«Дети стали рождаться с серьезными пороками» Физик Андрей Ожаровский — об обнаружении радиоактивного загрязнения в Монголии, болезнях местных жителей и своей депортации

19 августа в Монголии задержали российского инженера-физика Андрея Ожаровского. Он приехал в страну по приглашению активистов, которые просили установить, есть ли радиоактивное загрязнение  в пустыне Гоби, где добывает уран французский атомный гигант Orano. Оказалось, что загрязнение не просто есть, а оно довольно серьезное и, вероятно, уже негативно влияет на здоровье местных жителей.

В скором времени после обнаружения радиоактивных участков за физиком  приехали силовики. А спустя неделю после задержания его депортировали из страны.

В интервью «Кедру» Андрей Ожаровский рассказывает:

• как проходили исследования, в которые включилось множество местных жителей;
• почему он считает, что добыча урана в Гоби ведется «варварским методом»;
• что происходило с ним после задержания;
• и как власти Монголии попытались дискредитировать его и скрыть  информацию об опасном загрязнении.

«Растворенный уран попадает в питьевую воду»

— Андрей, ваше задержание было одной из важных тем и в монгольских, и в российских СМИ. И сначала хочется спросить: почему вы вообще решили проводить исследования в Монголии?

— Во-первых, я поехал в Монголию, потому что мне это было интересно. Я там никогда не был, и туристический мотив был действительно значимым. А во-вторых, конечно, я хотел помочь местным экоактивистам разобраться, есть ли радиоактивное загрязнение в местах добычи урана. Это то, чем я занимаюсь в России и в чем хорошо разбираюсь.

Добыча урана — очень грязный процесс. Не все об этом знают, а кто-то даже отрицает. Но мы снова доказали, что это так.

Меня пригласила инициативная группа, которая называется «Сила единства во имя Родины». Они привезли меня в пустыню Гоби и познакомили с местными пастухами. Пастухи живут на этих землях, потому что им нравится традиционное природопользование — это совсем не нищие люди, образованные, умеющие пользоваться интернетом. Они держат сотни голов скота и хотят продолжать так жить.

Но тринадцать лет назад, в 2012 году, к ним пришла французская компания Orano, которая начала бурить в пустыне скважины, закачивать туда серную кислоту и выкачивать из недр урановый раствор. Этот варварский способ, который по-научному называется методом скважинного подземного выщелачивания, — один из самых разрушительных для природы, потому что с его помощью уран переводят в растворимое состояние. Если исходно в месторождениях уран неподвижен, находится глубоко под землей и никому не мешает, то когда атомщики переводят его в растворимое состояние, под землей образуются буквально озера жидких радиоактивных отходов.

В процессе бурения нарушается устоявшаяся геологическая структура, и растворенный промышленниками уран может оказаться в водоносных горизонтах.

Атомщики очень любят этот метод, поскольку он самый дешевый. Кроме того, он позволяет разрабатывать месторождения даже самых бедных руд, для которых применение других способов просто невыгодно. При этом на бумаге у них все всегда чисто, но мы еще в прошлом году экспериментально доказали опасность этого метода в российском городе Шумиха Курганской области: после того, как там начали добывать уран методом скважинного подземного выщелачивания, из артезианских колодцев местных жителей пошла вода, которую нельзя употреблять.

И вот в Монголии спустя время после прихода атомщиков вдруг начался массовый падеж скота. И у людей тоже начались проблемы со здоровьем: у одного парня, у которого мы были в гостях, отец умер от рака, а у его молодой женщины — рак груди. Стали рождаться дети с серьезными пороками — в 2020 году родился мальчик Мөнхнасан Ариунболд, у которого нет верхней челюсти. Тут я оговорюсь: я не врач — не могу и не имею права устанавливать причинно-следственную связь. Но до прихода атомщиков таких проблем не было. И поскольку в Гоби питьевую воду получают из подземных источников, есть вероятность, что после того как уран привели в жидкое состояние, его растворы попали в эту самую воду, которую употребляют и жители, и скот.

До того, как пригласить меня, люди много лет судились с атомщиками. И в 2017 году судья рекомендовал им пригласить экспертов для исследования радиационной обстановки в пустыне. Фактически они просто пытались исполнить рекомендацию суда. Причем эксперта, который мог бы к ним приехать и провести замеры, они искали по всему миру: обращались в Германию, в Японию, в США. То есть это был очень долгий процесс. Где-то получали отказы, какие-то организации говорили, что у них уже составлен план работ и они не могут приехать. А я смог.

К моему удивлению, местные краудфандингом собрали деньги, чтобы оплатить мне билеты. И экоактивисты, к которым я ехал, пригласили на инспектирование пустыни всех желающих: люди приезжали даже издалека. Одна бабушка приехала, сказав, что изучала русский язык и хочет пообщаться с русским, а заодно и природе помочь.

Мы стали ездить по Гоби и проводить гамма-съемку. И нашли загрязнения в первый же день: просто ехали по дороге и дозиметр сработал в автомобиле. То есть радиационный фон настолько повышен, что несмотря на свойство металлической оболочки машины экранировать — защищать от посторонних воздействий — мы это увидели.

Это была классическая и хорошо организованная общественно-экологическая инспекция. Участвовали все. Как только мы находили загрязненные участки, люди доставали телефоны и начинали снимать и вести прямые трансляции. Я уже и забыл, когда такое было в России, но это правильно — нужно, чтобы о проблеме знало как можно больше людей. Съемки участников инспекции подхватили и крупные монгольские блогеры.

Мы обозначили контур первого загрязненного участка и поехали дальше — дозиметр снова сработал. Значит, нашли второй загрязненный участок. Побегали вокруг него — обозначили его контур. В ста метрах оказался третий. И все это рядом с дорогой или на ней, а это опасно: в сухой сезон при прохождении автотранспорта поднимается радиоактивная пыль, которую могут вдыхать люди. То есть радиоактивные частицы оседают не только на одежде и в волосах, но и в легких. А внутреннее облучение намного опаснее внешнего.

И мощность дозы гамма-излучения оказалась очень серьезной. При фоновом уровне в 0,08 — 0,16 микрозиверта / час, мы находили участки, где излучение достигало 2, 3 и даже 5 микрозиверт / час. Анализ гамма-спектров показал, что фонят с наибольшей вероятностью именно разлитые соли урана — его дочерние продукты распада. Спектры почти совпали с теми, которые я снимал в Курганской области: а там был именно разлив урана, растворенного серной кислотой.

Что важно: обнаруженные нами участки загрязнения находились в нескольких километрах от мест добычи. Можно только предполагать, почему: может быть, это был слив жидких отходов — например, буровых вод. Этого мы не устанавливали. Но мы подъезжали и непосредственно к местам, где ведется добыча. Видели персонал французской компании — они совершенно спокойно реагировали: за ограждение мы не перелезали, а, соответственно, и вопросов к нам не было. И рядом с забором загрязнений мы не нашли — в этой части наши ожидания не оправдались. Хотя, опять же, мы обошли не все ограждения.

Позже — уже после задержания — меня заставили видео и фотографии с результатами измерений стереть. Сказали, что сведения о состоянии окружающей среды секретные и их нельзя публиковать. Как оказалось, обманули: в монгольском законе все ровно наоборот написано.

«Атомщики коррумпировали чиновников» 

— Как вас задержали?

— Пока мы ездили по пустыне, в местной прессе вышла серия статей, которые, на мой взгляд, носили заказной характер. Там сообщалось, что приехал какой-то русский, который хочет поссорить монголов с французами. И вообще, наверное, он шпион или агент Росатома. Причем в разных СМИ были почти одинаковые формулировки.

Но монгольские власти, надо отдать им должное, сначала на это не реагировали. Тем более, что и мнения самих жителей в публичном пространстве разделились: одни говорили, что мы заняты важным делом и должны продолжить исследования, другие — что «российских шпионов» им здесь не нужно. Словом, все оставалось на уровне дискуссий в обществе.

Но уже на второй день нашей инспекции вышло заявление комиссии по ядерной энергии Монголии, в котором говорилось, что я распространяю «заведомо ложную информацию» о радиоактивном загрязнении окружающей среды и что это «вызвало страх и панику среди населения». И тут правительственные органы уже не могли не реагировать.

Меня задержали не на действующих урановых разработках, а на старом, еще советском месторождении Мардай, которое уже заброшено — там остались только отвалы, горы радиоактивных отходов высотой 12 метров. И когда я замерял радиоактивный фон среди этих отвалов, подъехал черный внедорожник, из которого вышли четыре человека, в том числе женщина в форме миграционной службы, и попросили мой паспорт.

Ситуация, конечно, абсурдная. Вокруг на десятки, если не сотни километров — никого. И вот в это безлюдное место приезжают представители власти, чтобы проверить чей-то паспорт.

Как они меня нашли? Наверное, включили отслеживание телефона или искали с помощью дрона. По крайней мере, товарищ, с которым мы были на этом советском объекте, говорил, что видел летающий дрон.

Паспорт я показал, сотрудница взяла его в руки и сказала, что не может вернуть — я должен проехать с ними. Так меня и задержали. При этом какого-либо физического или морального давления никто не оказывал — сотрудники всех ведомств, с которыми мне впоследствии пришлось взаимодействовать, вели себя предельно корректно.

Через 12 часов меня привезли в управление разведки в городе Чойбалсан. Там следователи стали задавать совершенно тривиальные вопросы: «Кто вы такой?», «Зачем приехали в Монголию?», «Кто вам платит деньги?». Последний вопрос довольно принципиален: мне никто за измерения радиационного фона денег не платит, у меня есть работа — я вообще-то школьный учитель — а измерениями я занимаюсь в свободное время, просто потому что считаю это важным. И не получаю за это денег ни в России, ни за рубежом. Затем они спросили: «Хорошо, вам не платят, но, может, вам передавали какие-то подарки?». Это меня рассмешило. Говорю: «Да, знаете, один из пастухов в Гоби вырастил арбуз и подарил его нашей группе». Ну, это действительно так и было.    

После допроса — хотя это было довольно дружественно и больше походило на опрос — мне говорят: надо поехать с вами в столицу. Что ж, пожалуйста.

Ехали долго — даже останавливались на ночевку в гостинице. Приехали в Улан-Батор, в главное управление разведки. Здесь отношение оказалось еще мягче: мне даже позволили делать заметки, тогда как в Чойбалсане говорили, что записывать что-либо запрещено.

Мне объяснили, в чем меня подозревают. Три пункта: шпионаж, осуществление работ при въезде по туристической визе и тот факт, что я не произвел поверку своих приборов в Монголии — именно из-за этого комиссия по ядерной энергии посчитала, что полученные мной данные недостоверны. Конечно, я просто не знал, что такая поверка нужна — никогда ранее мне не приходилось сталкиваться с таким требованием. И в этой части я свою вину признаю. Хотя мне объяснили, что это мелкое административное правонарушение — как переход дороги на красный свет и что большого скандала, конечно, раздувать не стоило. Тем более, что в точности приборов у меня оснований сомневаться нет.

Главное управление разведки уже не интересовали вопросы, зачем я приехал. Они спрашивали, что я нашел: «Какие там показатели?», «А насколько это опасно?», «А могут ли ваши приборы сбоить?». Последний вопрос, кстати, хороший: подделать показания на дозиметре нельзя, его можно только сломать. 

В итоге они поняли, что я точно не клиент разведки, и передали дело в полицию. То есть они не стали вменять обвинений в распространении ложной информации и в шпионаже. Осталось только нарушение визового законодательства и тот факт, что я не провел поверку приборов. Ну, а это уже, как и сказал, административка.

В полицию меня несколько дней не вызывали, хотя и паспорт никто не вернул. Это было немного странно, ведь у меня заранее были куплены билеты на автобус в Россию, и я бы спокойно уехал.

Но, видимо, нужно было именно депортировать. При этом почему-то не быстро. Это позволило мне, находясь в Монголии, составить технический отчет о своих исследованиях, и отправить его в комиссию по ядерной энергии по электронной почте, а затем и отнести его непосредственно в офис. В своем письме, приложенном к отчету, я предложил сотрудникам монгольской комиссии отправиться в пустыню Гоби вместе и провести измерения с использованием и моих, и их приборов. Был уверен, что они покажут одинаковый результат.

Но, к сожалению, никакой реакции от комиссии на мои предложения не последовало. Когда я принес отчет, дежурный сказал: «Да! Я сейчас же передам это начальнику». Пошел куда-то наверх, потом вернулся и говорит: «Простите, я ошибся. Начальник давно уехал». Видимо, председатель комиссии, увидев, что за бумагу ему принесли, куда-то делся. Ну, бывает, бывает.

В полицию меня вызвали только спустя три дня, во вторник 26 августа. Сразу спустили в подвал, но, как оказалось, не потому что там пыточная, а потому что там гараж. Посадили в машину миграционной службы, отобрали зачем-то телефон и с двумя сопровождающими повезли к границе.

На границе — еще один опрос: сказали, что если я хотел производить замеры радиационного фона, то должен был получить специальную визу, а не ехать как турист. Я этого не знал. Опять же скажу, что измерение дозиметром — это то же самое, что измерение температуры воздуха: просто фиксация показателей окружающей среды. Я не работал, денег не получал. Но раз уж у них такое законодательство — что ж, я признал нарушение.

При этом снова отмечу, что сотрудники вели себя очень корректно, даже накормили мясом. Да, оштрафовали на 100 тысяч тугриков (около 2 240 рублей) и лишили права на въезд в страну на три года. Но все это было обставлено довольно вежливо. Ну и поздно вечером 26 августа меня отвезли к границе с Россией.

— У вас есть понимание, почему комиссия по ядерной энергии не отреагировала на ваше предложение?

— Я, конечно, могу сделать необоснованное обобщение, что все атомщики — люди не совсем честные. А могу сказать, что, возможно, комиссия стала частью провокации, в ходе которой мне не дали завершить исследования и запретили въезд в страну. Я уверен, что без заявления комиссии вряд ли бы кто-то всерьез воспринял заявления в СМИ, что я шпион.

Но это все зыбкая почва догадок. Это не утверждение.

Что меня укрепляет в моих предположениях, это тот факт, что в прошлом году именно эта французская компания была оштрафована французским судом на 4,8 миллиона евро за коррупционную деятельность в Монголии.

И если они коррумпировали чиновников, то можно предположить, что у них есть возможность влиять и на местных журналистов. Ну, попросту говоря, прикормить их. Потому что они, конечно, первые, кто не заинтересован в обнаружении загрязнений, ведь это вызвало вопросы о компетенции самой комиссии…

Однако, возможно, все было чистой случайностью — оставим и такую вероятность.

— В самом начале вы рассказали о довольно страшных событиях, которые происходят с людьми, живущими в районе урановых разработок. Падеж скота, онкозаболеваемость. Но могла ли добыча урана в Монголии быть более безопасной?

— Добыча урана не может быть безопасной в принципе. Какой бы метод вы ни использовали: шахтный, карьерный или же метод подземного выщелачивания. В каких-то случаях у вас останутся фонящие отвалы, в каких-то — радиоактивные подземные озера и разливы на поверхности.

Уран безопасен только тогда, когда он находится под землей. И я глубоко убежден, что в интересах будущих поколений следует оставить уран в недрах.

К сожалению, то, что происходит в Монголии, будет иметь и отдаленные последствия: загрязнение, если не проводить рекультивацию, сохранится и через сто лет. Но если по документам загрязнения нет, то и рекультивацию проводить никто не будет.

К сожалению, сейчас я вижу, что вместо исследований загрязнения началось давление на людей, которые меня пригласили в Монголию. Их вызывают на допросы. Идет скоординированное давление на экоактивистов.

Но хочу сказать, что существует Орхусская конвенция, которая фиксирует, что информация о состоянии окружающей среды должна быть общедоступна. Монголия не является стороной этой конвенции, а вот Франция является. И, согласно конвенции, ее требования распространяются даже на ту деятельность компаний из стран-участниц, которая ведется на территории третьих стран.

То есть, если вдруг окажется, что компания Orano действительно имеет какое-то отношение к притеснению монгольских активистов, она может понести за это ответственность по французскому законодательству.

Я считаю, что монгольские активисты должны продолжать свою борьбу. Самое главное сейчас — держать связь с пастухами из Гоби. Потому что есть опасения, что атомщики пригонят бульдозеры и начнут перепахивать загрязненные участки. Если они это сделают, у нас будет факт уничтожения улик. Кроме того, активисты должны найти другого эксперта, который получит правильную визу, проведет поверку своего оборудования и в полном соответствии с процедурой проведет исследования.

Сам же я сейчас ищу в Монголии юриста, который бы запросил протоколы моих допросов, чтобы я смог их опубликовать и показать, что установили монгольские органы власти и как они отреагировали на мое сообщение о загрязнении. Сам факт, что они решили эту информацию не перепроверять, уже о многом говорит.