Некоторые слова сейчас запрещено публиковать в российских СМИ. Язык находится под цензурой, а за нарушение запретов грозит административное и уголовное наказание. Мы вынуждены заменить эти слова в прямой речи спикеров на пока еще легальные аналоги. Они будут поставлены в скобки. Оригинальную версию материала вы можете прочитать на «Радио Свобода» (Минюст РФ считает это СМИ иностранным агентом).
Боевые действия затронули всю территорию Украины от Харьковской области до Ивано-Франковской. По последним данным ООН, жертвами стали 5 996 мирных жителей, число погибших среди военнослужащих исчисляется десятками тысяч. Взрывами разрушены дома, дороги и социальная инфраструктура десятков городов. В сентябре премьер-министр Украины Михаил Шмыгаль заявил, что ущерб от военных действий оценивается в $326 млрд.
Но куда хуже урона инфраструктуре, по мнению как чиновников, так и ученых, будет ущерб экосистемам. Уже в апреле этого года, по словам министра природных ресурсов Украины Руслана Стрельца, он оценивался «сотнями миллиардов гривен»: только вред природе, причиненный уничтожением нефтебазы в Крячках в феврале, по данным чиновника, составил 810 млрд.
Постоянный мониторинг экопоследствий боевых действий ведет международная группа экологов и экоактивистов UWEC (Ukraine War Environmental Consequences Workgroup). В это объединение вошли ученые и экоактивисты из пяти стран: России, Украины, Беларуси, США и Германии.
В интервью «Кедр.медиа» эксперты UWEC Алексей Василюк (Украина), Евгений Симонов (Россия, признан Минюстом РФ «иностранным агентом») и Алексей Овчинников (Беларусь) рассказывают:
- Какие экологические последствия боев наиболее критичны и отзовутся в будущем не только в Украине, но и за ее пределами.
- Что происходит с атомными электростанциями, и какой радиационной опасности уже подверглись территории и граждане Украины, России и Беларуси?
- Как стороны конфликта используют реки в военных целях, и насколько это опасно.
- Как страдает животный и растительный мир.
- И почему этот кризис может привести к тотальному голоду.
Сколько стоит взрыв?
— В апреле Минприроды Украины заявляло, что ущерб экосистемам от боевых действий исчисляется сотнями миллиардов гривен. По вашему мнению, сколько он может составлять сейчас? Как производится его оценка, и насколько она реальна, если учитывать, что бои на многих территориях продолжаются и у экологов на них просто нет доступа?
Алексей Василюк: Мы считаем, что сейчас точно оценить ущерб природе возможности нет. Особенно если учитывать, что самые ценные с экологической точки зрения и наиболее пострадавшие территории до сих пор [контролируются Россией]. А те, что [сумела вернуть Украина], — заминированы. Разминирование идет активно, но в первую очередь — в населенных пунктах, потому что там очень большой объем работы: не только на улицах, но и в жилых домах: известны случаи, когда мины находили в холодильниках, в детских игрушках, на клавишах под крышкой фортепиано. То есть пока о разминировании лесов и болот речи не идет. Никакие водолазы в прудах тоже ничего не ищут.
Да, были новости, что идет разминирование полей. Но в то же время мы видели большое количество сообщений о фермерах, подорвавшихся прямо в комбайнах во время работ. Многие лесники подорвались на лесных дорогах. И сейчас, пока идет разминирование городов и сел, скорее всего, любые работы на природных территориях прекратятся, в том числе — инспектирование экологами.
Я очень рад, что высшие должностные лица страны: президент, премьер-министр — не называют каких-либо сумм экологического ущерба. В то же время Минприроды очень щедро разбрасывается цифрами. Но я помню, когда после уничтожения нефтебазы возле Василькова чиновники из природоохранной сферы называли совершенно разные суммы: одни говорили, что экоущерб от подрыва составил $1 млрд, другие — что $181 млрд. Но между этими цифрами пропасть! Пока даже нет общих методик расчета ущерба: они разрабатываются, но не утверждены.
Что действительно можно оценивать — ущерб лесам, потому что все-таки у нас очень хорошо ведется документация в лесном хозяйстве. Можно четко сказать, сколько деревьев, какого вида и диаметра были на любом сгоревшем участке. Но и это можно будет делать только тогда, когда мы будем знать, что больше леса уже не горят. Сейчас же они продолжают гореть вдоль всей линии фронта.
И, кстати, самые масштабные пожары последних двух месяцев были не в зоне столкновений, а четко вдоль границы с Беларусью, где с весны не было боев. Мы не можем объяснить это иначе, как диверсиями,
потому что четко вдоль границы одновременно появляется большое количество возгораний, и обязательно в то время, когда ветер дует со стороны Беларуси на юг в сторону Украины.
Второе, что можно будет когда-нибудь посчитать, это экологический ущерб от разрывов боеприпасов. Они оставляют воронки, по которым можно в большинстве случаев распознать, какой это был боеприпас. Если один раз выявить загрязнение, вызванное одним взрывом, можно будет помножить. Насколько мне известно, сейчас уже подсчитано, что по территории Украины было выпущено 2 миллиона снарядов, включая крылатые ракеты, авиабомбы, снаряды минометов, танковые и другие. Воронки от них видно на спутниковых снимках. Имея эти данные, можно будет даже через пять-десять лет сказать, какое количество загрязнителей попало в окружающую среду.
Евгений Симонов: Надо еще понять, зачем этот ущерб считать. Одна из самых простых задач, для которой, кстати, существуют методики расчета, — это задача восстановления. При такой задаче специалисты считают, сколько нужно денег, чтобы вернуть окружающую среду в нормальное состояние. К сожалению, это применимо отнюдь не во всех случаях.
— Но, возможно, этот ущерб нужно считать, чтобы вчинить иск?
Евгений Симонов: Нет. Мы же думаем, что с природой будет. Иск — это я понимаю. Но напрямую он проблему не решит. В 70% случаев природные системы будут восстанавливаться долго, болезненно и сами.
— Но верно утверждать, что ущерб системам будет выше, чем ущерб инфраструктуре?
Алексей Василюк: Сто процентов. Потому что экосистемы — это не только живые организмы, но и те «услуги», которые природа предоставляет людям: это чистый воздух, очищение воды, перекачка дождевых вод в грунтовые — все, за счет чего мы можем или не можем жить на определенных территориях.
Мы можем восстановить инфраструктуру за несколько лет, но мы не восстановим экосистемы ни за какие деньги.
Особенно восстановить сгоревшие леса в степной зоне, а у нас почти весь фронт — степная зона. Те леса, которые там посадили когда-то в прошлом, сейчас уничтожены. И в нынешнем климате они заново не вырастут. Будут пылевые бури, будет мертвая почва. И люди, которые родились и жили в степной зоне, вернувшись после освобождения на эту территорию, ее не узнают. Теперь же невозможно посадить лес там, где он был посажен в 30-х годах прошлого века. Климат совсем другой. Хотя лесники в степных областях этим активно пользуются, осваивая бюджетные деньги на ежегодные тщетные попытки сажать леса в степи. Лес не растет, степи гибнут, зато есть за что получать зарплату. Но это все говорит нам, что на месте сгоревших лесов уже не будет новых.
Эпоха полураспада
— Один из самых психологически сложных моментов — атомная безопасность. Все мы боимся ядерной войны: понятно, что после нее говорить о каких-либо других экопоследствиях будет уже бессмысленно. Но пока ею, слава Богу, только грозятся. А вот боевые действия в районе атомных электростанций — увы, уже реальность. Сейчас все внимание приковано к Запорожской АЭС. Насколько критичны полученные ею повреждения и есть ли угроза радиационной катастрофы?
Алексей Овчинников: Объективно, говорить что-либо о положении дел на Запорожской АЭС очень трудно. Потому что нужно проводить независимое исследование состояния электростанции, вести независимый мониторинг. Но этого там нет. Все стороны предоставляют совершенно противоречивые данные, и даже миссия МАГАТЭ не сделала ситуацию прозрачней. То, что сейчас происходит на ЗАЭС, в частности задержание российскими военными директора электростанции Игоря Мурашова 30 сентября, делает ситуацию все более запутанной. То есть очевидно, что на работников Запорожской АЭС оказывается давление, они не могут доносить полноценную информацию. Хорошая новость в том, что и «Энергоатом», и все остальные более-менее нейтральные стороны говорят, что выбросов [радиоактивных веществ] зафиксировано не было.
При этом нужно отметить, что станция продолжает подвергаться опасности из-за обстрелов. Любое ведение военных действий в районе атомных электростанций недопустимо. На них обязательно должны быть созданы демилитаризованные зоны под контролем, например, миротворцев ООН. И должны быть демилитаризованы все связанные с АЭС объекты. Например, в случае подрыва Каховской гидроэлектростанции возникнут вопросы с охлаждением Запорожской АЭС. Если произойдет спуск Каховского водохранилища, система охлаждения сможет работать какое-то время. Но это будет черезвычайная ситуация, которая потребует срочного решения.
Снижает ли риски радиационной катастрофы приостановка работы ЗАЭС?
Штатная приостановка всех шести реакторов Запорожской атомной электростанции существенно снизит риски радиационного загрязнения в случае разрушения первого контура АЭС в результате обстрелов или иных чрезвычайных ситуаций. Такое мнение в беседе с «Кедр.медиа» высказал физик-атомщик, эксперт программы «Безопасность радиоактивных отходов» Российского социально-экологического союза Андрей Ожаровский.
— Когда реакторы находятся в так называемом «горячем» состоянии, то есть в процессе выработки электроэнергии, давление в них значительно превышает атмосферное, достигая 16 мегапаскалей (нормальным атмосферным давлением принято считать 0,1013 мегапаскалей), — отмечает эксперт. — И если в таком состоянии будет поврежден первый контур: трубопроводы, парогенераторы или сам реактор, — то произойдет залповый выброс радионуклидов, а затем начнет плавиться ядерное топливо. Произойдет та самая «тяжелая авария».
Если же реактор находится в так называемом «холодном» состоянии, то залповый выброс радионкулидов исключен.
— Конечно, в контуре все равно содержатся опасные вещества. Конечно, его нельзя обстреливать и каким-либо образом разрушать, но если авария и произойдет, то ее тяжесть будет меньше, — говорит Ожаровский.
Ученый отмечает, что в настоящий момент пятый и шестой энергоблоки ЗАЭС, работу которых приостановили 8 и 11 сентября, еще находятся в «горячем» состоянии — для их «холодной остановки» потребуется около месяца.
— Конечно, эффективнее всего угрозу аварии на Запорожской АЭС снизило бы прекращение обстрелов, принятие сторонами конфликта предложения генсека ООН об отводе вооруженных сил и создания демилитаризованной зоны вокруг ЗАЭС, — отметил Ожаровский.
— В начале [боевых действий] Россия заняла территорию Чернобыльской АЭС. Потом ушла оттуда. Понятны ли уже экологические последствия захвата этой станции?
Алексей Василюк: Нет, там сейчас вообще никто ничего не изучает, хотя сотрудники Чернобыльского радиационно-экологического заповедника восстанавливают работу, как и работники самой зоны отчуждения. Территория заминирована и находится в приграничной зоне, так что пока об исследованиях речи нет. Но поскольку именно зона ЧАЭС была территорией, через которую на Киев с севера заходила российская армия, то сейчас, я уверен, сейчас она полностью контролируется вооруженными силами Украины: ее нужно максимально обезопасить, чтобы не было повторного вторжения на Киев через нее. Так что сейчас это место недоступно экологам.
Была экспедиция немецкого Гринписа на эту территорию. Они смогли попасть на участки, где были окопы, построенные российскими военными, где базировалась техника. Исследовали радиацию. Установлено, что происходило повышение радиационного фона в тех местах, где дислоцировались российские войска. И что радиоактивный материал — почвы в первую очередь — из этих мест разносила военная техника. Но в целом, что там происходило, мы не знаем. Вся приграничная зона перекрыта.
Алексей Овчинников: Сотрудники немецкого Гринписа сравнили свои данные с теми, которые предоставляла МАГАТЭ, и обнаружили, что полученные ими показатели в три раза превышают данные, представленные МАГАТЭ. Так, по данным Гринпис, уровень радиационного фона под станцией Яново, где как раз располагался военный лагерь россиян, на высоте в 10 сантиметров колебался от 0.18 микрозивертов в час до 2,5 микрозивертов в час.
И еще одно замечание: летом проводился анализ содержания радиоактивных веществ в грибах и ягодах на юге Беларуси. И заражение оказалось очень серьезным: в чернике содержание цезия-137 — в 17 раз выше нормы, в лисичках — более, чем в 14 раз. Это может косвенно свидетельствовать, что радиоактивная пыль, которую вывезла военная техника, могла оказаться на юге Беларуси.
Мертвая земля
— Что сейчас с почвами Украины? Сколько земель потеряно для сельского хозяйства и вообще для растений? И чем эта земля загрязнена?
Алексей Василюк: Ну, мы пробовали считать. По нашей информации, 33% всех пахотных земель Украины попали под влияние [боевых действий]: они или [заняты Россией], или [возвращены Украиной], а значит, возможно, заминированы. В некоторых местах точно заминированы, а в других — неизвестно.
Все эти земли условно можно поделить на две части. Первая — та, которая заминирована, ее нужно разминировать, и она будет тем, чем была раньше. Вторая часть — где были интенсивные бои, эта территория усеяна воронками, она очень большая. И она загрязнена серой и тяжелыми металлами от разрывов снарядов. Мы считаем, что эти территории нельзя использовать для сельского хозяйства. Я не хотел бы есть продукты, которые выращены на таких землях.
Большое количество серы, контактируя с водой, образует серную кислоту. И вся фауна и растения страдают от этого. А тяжелые металлы — они накапливаются, в том числе и в растениях. И потом мы это будем есть? Нет, оно, может быть, не смертельно, но все равно плохо: это и сокращение продолжительности жизни, и ухудшение здоровья.
— А чем повреждение земель в Украине опасно для остального мира?
Алексей Василюк: Сильно сокращаются пахотные площади, причем в самой аграрной части страны — на юге: оттуда идет основной экспорт зерновых и подсолнечного масла. Но экспорт экспортом, а Украине все-таки тоже что-то нужно есть. И, скорее всего, в первую очередь будет обеспечиваться продовольствием сама Украина.
Я раньше этим не интересовался, но ужаснулся, какое большое количество стран зависит от экспорта зерна или масла из Украины.
Мне писали коллеги даже из Демократической республики Конго: «Решайте уже что-то с вашей войной, потому что у нас скоро начнется голод. У нас такой скачок цен на продукты, что мы долго не протянем».
Это было, наверное, в июне. Многие страны очень сильно зависят от украинского экспорта, а его не будет или он сильно сократится.
Есть и другой взгляд. Кто-то говорит, что как только наша территория будет [возвращена под контроль Украины], мы сразу обеспечим мир продовольствием и остановим голод. Отлично. То есть вы прямо заявляете, что на подвергшейся обстрелам территории будете что-то выращивать и продавать другим странам? Тогда нужно прямо говорить миру, что мы будем экспортировать зерно с загрязненных земель.
Зверство
— Как сказались боевые действия на животном мире Украины, есть ли факты массовой гибели животных?
Алексей Василюк: Ну опять же, что такое животные? Если брать биологическое понимание, то это, помимо прочего, вся почвенная фауна. Миллионы особей на каждом квадратном метре почвы. Они точно массово гибнут и из-за взрывов, и из-за серной кислоты.
Если говорить о крупных животных, млекопитающих и птицах, то, конечно, летающая и наземная фауна, каким-то образом передислоцировалась. Орнитологи утверждают, что птицы с Северского Донца — нашей самой большой дикой реки, которая находится в зоне боевых действий, — в основной своей массе куда-то перелетели. Куда — не ясно.
То же самое по югу в районе Мелитополя, Бердянска, Мариуполя, по Азовскому морю. Северный берег Азовского моря формируют косы. Они традиционно является местом гнездования больших колоний птиц. И эти птицы тоже все куда-то переместились. И куда мы, конечно, не можем знать. Скорее всего, в район Астраханского заповедника или на Дунай. Но важный момент: они не погибли, они улетели от фактора беспокойства.
А вот млекопитающие — для них фактор беспокойства более вероятно приводит к гибели. Хищники и копытные очень активно передвигались, заметно участились случаи дорожно-транспортных аварий с их участием. И у них очень много препятствий: заборов, населенных пунктов. Они не всегда могут покинуть зону боевых действий. А еще большое количество домашних животных просто брошено: не только котов и собак, но и коров, коз, кур. Они становятся легкой добычей для хищников или просто гибнут от голода и жажды.
Но нас больше всего волнует судьба редких видов, потому что, допустим, в Николаевской области есть крайне важная колония сусликов. Единственная. На аэродроме города Очакова. И этот Очаков обстреливают по полной программе. Как себя чувствуют на аэродроме суслики? Мы не знаем. Вот их там маленькая, уникальная колония. И мы не знаем, сохранится она или нет.
Есть еще растения. Мы, по крайней мере, 20 видов растений нашли, которые являются суперэндемиками. То есть они растут только на очень-очень ограниченной территории. И вся эта очень ограниченная территория попадает в зону активных боевых действий.
О каких растениях речь?
Среди попавших под угрозу полного исчезновения — эндемики востока Украины: ковыль донецкий (произрастающий только в заповеднике «Ковальская степь» Луганской области), василек жемчужный (локалитет обнаружен только на левом берегу реки Ингул в окрестностях села Мешково-Погорелово Николаевской области), тысячелистник голый (одно из самых редких растений планеты, встречающееся лишь на гранитных обнажениях Бесташ-горы в Донецкой области).
Всего в списке три вида ковыля, восемь видов василька, подвиды чабреца, чертополоха, герани, астры.
Список растений, находящихся под угрозой исчезновения:
- Ковыль азовский — очень редкий эндемичный вид, произрастающий в Причерноморском регионе и северном Приазовье.
- Ковыль обманчивый — всего две популяции этого растения сохранилось в северном Приазовье.
- Ковыль Донецкий — злак, произрастающий заповеднике «Ковальская степь» Луганской области.
- Козлобородник донецкий — растение из Красной книги Украины, малочисленные популяции которого находятся на побережье Северского Донца.
- Тысячелистник голый — эндемик, встречающийся лишь на гранитных обнажениях Бесташ-горы, расположенной в заповеднике Каменные могилы Донецкой области.
- Василек крупнопридатковый — исчезающий вид, единичные особи которого встречаются на побережье Днепра в Запорожской области.
- Василек короткоголовый — уязвимый (то есть рискующий стать вымирающим) вид, растущий в Херсонской и Николаевской областях.
- Василек донецкий — произрастает в Херсонской, Донецкой и Луганской областях, при этом ареалы малочисленны, а степень естественного восстановления и без военных действий, по оценкам ботаников, неудовлетворительна.
- Василек жемчужный — исчезающий вид, растущий лишь на 5-7 гектарах в Николаевской области.
- Василек беложемчужный — исчезающий вид, популяции которого сохраняются в трех районах Николаевской области
- Василек Пачоского — крайне редко растение, произрастающее на площади менее 5 км2 на побережье реки Ингулец.
- Василек первичножемчужный — узколокальный эндемик, разрозненные популяции которого занимают в общей сложности 10-15 гектаров в Николаевской области.
- Василек ложнобелочешуйчатый — эндемик Донецкой области, произрастающий всего на 5 гектарах. В общей сложности популяция насчитывает порядка 150 тысяч особей.
- Клоповник сивашский — эндемичный вид, произрастающий на солончаках Херсонской области и Крыма.
- Астрагал днепровский — редкое бобовое растение, произрастающее в Причерноморье и Приазовье.
- Журавельник Бекетова — кустообразное гераниевое растение с розово-белыми цветками, встречающееся лишь в нескольких местах на берегах рек Кальмиус и Кальчик.
- Зопник скифский — растение из семейства губоцветных, имеющее тонский стебель с несколькими розовыми цветками. Растет в Присивашской низменности между Днепром и рекой Молочной.
- Тимьян кальмиусский — еще одно растение из семейства губоцветных. Цветок светло-фиолетовый. Растет в бассейне Кальмиуса, но также встречается и в восточном Крыму.
- Погремок меловой — эндемик бассейна Северского Донца. Ареал этого растения — всего 3 гектара земли на территории памятника природы «Марьина гора», где произрастает 100 тысяч особей.
- Норичник гранитный — эндемик, встречающийся только в Донецкой и Луганской областях. Точных данных о популяции нет, исследование 1990 года выявило всего 93 особи в бассейне реки Кальмиус.
— Сколько лесов потеряно в результате боевых действий?
Алексей Василюк: Мы проводили исследование по спутниковым снимкам НАСА. С февраля по июнь этого года в зоне боевых действий было зафиксировано 37 867 пожаров в результате обстрелов.
Возгорания произошли на площади более 100 тысяч гектаров. Огнем было уничтожено 36 154 га лесных и 10 250 га травяных экосистем.
Особенно — в лесах на окраинах Северодонецка, Лимана, Изюма, Святогорска в Луганской и Донецкой областях, а также на северных окраинах Ирпеня, Бучи, Бородянки и Макарова в Киевской области. Здесь сосредоточено подавляющее большинство всех сожженных за первые четыре месяца [боев] лесов. По нашим подсчетам, фактически каждый третий гектар уничтоженной огнем территории Украины является охраняемой территорией.
— Кстати, а что сейчас происходит на особо охраняемых природных территориях? О них вообще кто-то заботится или там наоборот идут активные бои?
Алексей Василюк: На части есть интенсивные боевые действия, на части нет. Но в любом случае на [занятой Россией] территории почти все ООПТ прекратили свою работу как учреждения.
Допустим, на востоке все леса, которые максимально интенсивно горели в Донецкой и Луганской областях, это все национальные парки. Все леса вдоль Северского Донца в Донецкой области — это один большой национальный парк Святые горы. И там больше всего горело. В Харьковской области, возле Изюма, там тоже должен был быть национальный парк, но пока есть только природный парк местного значения. Он тоже полностью сгорел: скорее всего, нацпарк уже нет смысла там создавать. Тоже самое и в национальном природном парке Кременские леса в Луганской области. Всего, по нашим данным, пострадало 17 национальных парков и заповедников.
Что касается работников. Мы пытаемся спасать этих людей. Аскания Нова — единственная ООПТ, которая продолжает работать как учреждение. В этом заповеднике содержатся полторы тысячи экзотических копытных, которые еще с 1880-х годов живут на этой территории. Этих животных все равно нужно поддерживать. Там в дендропарке деревья, которые посадили 100 лет назад, но им требуется регулярный полив. И все это может погибнуть, если люди там перестанут работать.
Производство разрушений
— Каковы последствия бомбардировок промышленных объектов?
Алексей Василюк: Не могу ответить на этот вопрос всеобъемлюще, но возьмем, например, город Северодонецк. Только в одном этом городе, который практически уничтожен, было 36 предприятий химической промышленности. Рядом город Лисичанск — тоже промышленный. Рядом — Рубежное. Рядом — Кременная. Все промышленные города. Одна большая агломерация с химпромом, которая почти полностью уничтожена.
На каждом предприятии промышленности в этих городах были какие-то склады материалов, сырья, склады продукции, очистные сооружения. А эти все города, они четко на берегу Северского Донца, они просто вытянуты вдоль реки. И, наконец, на каждом предприятии, по идее, должно быть хранилище отходов, которые не подлежат переработке.
Абсолютно понятно, что [российская] власть не вывозила никакие отходы, не перекрывала никакие возможные утечки. А экологические службы даже попасть туда не могут, чтоб оценить масштаб угрозы.
Даже та же Азовсталь — невероятно большой промышленный комплекс на берегу Азовского моря, который просто уничтожен. Вокруг завода была защитная дамба, которая не позволяла отходам попадать в море. Сейчас мы не знаем, сохранилась ли она вообще.
Дым над водой
— Важную роль в военной стратегии играют водные объекты, иногда их даже специально используют, чтобы усложнить противнику жизнь, затормозить его как минимум. Были ли случаи, когда в этом противостоянии реки, озера и другие водные объекты использовались бы в военных целях?
Евгений Симонов: Безусловно. По всей видимости, даже изначально в военных стратегиях сторон это было заложено. И они использовались с большим риском и блефом, хотя иногда — и с некоторым умением. Как экологу мне это крайне не нравится, но затопление Ирпеня с помощью подрыва дамбы в феврале этого года — просто гениальная операция, сделавшая пойму реки непроходимой для техники. И, кстати, не причинившая серьезного вреда природе.
Неудачный пример — последние российские удары по криворожской дамбе. Просто потому, что, насколько я понимаю, по итогам никаких проблем они не решили, а неприятностей натворили довольно много, хотя не фатально.
— Каких неприятностей?
Евгений Симонов: Они подтопили город. Наверное, такая задача и стояла: подтопить город, чтобы все испугались. Вторая и главная задача была — затруднить переправу украинских войск. Но добиться этого не получилось, просто потому что в водохранилище не было достаточного объема воды, а плотину быстро залатали.
Самое страшное было бы, если бы удалось взорвать дамбы на Днепре. Например, при уничтожении дамбы на Каховском водохранилище погибло бы очень много народа: из Голой Пристани, других поселений. Людей просто смыло бы. Но украинской стороне взрывать днепровские дамбы просто незачем. Российской — в ряде случаев было бы зачем, но эти дамбы очень сложно взорвать дистанционно. Нужно физически закладывать взрывчатку. А для большинства днепровских плотин это сейчас невозможно: Россия их не контролирует.
— Вы сказали, что при подрыве дамбы на Ирпене не было серьезных экопоследствий. А какие были?
Евгений Симонов: Ну, из позитива — образовались довольно продуктивные мелководья. Напитались водой болотные почвы, пойменные, которые много лет не заливали из-за мелиорации. Из негатива — затопило довольно много всякого мусора, затопило отдельные свалки, стройплощадки. Кроме того, в воде оказалось несколько десятков единиц военной техники с неизвестным количеством топлива, масел и всего прочего, довольно много продуктов человеческой жизнедеятельности.
— Какие из водных объектов сильнее всего пострадали от боевых действий?
Евгений Симонов: Сильнее всего, конечно, пострадали всякие небольшие озера и болота, в которые попало большое количество снарядов. Из рек, я думаю, что это Северский Донец и Кальмиус, потому что именно там наибольшее количество разрушенных промышленных и муниципальных объектов, очистных сооружений.
И, естественно, все время есть большое опасение относительно Азовского моря. Оно мелководное, в прошлом очень продуктивное, рыбное, и многие беспокоятся, что на него придется серьезный удар просто потому, что у него объем маленький, а источников загрязнения там огромное количество теперь, в том числе Азовсталь. И я, кстати, не уверен, что то, что сносит Кальмиус, помимо отходов с Азовстали, менее опасно. Но пока невозможно привести точные данные по загрязнению, потому что нет возможности пойти и проверить.
— Какой вред был причинен ихтиофауне?
Евгений Симонов: Этого мы не знаем. Мы знаем, что Украинская природоохранная группа в самом начале предположила, что интенсивные боевые действия помешают в этом году весеннему нересту рыбы в ряде регионов. Но, опять же, проверить, насколько эти процессы были нарушены, ни у кого не было возможности. Естественно, приходится думать, что ихтиофауне плохо от загрязнений, но, с другой стороны, информация о том, что рыба всплывала кверху брюхом, до нас доходила всего два раза. Это было в небольших водоемах на востоке Украины. И я, кстати, думаю, что в этом есть все-таки даже некоторый повод для сдержанного оптимизма.
Если бы гибель рыбы была массовой, мы бы об этом точно знали. Просто потому что люди у воды живут и у них есть смартфоны.
Но, с другой стороны, хроническое загрязнение — это тоже плохо. Сейчас рыба накапливает тяжелые металлы, другие загрязнители, которые влияют на популяцию. Мы просто об этом ничего не знаем, потому что мерить это будем уже после [окончания боевых действий].
Хуже некуда
— Каковы в настоящий момент самые негативные экопоследствия боевых действий?
Алексей Василюк: Я думаю, что все-таки загрязнение почв, потому что это лес сам может вырасти почти везде, где он сгорел. А там, где он не вырастет, восстановится какая-то другая экосистема. Но вот это тотальное загрязнение почв в результате взрывов на такой колоссальной площади, практически на ⅙ части Украины… Это в разы больше, чем территория, загрязненная вследствие чернобыльской катастрофы.
Алексей Овчинников: Согласен, что наибольший удар пришелся на почвы, это окажет влияние на сельскохозяйственную политику Украины. Не думаю, что Украина как аграрная страна будет делать ставку на сокращение сельхозземель. А следовательно под сельхозпользование могут начать использовать лесные или степные территории.
Что касается косвенных последствий, то я с большим опасением смотрю теперь на вопросы глобальной климатической политики. Противостояние США и Европы с одной стороны и России и Китая с другой может очень негативно повлиять на экологическую политику. Не будет единого решения по достижению целей углеродной нейтральности. А для всего мира это будет катастрофа.
Евгений Симонов: Скажу только про прямые последствия. В результате интенсивных бомбежек возникла крупная территория с, возможно, необратимо плохой экологической ситуацией. В первую очередь, в результате бомбардировок промышленных объектов, той же Азовстали.
Те территории, которые контролируются Россией, наиболее проблематичны. Именно на них расположена большая часть разрушенных промышленных узлов. И заводы, и затопленные шахты с потенциально радиоактивными источниками, всем прочим. И сейчас очевидно, что эти задачи вообще никто не решает, потому что экологические проблемы явно не кажутся для военных приоритетными.
Наладить экологически безопасную жизнь людей на этих землях будет очень сложно. Особенно при том, что значительная часть компетентных людей с этой территории просто уехала. Значительная часть информации о том, где какие загрязняющие вещества захоронены — тоже утеряна.
Сама система [российского присутствия] плохо заточена под то, чтобы решать по ходу экологические проблемы и хорошо заточена, чтобы их усугублять.
Это мы сейчас прекрасно видим на примере той же Запорожской АЭС. Я думаю, что чисто управленческих экопроблем сейчас будет очень много.
