«Страна будто стесняется признать ведущую роль человека в изменении климата» Потепление уже отбирает у России земли. Пытаются ли его остановить? Интервью с экспертом Михаилом Юлкиным

30 ноября в Дубае стартует 28-я конференция ООН по изменению климата. Ожидается, что в ней примут участие представители 198 государств, которые обсудят прогресс в достижении глобальной цели — не допустить увеличения среднегодовой температуры Земли более чем на 1,5°C относительно доиндустриального уровня.

Тот факт, что климат на планете меняется в сторону потепления, уже никем не оспаривается. Межправительственная группа экспертов по изменению климата, работающая под эгидой ООН, фиксирует и другой научный консенсус: причина наблюдаемого глобального потепления — деятельность человека, и в первую очередь — сжигание ископаемого органического топлива. Образующиеся в качестве побочного продукта человеческой деятельности углекислый газ, метан и другие парниковые газы накапливаются в атмосфере и усиливают парниковый эффект, возвращая обратно к поверхности Земли значительную часть идущего от нее теплового (инфракрасного) излучения, которое в противном случае просто уходило бы в открытый космос. 

Хорошо еще, что часть (примерно половину) выбрасываемого в атмосферу антропогенного СО2 поглощают мировой океан и наземные экосистемы (прежде всего, леса и болота) и что естественные факторы климатической изменчивости в целом оказывают охлаждающее воздействие, пусть и незначительное. Иначе рост средней глобальной температуры уже давно превысил бы 1,5°C.

Впрочем, дело не только в повышении средней температуры. Антропогенное изменение климата сопровождается разбалансировкой климатической системы и несет с собой такие малоприятные явления, как:

• продолжительные волны тепла — недели и месяцы с аномально жаркой погодой;
• увеличение количества и силы (интенсивности) экстремальных погодных явлений: штормов, ураганов, проливных дождей, наводнений, засух;
• увеличение масштабов природных пожаров;
• таяние ледников и многолетнемерзлых грунтов (которые мы раньше по ошибке и несколько легкомысленно называли “вечной мерзлотой”);
• повышение уровня мирового океана с угрозой затопления прибрежных территорий и населенных пунктов;
• сокращение биологического разнообразия: по прогнозам ученых, при потеплении климата на 1,5°C исчезнет половина видов насекомых, часть позвоночных и около 10% видов растений. В случае более серьезного потепления ущерб экосистемам будет выше.

О необходимости бороться с изменением климата на межгосударственном уровне говорится на протяжении последних трех десятилетий, но насколько в действительности продвинулись страны в решении этой проблемы?

В преддверии COP28 говорим с экспертом Международного центра устойчивого энергетического развития под эгидой ЮНЕСКО Михаилом Юлкиным о том, какие государства в наибольшей степени приблизились к достижению нулевых выбросов парниковых газов, какие готовятся помогать в поглощении выбросов соседям, и куда ведет особый путь России в борьбе с изменением климата.

— Первая конференция сторон РКИК состоялась в 1995 году, и уже тогда была поставлена задача замены ископаемого топлива альтернативными источниками энергии, прежде всего — возобновляемыми. Сегодня, по прошествии без малого 30 лет, мы видим значительные успехи, которых в этом направлении достигли страны ЕС, США, Великобритания, Китай, некоторые другие. Но при этом и Китай, и США, и ЕС все равно остаются одними из основных эмитентов парниковых газов. В России очень малая часть электроэнергии вырабатывается из возобновляемых источников — всего порядка 1%, а в производстве тепловой энергии возобновляемые источники вообще не используются. Можно ли говорить, что мир в целом не успевает переходить на возобновляемые источники, чтобы удержать потепление в рамках 1,5°C?

— К сожалению, пока нет, не успевает. Чтобы удержать потепление в рамках 1,5°C, надо к 2030 году сократить выбросы на 40% от текущего уровня. Но мы видим, что даже не все страны себе такие цели ставят.

Например, Россия заявляет, что к 2030 году «сократит» выбросы парниковых газов до показателя в 70% относительно уровня 1990 года. Но по факту они уже сегодня ниже этого уровня. Согласно последнему официальному отчету, они находятся на отметке 50% от уровня 1990 года. То есть, по сути, страна оставила себе возможность к 2030 году не сократить, а нарастить выбросы на 40%. Что прямо противоречит задачам, которые стоят перед миром на ближайшие 10 лет.

В то же время у многих стран есть понимание, что мы задерживаемся и что надо действовать быстрее. Так, недавно США и Китай в своем совместном заявлении объявили о готовности содействовать трехкратному увеличению мощностей возобновляемой энергетики в мире к 2030 году (сейчас из возобновляемых источников получают около 29% общемирового объема электроэнергии — прим. ред.). Это очень серьезная задача. Скорее всего, она будет в первую очередь решаться за счет солнечной энергетики, которая [по данным Международного энергетического агентства], стоит дешевле остальных. Также внести серьезный вклад может создание ветроэнергетических мощностей морского базирования. Это особенно актуально для Европы и других густонаселенных регионов, где с ветряками на суше не развернешься, зато их можно поставить на шельфе или еще дальше от берега, в открытом море на платформах. 

Россия, имея большие территории, могла бы в этом преуспеть. Но пока таких амбиций страна не заявляет. Наоборот, говорит о том, что не собирается в ближайшее время отказываться от традиционных источников энергии.

У нас в стране около 20% вырабатываемой электроэнергии приходится на атом, еще примерно столько же — на гидроэнергию, около 15% — на уголь, остальное — преимущественно на природный газ. В 2013 году государством были приняты решения о поддержке возобновляемой энергетики, но с реализацией возникли трудности. Во-первых, в ветроэнергетике у нас мало своих производителей и ставка делалась на взаимодействие с иностранными компаниями, в частности, с датской Vestas и нидерландской Lagerwey. Но по известным причинам это сотрудничество застопорилось. То же и с солнечной энергетикой, но там у нас есть хотя бы одна достаточно крупная компания — Hevel, которая успела создать собственный потенциал и развивается на собственной основе. Но те масштабы, те объемы в создании новых зеленых мощностей, которые в планах нашей страны заявлены (довести долю возобновляемых источников в энергобалансе страны до 10% к 2050 году — прим. ред.), конечно, ничему не соответствуют. В этом смысле от остального мира мы здорово отстаем.

Сегодня абсолютным мировым лидером по развитию промышленности, которая производит оборудование для возобновляемой энергетики, а также по созданию собственно генерирующих мощностей на возобновляемых источниках энергии (ВИЭ) является Китай, который сумел выиграть конкуренцию у большинства европейских компаний

и даже претендует на то, чтобы поставлять свою продукцию, в частности солнечные панели, на европейский рынок. Несмотря на то, что по доле возобновляемой энергетики Китай пока еще проигрывает европейцам, по оснащению, по объему энергии, производимой за счет возобновляемых источников, он безусловный фаворит. 

В целом можно констатировать, что глобальный тренд на увеличение доли ВИЭ есть. Крупные экономики, такие как ЕС, Великобритания, США, Канада, Китай, а в последнее время также Индия, Саудовская Аравия, Объединенные Арабские Эмираты, активно осваивают технологии производства электроэнергии за счет возобновляемых источников. А вот Россия в этот тренд пока не очень вписалась.

— О России еще поговорим подробно. Но каковы фундаментальные причины того, что удержать потепление в пределах 1,5°C не успевает мир в целом? Это тоже неготовность отказываться от нефти, газа и угля?

— На самом деле, эти виды топлива используются по-разному. Уголь — это преимущественно электроэнергетика, газ — это в первую очередь тепло, а нефтепродукты — топливо для транспорта. Значит, речь идет о декарбонизации не одной, а трех отраслей. И если в области электрогенерации мы наблюдаем более-менее адекватный тренд, то с теплоснабжением ситуация сложнее. Во многих странах теплоснабжение основано на использовании водяного пара, для получения которого сжигают топливо. Низкоуглеродной альтернативой является перевод теплоснабжения на электричество, а это довольно дорого и долго.

Поэтому задача, скорее, заключается в том, чтобы перестроить сами объекты, на которые подается тепло. Необходимо внедрить энергоэффективные технологии, которые помогут многократно снизить потребление тепловой и электрической энергии. И подобные программы уже есть. Например, в Европе реализуется большая программа энергетической реновации нескольких миллионов зданий. При этом сам этот сектор включен теперь в общую европейскую систему регулирования выбросов парниковых газов с помощью квот. Аналогичные задачи по повышению энергоэффективности зданий решают Великобритания, США, Канада, некоторые другие страны. Но массовым явлением это пока не стало. В России тоже. Даже в Москве по программе реновации сегодня строятся здания, которые часто не соответствуют современным требованиям. Например, в новых жилых зданиях предусматривается возможность установки сплит-систем кондиционирования. Вот прямо сразу гнезда для сплит-систем на фасаде делают. Это, наверное, самое неэффективное решение из всех возможных. Эффективней было бы устанавливать централизованные системы кондиционирования зданий с рекуперацией тепла, а не сбрасывать тепло на улицу. Это, конечно, вышло бы подороже, зато потом жители меньше платили бы за энергию. Интересно, что в секторе коммерческой недвижимости так и делают. Новые бизнес-центры и торговые центры имеют довольно высокий класс энергоэффективности, и там все сделано, как надо. По крайней мере, в столице и других крупных городах это уже вполне сложившаяся практика. Вроде бы есть попытки распространить ее и на жилищный сектор. Так, «Дом.РФ» запустил недавно программу [ипотечного] кредитования, где ставка по ипотеке зависит от уровня энергосбережения: чем меньше требуется энергии на квадратный метр, тем ниже ставка. По-хорошему, это должно стать мейнстримом. В этом случае расход топлива на отопление зданий можно будет сократить в разы. 

Что касается транспорта, то здесь главное направление декарбонизации — это  отказ от дизельного топлива, бензина и переход на электрические двигатели. В том же Китае это уже приобрело массовый характер. Там сегодня производится и продается больше всего электромобилей. Их доля в продаже новых легковых автомобилей повысилась за последние три года в 4 раза, с 7% в 2020 году до 29% в 2022 году. Прогноз на 2023 год — 40%. Самый высокий показатель доли в продажах автомобилей с электродвигателями показывает Норвегия — более 90%. Известно, что с 2017 года объем продаж автомобилей с двигателем внутреннего сгорания в целом по миру не растет. А, по-хорошему, ему надо бы начать снижаться, чтобы через 10–12 лет таких автомобилей вообще не осталось на дорогах. 

В России нет специальной программы поддержки электротранспорта и создания сети зарядных станций. Мы чаще слышим о планах и мерах поддержки газового топлива. На Сахалине, где проводится эксперимент по достижению углеродной нейтральности к 2025 году, говорят и про то, и про другое, хотя разумней было бы не распыляться, а делать ставку на что-то одно, и лучше бы на перевод всего автопарка региона на электрическую тягу. Из крупных российских проектов развития электротранспорта стоит выделить усилия правительства Москвы по внедрению электробусов и в целом по созданию сети наземного и подземного общественного транспорта, работающего на электричестве. Проблема, однако, в том, что эти усилия не подкрепляются параллельным внедрением генерирующих мощностей или хотя бы сети зарядных станций на ВИЭ. Хотя солнечные панели кое-где в Москве уже стоят.

— Россия в конце октября представила новую климатическую доктрину. В ней, в отличие от предыдущей, утвержденной в 2009 году, ставится задача по достижению страной углеродной нейтральности. На ваш взгляд, насколько новая доктрина амбициозна и насколько ее положения реализуемы с учетом того, что руководство страны, в общем-то, рассматривает возможность наращивания угольной генерации?

— Все-таки задача достичь углеродной нейтральности к 2060 году — очень важна. До сих пор у нас не было ни одного нормативного документа, где стремление к углеродной нейтральности было бы обозначено как долгосрочная цель. Но одновременно в доктрине закреплена уже упомянутая промежуточная цель на 2030 год («сократить» выбросы до уровня 70% от показателей 1990 года — прим. ред.), которая фактически предусматривает рост выбросов. А если мы говорим, что наша цель — удержать потепление в пределах 1,5°C, то нужно выбросы относительно текущих показателей сокращать, а не увеличивать.

Но у доктрины есть и более фундаментальные проблемы. Например, абсолютно неуклюжая оговорка, что мы признаем влияние деятельности человека на изменение климата «на фоне естественной климатической изменчивости, которая приводит к значимым, преимущественно неблагоприятным последствиям для человека». Если читать, как написано, и пользоваться правилами русского языка, то получается, что это естественная изменчивость климата приводит к неблагоприятным последствиям для человека, а вовсе не человеческая деятельность.

И из-за этой невнятности совершенно неясно, что же делать: заниматься декарбонизацией, потому что человек влияет на климат, или заниматься только адаптацией, потому что климат меняется сам по себе, и мы с этим ничего поделать не можем?

Одновременно в тексте доктрины присутствует и тот, и другой посыл. На мой взгляд, подобная амбивалентность в документах, носящих концептуальный характер, не приемлема. Складывается впечатление, что авторы стеснялись признать доминирующую роль человека в сегодняшнем изменении климата и, соответственно, сказать, что надо предпринимать меры, направленные на смягчение нашего воздействия на климат.

Мало того, долгосрочная цель — прийти не позднее 2060 года к балансу между выбросами парниковых газов и их поглощением — тоже сформулирована не как безусловный императив, а с оговорками: при достижении данной цели требуется учитывать «национальные интересы и приоритеты социально-экономического развития». А это чревато. 

— Андрей Мельниченко, представитель Российского союза промышленников и предпринимателей, выступая на предыдущем саммите, COP27, в качестве делегата от России, заявил: «Наша экономика будет вести себя так, как ведет. И мы и так все сократим». Насколько реалистично все сократить, ничего не меняя?

— Это заявление из разряда тех, которые не могут не настораживать, потому что невозможно себе представить, как декарбонизировать экономику, сохраняя ее зависимость от ископаемого топлива. Это сделать просто невозможно.

Если мы возьмем российскую стратегию низкоуглеродного развития, то она предполагает сокращение выбросов к 2050 году максимум на 25%, и при этом предполагает двукратное увеличение поглощения углерода лесами в период с 2030 по 2050 годы. Для меня (да и не только для меня) это загадка. Не очень понятно, что такого должны за 20 лет сделать лесные специалисты, чтобы российские леса стали в два раза больше поглощать парниковых газов?

Кроме того, заявление Мельниченко выглядит не очень красиво еще и потому, что России с ее большими лесными площадями повезло. Сокращать выбросы парниковых газов и выходить на углеродную нейтральность необходимо всем, в глобальном масштабе, а леса, которые поглощают СО₂ из атмосферы, имеются не у всех. Многим странам нечем компенсировать свои выбросы, и Россия могла бы им помочь. А для этого необходимо не просто выйти в ноль (net-zero), а надо выйти в минус, т.е. сделать так, чтобы поглощения СО₂ превышали выбросы. И такой пример у нас перед глазами уже есть. Финляндия заявила, что к 2035 году «выйдет в ноль», а потом будет «выходить в минус», помогая своими лесами остальному миру. Мне кажется, что это более ответственная позиция.

— А насколько российские леса вообще в состоянии нивелировать те выбросы, которые производятся на территории самой Российской Федерации?

— Если брать официальные данные, то сегодня российские леса поглощают за год примерно 700 млн тонн CO₂ (годовая эмиссия России в 2021 году оценивалась в 1942,54 млн тонн — прим. ред). Но есть и другая сторона медали: масштабные лесные пожары приводят к тому, что леса одновременно становятся и дополнительными источниками выбросов.

Сегодня лес в деле достижения углеродной нейтральности — фактор крайне ненадежный, в отличие от перехода на зеленую энергетику.

— Но у России есть своя зеленая энергетика — атомная. Насколько она способна заменить энергию солнца и ветра в плане борьбы с изменением климата?

— В случае с атомом есть один важный момент — даже помимо вопроса о безопасности — это проблема со сроками. Строительство атомных станций занимает очень много времени (в среднем, около 15 лет — прим. ред.). А сокращать выбросы нужно сейчас.

Кроме того, строительство солнечных и ветряных электростанций гораздо дешевле, чем строительство АЭС. А еще атомные станции очень чувствительны к меняющимся температурам. Реакторы надо охлаждать, часто их охлаждают водой из ближайшего водоема. Но в последнее время при высоких температурах вода бывает недостаточно холодной, реактор не удается охладить до нужной, безопасной температуры, и тогда из соображений безопасности его приходится останавливать во избежание инцидентов. Можно, конечно, дополнительно охлаждать воду, чтобы гарантированно охладить реактор, но это дорого и мало продуктивно. Все-таки энергия в этот момент нужна для других целей. 

— Владимир Путин говорил, что одна из целей России — установить круглогодично навигацию по Северному морскому пути. И вот этой цели глобальное изменение климата, в общем-то, способствует. Действительно ли у России есть шанс экономически выиграть от климатического кризиса, и с какими опасностями она столкнется, если все-таки мы не удержим повышение среднегодовой температуры в рамках 1,5°C?

— Действительно, есть прогнозы, что потепление рано или поздно приведет к тому, что в Арктике не будет льда, или он будет присутствовать там в минимальном количестве, и это позволит осуществлять круглогодично навигацию по Севморпути.

Но что возить и куда? Мы ведь знаем, что Китай — главный поставщик продукции с Востока на Запад — уже строит «Новый шелковый путь». Это фундаментальный для Пекина проект — скоростная магистраль, по которой товары будут поставляться из Китая в Европу через Центральную Азию, Кавказ, Турцию. Российскую территорию проект не затрагивает. Почему вдруг должно оказаться, что возить грузы кораблями через Севморпуть дешевле? А нам самим по Севморпути возить в Европу нечего. Наш Северный морской путь в свое время использовался не как международный транспортный коридор, а как способ доставки грузов на российский же север. Там у нас были военные базы, там были научные станции. По большому счету, это была внутренняя навигация и никто в то время не пытался сделать из СМП международный транспортный коридор для транзитного потока грузов. А если попытаться, то прежде всего следует подумать о том, насколько это перспективно с экономической точки зрения.

Кроме того, освобождение Арктики ото льда даром не проходит. Оборотной стороной этого процесса станет и уже становится эрозия береговой линии. 

Мелкий лед, остающийся в воде после таяния ледников, буквально отгрызает у России значительные куски суши.

По оценке специалистов, в результате этого Россия ежегодно теряет по несколько сотен квадратных километров своей территории. 

Поэтому создание навигационных мощностей будет сопряжено с большими сложностями: надо будет все время укреплять береговую линию, иначе эрозия приведет к тому, что порты будут работать нерегулярно. Кроме всего прочего, таяние ледников будет означать высокую вероятность появления айсбергов. И это тоже создаст значительную опасность для навигации.

— Если с изменением климата не бороться, то к нему надо адаптироваться. Какие реальные, не нормативно-правовые, а именно реальные работы по адаптации к изменению климата сейчас ведутся в стране? Простой пример: летом этого года в Москве устанавливали комнаты прохлады. А что еще?

— Москва после 2010 года (год аномальной жары, из-за которой в столице в июле смертность увеличилась в 1,5 раза по сравнению с 2009 годом — прим. ред.) выводы для себя сделала и определила меры, которые в случае высоких температур автоматически сразу включаются. Это и прохладные комнаты, и дополнительные бригады скорой помощи. Но в других городах такого пока нет.

Проблема еще и в том, что Россия — это очень большая территория с очень разными климатическими условиями. И последствия изменения климата от региона к региону будут различаться. Бывают такие серые зоны, в которых просто не знаешь, чего ждать: чуть южнее — точно климат будет засушливым, чуть севернее — более влажным, а посередке что? У нас сейчас не хватает станций наблюдения, чтобы можно было с уверенностью сказать, в каком регионе в какую сторону будет меняться тренд. Необходимо создать плотную сеть станций наблюдения, чтобы знать, к чему адаптироваться.