняет Воронцова. — К ним в вольеры запускали для начала кроликов, потом каких-нибудь копытных. И по камерам смотрели: умеют ли они охотиться, насколько быстро убивают добычу.

Охотничий инстинкт в большой степени врожденный, и животным лишь надо было помочь его развить, считает зоолог Н., стоявший у истоков проекта по спасению тигров и изучавший готовность тигрят-сирот к жизни в природе перед реинтродукцией. Он согласился поговорить с «Кедром» на условиях анонимности.

— Самым важным было добиться того, чтобы зверь остерегался человека и не выходил в населенные пункты, — говорит он.

Первой в природу вернули тигрицу Золушку. Она попала в центр в возрасте 4-5 месяцев с обмороженными лапами и хвостом, часть которого пришлось ампутировать. Эксперимент оказался успешным: Золушку выпустили в заповедник «Бастак» в Еврейской автономной области (ЕАО), а уже на следующий год фотоловушки засняли ее с двумя детенышами. С тех пор центр еще не раз выпускал тигрят на территории ЕАО, Амурской области и Приморского края. Дальнейшую судьбу животных мониторили с помощью ошейников с GPS-трекерами: как они перемещаются, охотятся, сходятся друг с другом — например, самка и самец, которые жили в соседних вольерах, но были выпущены в разных местах. Общество сохранения диких животных (WCS) — партнер проекта — следил, как их пути в тайге сближались и наконец пересеклись, а вскоре на фото попало уже их потомство.

В некоторых регионах выпуски не увенчались успехом. Например, в Амурской области, которая никогда не являлась ареалом тигра. А вот в ЕАО, где тигры раньше обитали, реинтродукция принесла свои плоды: удалось восстановить популяционную группировку.

— Тигрята, которых выпустили в ЕАО, сформировали хорошее репродуктивное ядро, — говорит зоолог Н. — Та же Золушка благополучно обосновалась в заповеднике «Бастак» и с тех пор принесла как минимум три выводка.

Это произошло во многом благодаря тому, что зоолог заранее изучил место выпуска, подтвердил присутствие там самца и достаточных пищевых ресурсов, чтобы тигрица могла прокормить себя и свое потомство.

— Чтобы зверь мог выжить в природе, нужно выпускать его в места с избыточной численностью диких копытных или специально создавать такие места, — объясняет эксперт. — Потому что убивать он умеет, но территорию не знает, и ему нужно время, чтобы освоиться. А когда добычи много, ему гораздо проще.

Но сейчас, по сравнению с временами выпуска Золушки, ситуация изменилась. Зоологи говорят, что сегодня в России часто закрывают глаза на то, как готовится и проходит реинтродукция тигров и других больших кошек. Эта проблема коснулась и реабилитационного центра для тигрят.

По словам ученых, сейчас там занимаются скорее передержкой животных, а тигрят выпускают реже, и те нередко гибнут — как в самом центре реабилитации, так и после выпуска.

— Из центра были вынуждены уйти лучшие и преданные делу специалисты, и теперь там фактически нет научного сопровождения: методы реабилитации вызывают вопросы, как и дальнейшая судьба выпущенных животных — не только тигров, но и других млекопитающих и птиц. Для большинства из них не ведется мониторинг после выпуска. Сейчас это скорее проект для сбора донатов с неравнодушных граждан, — объясняет опрошенный «Кедром» зоолог.

А началось все с монополизации «тигриных проектов».

«Леса уничтожают бешеными темпами, и прогнозы печальные». Проблемы

Перед любым восстановлением вида необходимо проводить комплексные многолетние исследования. В начале 2010-х годов сотрудника Института водных и экологических проблем ДВО РАН, зоолога и специалиста по хищным млекопитающим Алексея Олейникова пригласили в Японию оценить шансы реинтродукции выдры на острове Хоккайдо. В XX веке японцы истребили выдру из-за высокого спроса на ее мех и печень (считалось, что она лечит туберкулез). Прежде чем реинтродуцировать зверька, японцы несколько лет исследовали, какие у этого вида требования и в каких условиях он обитает, а для этого несколько раз ездили на российский Дальний Восток и консультировались с экспертами по выдре.

— В результате мы пришли к выводу, что было рановато: в настоящее время такой проект на Хоккайдо запускать нельзя, — вспоминает Олейников.

Во-первых, оказалось, что площади нацпарка, где планировали выпускать выдр, не хватит для создания полноценной, генетически разнообразной популяции. Во-вторых, на всем мелководном побережье местные рыбаки используют специальные донные сетевые ловушки, куда выдра может попадать, а затем погибать. В-третьих, в Японии развитая сеть автодорог, и выдры наверняка будут гибнуть под колесами автомобилей.

— Японцы очень дотошны, и в плане науки это хорошо, — считает Олейников. — Они убедились, что завозить выдр пока нерационально, надо сначала подготовить почву: продумать, как избежать гибели животных и просветить местное население.

— И это речь идет об обычной выдре! — говорит коллега Олейникова, полевой зоолог П., попросивший об анонимности. — А у нас сейчас без каких-либо предварительных оценок берут и выпускают тигров.

Перед выпуском специалисты должны оценить, насколько среда соответствует потребностям вида, какова площадь территории, структура древостоя, плотность копытных, то есть потенциальной добычи для выпущенных хищников. Однако, по мнению зоолога, такая экспертиза показала бы, что нужно вводить довольно много ограничений: признать, что мы чрезмерно вырубаем леса, изъять некоторые территории из недро- и лесопользования, создать особо охраняемые природные территории (ООПТ), чтобы тиграм было где жить.

— Проще тигров туда выкинуть, а дальше трава не расти, — говорит ученый.

Государство не только не восстанавливает утраченные места обитания тигра, но и не пытается спасти то, что осталось. Предполагалось, что в месте реинтродукции тигра в ЕАО, где еще оставались не затронутые рубками леса, пригодные для обитания хищника, будет создана особо охраняемая территория — нацпарк «Помпеевский». Вместо этого, по данным зоологов, там начались разработки различных полезных ископаемых и лесозаготовки, в результате чего огромные массивы старовозрастного леса были уничтожены.

— Идея выпускать тигров в ЕАО была здравая и имела перспективу, — говорит зоолог П. — Но их выпустили, попиарились, а потом лучшие места, где тигр мог размножаться, отдали лесо- и недропользователям. Плюс африканская чума свиней выкосила [его основную добычу] кабана, а самих тигров прикончили браконьеры.

По данным экспертов, в последние годы от группировки из 20 особей, которая сложилась в ЕАО благодаря реинтродукции, почти ничего не осталось.

— Реинтродукция — сложная и очень ответственная программа. Но, к сожалению, в России к ней подходят легкомысленно, — говорит зоолог Н. — Пускают на самотек и думают, что все само по себе будет дальше развиваться.

При этом власти не прочь заработать политические очки на красивых инициативах по спасению животных.

— Это эффектно выглядит и хорошо работает на публику, а еще под это выделяют огромные бюджеты, — объясняет зоолог П. — Проект может годами продолжаться без особого успеха, потому что важна красивая картинка, а не результат.

В 2013 году по инициативе Владимира Путина была учреждена некоммерческая организация «Центр “Амурский тигр”», которая стала постепенно монополизировать тигриную программу.

— До этого нас, неправительственных организаций, там было много, и мы все друг с другом сотрудничали, — вспоминает Мария Воронцова из IFAW. — Но «Амурский тигр» стал всех вытеснять. Перехватывать проекты. Постепенно они выжили всех.

Сегодня Минприроды и «Амурский тигр» заявляют, что популяция хищников в России достигла 750 особей. Но полевые зоологи, работавшие с тигром, ставят это число под сомнение.

Главная причина не доверять официальным данным — ежегодное сокращение мест обитания тигра и освоение их человеком.

— Леса уничтожаются бешеными темпами, и прогнозы самые печальные, — напоминает зоолог П. — Но если государство будет прикладывать усилия, бороться с браконьерством, ограничивать рубки, жертвовать землей, чтобы создать особо охраняемые территории, то со временем ситуация может улучшиться.

Хороший пример — активное восстановление Китаем своих лесов на берегу Амура. К XXI веку там почти не осталось тигров и других диких животных, но в 2010-х годах китайские власти задались целью возродить экосистемы.

— Лес, который с китайской стороны примыкал к нашей границе, был, можно сказать, вытоптан. Подлесок был весь вырублен, крестьяне постоянно пасли там скот, — вспоминает Мария Воронцова. — Большим хищникам нечем было кормиться.

Лес закрыли для лесорубов, и там начал восстанавливаться подлесок, появились косули, кабаны и другие копытные. Через границу стали переходить звери из российских лесов.

— Теперь у них снова обитают тигры и леопарды, — рассказывает зоолог П. — Конечно, о былых популяциях речи уже не идет, но небольшие группировки там могут существовать.

— Произошла естественная реинтродукция, — говорит Воронцова. — Но для этого потребовалось много лет, восстановление среды обитания и желание китайцев это сделать.

«Крупные хищники и цивилизация — вещи несовместимые». Леопарды

Крупные хищники, будучи вершиной пищевой цепочки, нуждаются в обширных пространствах для жизни. Особенно если речь идет о полноценных популяциях не менее 50−100 особей, которым нужно не только кормиться, но и размножаться и расселяться. Поэтому сегодня главная проблема реинтродукции крупных хищных млекопитающих — это фрагментация их ареала. Вместо цельных природных массивов, где животные могли бы спокойно обитать, им приходится метаться меж освоенных человеком участков в поисках пригодного места для жизни.

Классический пример — переднеазиатский леопард, которого пытаются реинтродуцировать на Кавказе. С 2009 года в Сочинском национальном парке работает центр восстановления этого вида, где животных разводят и готовят к жизни в природе — под контролем ИПЭЭ РАН. В возрасте около двух лет детенышей обследуют, надевают на них ошейник с трекером и выпускают в горы. Сегодня центр выпустил на Кавказе уже 15 леопардов. Но зоолог Н., который был среди авторов этого проекта, считает, что главное условие — подготовка территории выпуска — в ней до сих пор не выполнено.

— Они научились их разводить и готовить к выпуску. Замечательно. Но куда их выпускать? Этот момент полностью игнорируют, — рассуждает зоолог.

Кавказские предгорья и долины густо населены и освоены человеком, а высоко в горах леопарду сложно выжить. Поэтому он вынужден перебегать с одного горного массива на другой в попытках прокормиться на небольших клочках заповедных земель. Сотрудники центра почти не заботятся о поддержании его пищевых ресурсов.

— Например, половину леопардов выпускают в Северной Осетии. Я несколько раз проводил там обследование. Северная Осетия абсолютно не пригодна для выпуска леопарда в природу, — утверждает зоолог Н. — Это подтверждают и специалисты по копытным.

Больше всего страдают самки, которым в период выкармливания потомства нужно регулярно ловить крупную добычу: серну, тура, косулю или кабана.

— В Северной Осетии судьба такой самки в течение месяца-полутора станет предрешена, потому что она будет вынуждена охотиться на домашних животных, — считает зоолог.

Звери, которые попадают в зону с низкой плотностью диких копытных, становятся «конфликтными животными» — убивают собак и рогатый скот, и в итоге местные жители их отстреливают.

По словам ученых, руководство центра не хочет выпускать леопардов в самом Сочинском нацпарке, хотя именно южные склоны Западного Кавказа по-настоящему подходят для обитания леопардов.

— Они панически боятся, что леопард будет нападать на людей в парке или спускаться в населенные пункты, — объясняет зоолог Н. — Хотя по всему ареалу, что я обследовал, леопард живет рядом с человеком и, если численность диких копытных достаточно высокая, случаи нападения на домашних животных очень редки.

Так или иначе, спустя много лет после попыток реинтродукции леопарда на Кавказе так и не сформировалось устойчивого репродуктивного ядра. Сыграло роль и браконьерство, и некачественный мониторинг выпущенных особей, и то, что сотрудники ИПЭЭ РАН не подталкивают леопардов к взаимодействию друг с другом. По словам зоолога, особям нужно помочь создать пространственную структуру популяции, то есть сформировать биологическое сигнальное поле — например, чтобы привязать самок к территории, нужно оставлять на их тропах запах самцов.

— Чтобы изучать зверя, надо бегать по его следам, тропить, анализировать, сопоставлять. Это знания из полевой зоологии, которыми они не владеют и не пытаются овладеть, — подытоживает эксперт. — Они их разводят, выпускают, а дальше леопарды разбредаются по всему Кавказу, и никто не знает куда.

— Крупные хищники и цивилизация — вещи несовместимые, — говорит зоолог П. — К сожалению, сейчас природу активно преобразуют, поэтому переднеазиатских леопардов у нас в принципе нет, а в перспективе, я думаю, мы и тигра потеряем.

Проблема в том, что какие бы шаги по восстановлению животных сейчас ни предпринимались, их среда обитания активно уничтожается.

— Теперь начинается: караул, мы хотим, чтобы у нас жил тигр, леопард! — говорит зоолог П. — Ребята, эти животные навсегда уйдут в небытие вслед за их местообитаниями.

«Мы просто портим им товарный вид». Соколы

Однако не все подобные проекты обречены на провал. Особенно когда реинтродукция касается более мелких животных. Если проект тщательно подготовлен и продуман, результаты появляются довольно быстро — как в случае с алтайскими соколами-балобанами, популяция которых близка к исчезновению, но сохраняются шансы ее спасти. Над этим уже много лет работают ученые из Сибирского экологического центра и Российской сети изучения и охраны пернатых хищников при поддержке природоохранных фондов.

— Жили-были у нас на юге Сибири соколы, очень красивые и ценные. Пришли браконьеры и всех выловили, — рассказывает полевой орнитолог и эксперт Сибэкоцентра Елена Шнайдер, которая руководит выпуском соколов в природу. Последние 50 лет браконьеры активно отлавливают птиц для соколиной охоты: их дрессируют и продают состоятельным клиентам с Ближнего Востока.

— Сокол-балобан — один из самых универсальных и эффективных хищников в экосистеме, он отлично адаптируется к жаре и холоду и поэтому очень ценится у арабских сокольников, — объясняет Шнайдер. — Популяция этих великолепных птиц погибает по такой идиотской причине: они стали предметом понтов у шейхов, которые хотят похвастаться перед бизнес-партнерами.

Соколов отлавливают и в Сибири, и в других регионах, где те гнездятся или куда прилетают зимовать. Если раньше балобаны встречались повсюду в степной зоне Евразии, сейчас их ареал значительно сократился — все меньше особей возвращаются с зимовок на гнездование в Россию, Казахстан, Монголию и Китай. Популяция в Южной Сибири еще жива, но находится на грани генетического «бутылочного горлышка».

— Именно тут возник и долгое время существовал черный алтайский балобан — гордость Сибири. Но сейчас представители этой морфы почти исчезли из-за повальной моды среди шейхов именно на такой окрас балобанов, — говорит орнитолог.

Основной генофонд алтайского балобана сохранился только в питомниках, а его исконный ареал тем временем занимают соколы из других регионов. Из подмосковного питомника, который с 1990-х годов разводит балобанов в неволе, Елена Шнайдер подселяет птиц туда, где они когда-то обитали: «Я выпускаю особей, которые разнообразят генофонд еще не вымершей популяции».

Проекту по реинтродукции соколов предшествовали более 15 лет подготовки — ведь предстояло обустроить подходящее для выпуска место в Южной Сибири.

— Была одна очень перспективная территория с прекрасным кормовым ресурсом для хищных птиц: и пищуха, и песчанка, и суслик, и жаворонки, и кукушки, и удоды, и куропатки, огромный выбор, — говорит Шнайдер. — Но там не на чем было вить гнезда.

Поэтому еще в начале 2000-х годов Российская сеть изучения и охраны пернатых хищников запустила проект по постройке здесь искусственных платформ для гнездовий. И птицы действительно начали прилетать и вить на них гнезда.

— Это наша жилищная программа для соколов, — шутит орнитолог.

Сначала были простые открытые платформы, потом орнитологи стали строить на них гнездовые ящики с крышей и стенками, чтобы защищать птиц от непогоды. Гнездовые ящики также не дают птенцам выпасть и оберегают их от естественных врагов: орлов, ястребов и филинов.

— В эту почти лишенную хищных птиц местность удалось привлечь в том числе и соколов-балобанов, — говорит Шнайдер. — Получилось абсолютно уникальное место с очень плотным кластером гнездящихся соколов.

Спустя много лет орнитологи убедились, что создали все условия для выпуска птиц в природу. С 2017 года они начали брать птенцов балобана из питомника и подсаживать их в гнезда к диким птицам, где те растят свое потомство. Соколицы принимают «подкидышей» как родных.

— Они отличные родители и очень внимательны к птенцам, — рассказывает Шнайдер. — Они воспитывают их, обучают всему, что должен знать сокол.

Такой метод сильно повышает успех реинтродукции по сравнению, например, с жестким выпуском, когда птицу забирают из места, где она выросла, привозят в степь и просто открывают транспортную клетку. По данным орнитологов, выживаемость птиц в таком случае крайне низкая, потому что они не успевают адаптироваться к жизни в новом месте.

Есть и другой метод выпуска — хекинг (hacking), когда еще не летающих птенцов привозят в место выпуска и поселяют в искусственном гнезде. Они растут и знакомятся с окружающей средой в одиночку, без родителей, но адаптация сглажена наличием безопасного укрытия. Птенцы привыкают к климату, изучают местность и соседей, могут совершать небольшие вылазки, но всегда могут вернуться «домой».

— Сейчас мы можем дать им еще больше — настоящую семью, — говорит Елена Шнайдер. — Это стало возможным только благодаря тому, что заранее была подготовлена площадка.

Сейчас почти все соколиные семьи с приемным птенцами живут в искусственных гнездах. Так гораздо надежнее и удобнее — причем как для птиц, так и для орнитологов.

— Если я вижу, что пара загнездилась в настоящем гнезде, это для меня головная боль, — признается Шнайдер. — Значит, сюда надо будет чаще приезжать, потому что птенцы могут выпасть. Возможно, гнездо развалится, и мне придется его строить заново. А если они в гнездовом ящике, я уверена, что все будет отлично.

Ученые проводят с подсаженными птенцами еще около месяца. Наблюдают, как те растут и встают на крыло, как взаимодействуют с другими птенцами из выводка, а еще подкармливают приемную семью, чтобы лишние рты не стали для родителей нагрузкой.

Реинтродукция явно идет успешно. По словам Шнайдер, птенцы выживают и возвращаются на гнездовье:

— Соколы, которых я когда-то кольцевала птенцами, выросли, возмужали, вернулись и сейчас гнездятся на той же площадке, сами делают здесь детей.

Чтобы спасти балобанов от браконьеров, которые подстерегают на зимовке, орнитологи наносят им татуировки на клювы и лапы, например, SOS или RUS.

Для птицы это безопасно, зато браконьеры уже не смогут скрыть ее принадлежность к алтайской популяции и выправить ей фальшивый паспорт. На черном рынке ценятся «чистые» дикие соколы, а любое клеймо снижает элитность товара.

— Даже если птица будет поймана по лицензии где-то в Монголии, у нее поперек лица вытатуировано RUS. С происхождением уже никого не обманешь, — объясняет Шнайдер. — А главное — это беспонтово иметь птицу, с которой кто-то уже поработал. Так что мы им просто портим товарный вид. Такая птица больше никогда не будет предметом гордости арабского шейха.

P. S. «Мы хотим сохранить тех, кого любим»

Реинтродукция исчезнувших видов, бесспорно, приносит пользу природе и человеку. Помогает восстановить поврежденные экосистемы и умножает биоразнообразие. Любое животное, будь то хищник или опылитель, начинает вновь выполнять свои природные функции: регулирует численность других видов (в том числе, инвазивных) и запускает процессы, которые оживляют и укрепляют всю экосистему. Возвращение некоторых животных — вроде крупных травоядных — могло бы даже замедлить изменение климата благодаря тому, что они ускоряют круговорот питательных веществ и тем самым повышают способность почвы и зелени поглощать углерод.

Но, помимо прямой пользы, есть и более очевидный ответ на вопрос, зачем возвращать животных в природу.

— Мы хотим сохранить тех, кого любим, — говорит Елена Шнайдер. — Тот же сокол-балобан погибает из-за человеческой натуры. Мы просто обязаны его сохранить.

В подавляющем большинстве случаев в исчезновении целых видов животных виновен человек, так что неудивительно, что мы пытаемся исправить собственные ошибки — тем более что в данном случае это относительно легко.

По словам бывшей главы IFAW Марии Воронцовой, понимание, что все биологические виды имеют право на существование, растет вместе с темпами их исчезновения.

— Проектов по реинтродукции в мире становится все больше, и все из-за проникновения человека в природу, освоения все больших площадей под сельскохозяйственные культуры, вырубки лесов, — считает Воронцова. — Нас слишком много, а животных слишком мало.

— Животные — наши полноправные соседи. Почему бы им не обитать с нами рядом? — рассуждает зоолог П. — Когда спрашивают: «Зачем нужны тигры?», хочется задать встречный вопрос: «А зачем нужно столько людей?» Если в XXI веке с нами по соседству обитают тигры, это показывает зрелость нашего общества — значит, мы достаточно развитые, чтобы рядом с нами обитали такие древние животные.