Смерть, улица или приюты? Что делать с бездомными животными: дебаты зоозащитника Юрия Корецких и биолога Владимира Рыбалко

Минувшим летом в России приняли поправки в закон «Об ответственном обращении с животными», де-факто разрешающие убивать бездомных собак и кошек. Формально регионам просто передается право самим решать, как поступать с животными, живущими на улицах. Но многие чиновники еще до принятия поправок обозначили, какие методы считают приемлемым, — отстрелы и эвтаназию.

Обсуждение законопроекта сопровождалось массовыми протестами зоозащитников. В Москве около 2000 человек пришли к приемной администрации президента, чтобы оставить обращения против умерщвления животных. Петиция против законопроекта собрала больше 140 000 подписей. Однако он был принят, и в скором времени страна увидит его реализацию.

Помогут ли убийства решить проблему? Насколько эффективна система отлова, стерилизации, вакцинации и возврата на улицу, на которую делали ставку до принятия поправок? И как все-таки правильно решать проблему бездомных животных? Об этом в совместном материале «Кедра» и подкаста «Это базис» говорят исполнительный директор «Альянса защитников животных» Юрий Корецких и биолог Владимир Рыбалко. 

Закон без конкретики

Анна Нижник: Для начала скажу парадоксальную вещь: принятый депутатами закон позволяет регионам самостоятельно решать, что делать с безнадзорными животными. Это, казалось бы, та самая федерализация, о которой прогрессивная часть общества всегда мечтала. Но что-то опять не так. Что именно?

Закон говорит — словами депутатов, которые его приняли — что в 2018 году мы совершили ошибку, встав на путь гуманизации, решив что животных не надо убивать, что нужно относиться к ним цивилизованно. А сейчас, через пять лет, мы решили, что нужно вернуться на старые рельсы и позволить муниципальным властям массово отстреливать бездомных собак и кошек.

Я бы начал немного с другого, потому что практически все дискуссии, касающиеся бездомных собак, плавают по поверхности. Очень редко можно встретить рассуждения, идущие вглубь, к истокам проблемы. Надо сначала понять, откуда берутся эти собаки, какими бывают эти собаки и что можно с ними делать, опираясь и на отечественный, и на мировой опыт.

Я как биолог, который многие годы занимался бездомными собаками, могу сказать, что есть три источника их возникновения на улицах. Это либо собаки хозяйские, но бегающие без надзора, на самовыгуле. Либо — бывшие хозяйские собаки, которые когда-то жили дома, а потом оказались на улице. Либо — это собаки уже потомственно-бездомные, которые родились на улицах от бездомных же родителей. Видя все эти три категории, нужно принимать решение, что делать, воздействуя в том числе, и на причины, по которым эти животные оказались на улице.

Все три категории присутствуют в любом населенном пункте. Но их соотношение разное. В условном отдаленном поселке почти все безнадзорные животные имеют владельцев. А, скажем, в большом городе в запущенной ситуации, когда собаки уже давно нормально не контролируются, большинство — родились на улице. Исходя из конкретной ситуации и нужно применять те или иные меры.

В этом отношении совершенно правилен подход, когда регионам или муниципалитетам дается большая свобода действия. Но у нас не хватает экспертов, у нас не хватает людей, которые смогли бы на местах правильно подобрать спектр подходов. Тот закон, который был принят в 2018 году, делает ставку только на один подход — ОСВВ: отлов, стерилизацию, вакцинацию, возврат на улицу. А тот подход, который в новых поправках присутствует, вообще никак не регламентирует, не определяет те конкретные мероприятия, которые могут принимать регионы по отношению к бездомным животным.

Анна Нижник: Здесь нужно сказать, что мы, безусловно, воспринимаем проблему через человеческую оптику. Вот вижу я бездомную собаку, иду к своему муниципальному депутату и говорю: «Встретила очень злую собаку». А, может, это мой личный испуг. Может, эта собака вполне нормальная, адекватная. Есть ли у нас такие службы, которые изучают и отличают потерявшихся чихуахуа от диких волкодавов? Как это можно изучить?

Можно изучить, применяя биологические методы, изучая саму популяцию собак. Существуют методики подсчета численности собак в том или ином городе, изучения структуры популяции безнадзорных собак. И эти методы кое-где используются в России. Например, мурманские чиновники знают, сколько у них собак, потому что используют на протяжении нескольких лет методы, которые, кстати, разрабатывались и с моим участием, чтобы изучить, сколько у них собак и откуда они берутся.

Анна Нижник: А какие службы этим занимаются?

Этим занимается государственная ветеринарная служба. Где-то к этому могут быть привлечены местные университеты, биологические факультеты университетов, могут быть привлечены зоозащитные организации. Это первый метод, дающий объективную картину того, сколько в конкретном населенном пункте или регионе собак и откуда они берутся. Второй метод — изучение того, как собаки воздействуют на общество: количество заявок на отлов, количество жалоб на покусы. Это тоже достаточно неплохие объективные показатели успешности того или иного подхода.

Анна Нижник: А наше личное отношение как-то меняет отношение самого государства к безнадзорным животным?

Эта тема всегда делила общество на два лагеря, представители которых достаточно радикально друг к другу настроены. Одни говорят, что животных убивать нельзя и мы должны действовать гуманно. А другие — что вот эти собаки бегают, давайте их просто перестреляем и все. Мало какие темы так разделяют граждан. И потому эта тема очень питательна для всяких депутатов, политиков, потому что каждый хочет примкнуть к одной из сторон и переманить к себе электорат.

И получается, что и с одной стороны, и с другой идет популизм. А научный, обоснованный подход, который действительно бы решал проблему, остается за рамками. И у нас каждый региональный политик, депутат — «прекрасно знает», как решить проблему. Вот как лечить детей, как решать множественные социальные проблемы, он не знает. Но в вопросах собак — все эксперты.

Можно ли не убивать?

Анна Нижник: Насчет ОСВВ. Я знаю, что у вас разные взгляды на то, работает этот механизм или нет. Действительно ли собаки с бирками на ушке такие хорошие или, наоборот, — отлов, стерилизация, вакцинация и выпуск ничего не решают?

Видите ли, вектор [работы с безнадзорными животными] должен быть, конечно, направлен в сторону цивилизованности, гуманности, но важно обходиться без крайностей и без попыток перескочить какие-то этапы. Реальность с нашими хотелками плохо пересекается.

Я боюсь, что в 2018 году была пройдена точка невозврата, которая на десятилетие вперед сделала в России невозможным полноценное решение проблемы бездомных животных, потому что был как раз нарушен принцип постепенности.

Что касается метода ОСВВ, работает он или не работает. А смотря в каких условиях. Любой метод хорош тогда, когда он используется в своих конкретных обстоятельствах. Ты же не будешь забивать, например, гвоздь ноутбуком, ты возьмешь молоток. Ноутбук хорош для одного, молоток для другого. Также и метод ОСВВ, он хорош для определенных условий.

Анна Нижник: А для каких условий он хорош?

Если посмотреть на теорию и мировую практику, то он, например, хорош для некоторых ограниченных колоний кошек. В западных странах он используется практически только для кошек. Что касается опыта ОСВВ для собак, то он большей частью применяется не в развитых странах, а в развивающихся. В чем его особенность? В том, что он учитывает только ту часть собак, которые живут на улице, ту самую третью категорию, про которую я говорил, которые самовоспроизводятся, и никоим образом не затрагивает собак самовыгульных и собак бывших владельческих.

Кроме того, он нацелен на то, что на популяцию будут действовать косвенные факторы, то есть мы возьмем какую-то популяцию собак, стерилизуем всех сук, они перестанут размножаться, и за счет того, что новых щенков не будет появляться, вся популяция постепенно вымрет. Но на деле, чтобы это произошло, нужно не просто стерилизовать сук, нужно стерилизовать сразу определенную их долю, в районе 80%. Если мы не стерилизуем эти 80%, порог эффективности не будет достигнут: суки, оставшиеся не стерилизованными, быстро восполнят численность, и уменьшения популяции не произойдет.

Учитывая то, насколько сложносоставные популяции бездомных собак мы видим в населенных пунктах России, достичь этого на практике очень сложно. Я говорю по своему городу [Петрозаводску] и по массе других городов, которые исследовал. И еще раз повторяю: будут все время подтягиваться собаки самовыгульные, бывшие владельческие, которые тоже не дадут численности бездомных собак упасть. Это объективные ограничения метода ОСВВ, которые не обойти.

Анна Нижник: Но вы, Юрий, насколько я понимаю, по-другому к этому методу относитесь?

Ну, надо сказать, что действительно ОСВВ сам по себе не панацея. Невозможно в стране с запущенной ситуацией, с отсутствием вменяемого законодательного регулирования взаимоотношений человека с домашними и бездомными животными — невозможно ввести один рабочий метод и ожидать, что сразу все станет хорошо. Действительно, нужен комплексный подход. ОСВВ работает, и мы это видим по статистике, по тем регионам, где этот метод добросовестно применяют. Да, действительно, я сам тоже не согласен с тем подходом к ОСВВ, который сейчас есть. Сейчас он работает в таком ключе, что вот есть какой-то телефон или электронная форма, куда граждане оставляют заявки на отлов: кто-то где-то увидел собачку агрессивную или где-то бегающую, оставил заявку, отлов приехал, взял ее, стерилизовал, вернул.

Методу ОСВВ, чтобы он стал эффективным, нужна массовость, нужно перейти определенный порог — 60-80%, а лучше и больший процент стерилизованных самок. И тогда он действительно будет давать результат. В тех регионах, где не отталкиваются просто от заявок, а где пытаются анализировать ситуацию, численность, пытаются анализировать, где можно локально проводить ОСВВ, там этот метод работает и показывает хорошие, а местами и удивительные результаты. В Нижегородской области в 7–8 раз за 10 лет применения ОСВВ снизилась популяция безнадзорных животных, снижается и количество покусов.

ОСВВ — это на долгосрок. Нужно несколько лет, чтобы простерилизовать популяцию, и это будет давать результат.

Анна Нижник: Я так понимаю, что в 2018 году появился намек на гуманность, а сейчас от этого намека лапки поднимают и говорят: регионы, решайте сами, как хотите.

Да. И одна из причин — это коррупция и воровство. Мы прекрасно понимаем, что бюджет муниципальный, региональный пилится на всех уровнях: на дорогах, на строительстве. Собаки — не исключение. Один пример — Астраханская область, которая очень громко шумела в этом году, где губернатор активно выступал за то, чтобы собак отстреливать. Так вот, если посмотреть, проблема бездомных животных там существовала давно. И до принятия закона [установившего обязательность применения ОСВВ в 2018 году], и после. Но в 2022 году бывший депутат от «Единой России» [Андрей Невлюдов] решил заняться отловом, через свою жену выиграл контракт, и больше половины полученных по этому контракту средств, по версии следствия, он своровал [следователи утверждают, что он похитил 28 миллионов рублей]. Больше половины. А когда начинаешь разбираться, там вообще до 90% доходит. Вот это и является ответом на вопрос, почему все плохо, почему происходят трагедии.

Еще большим вопросом для меня является управленческий профессионализм главы региона: он, видя и зная все, не пытается решить проблему, а пытается снять с себя ответственность, устраивает дешевый популизм и говорит, что закон-то оказывается не работает, нужно поменять закон и всех отстрелить, и все будет хорошо. Но, собственно, не так это решается.

Анна Нижник: Но если смотреть в контексте коррупции, то приюты, расходы на вакцинацию, чипизацию — это как будто бы гораздо более многообещающий распил, чем попытка всех перестрелять или другими методами умертвить. То есть приют же надо содержать, собирать на него государственные деньги…

Понимаете, тут ваша работа видна людям: если вы работаете, они видят, что собаки с бирками бегают по улице. Когда вы убиваете, никто не посчитает, скольких вы убили. Убили 500, в смете написали 3000 в лучшем случае. Все. Вот эти 2500 мертвых душ, которые они себе приписали, с них легче воровать.

Анна Нижник: Резонно.

Давайте я тоже скажу. Да, люди видят, что собаки бегают по улицам, как бегали, только бирки у них появились. ОСВВ — это тоже хороший способ распиливать деньги. Ты можешь взять собаку, не стерилизовать ее, навесить на ухо бирку и выпустить обратно. Стерилизована она или нет — никто же не проверит, ее же надо снова ловить. А кто будет ловить? Ты же сам подрядчик. Ты же не будешь ее ловить снова. Скажешь: «Я не имею права ловить по закону, потому что она же пробиркована». Пробиркованных собак, если они не агрессивны, ловить нельзя.

Проблема в другом. Если бы при принятии в 2018 году закона был выбран путь взвешенного подхода: не только ОСВВ, но и создание приютов, и работы по профилактике [безнадзорности животных], — то мы бы имели меньше возможностей для махинаций и воровства, потому что были бы видны результаты. А сейчас фактически ситуация во многих регионах выглядит так: сначала ввели ОСВВ, стали выпускать стерилизованных или нестерилизованных собак, количество бездомных животных возросло из-за этого. Потом местные власти, увидев это, решили: «Ой, у нас проблема. Мы должны ее как-то решить. Как? А давайте создадим приют и запихаем туда всех собак». То есть сначала потратили десятки миллионов на ОСВВ, теперь уже тратят сотни миллионов на строительство гигантских приютов, чтобы засунуть туда всех расплодившихся на улице животных. То есть мы видим, как неэффективно расходуются средства. Я просто приведу пример: до принятия закона 2018 года вся Россия тратила на работу с бездомными собаками около 2 миллиардов рублей в год. Сейчас страна тратит в районе 11–12 миллиардов.

Анна Нижник: Это потому что бездомных животных стало так много или потому что всех волнуют собаки?

Это потому что [построена] неэффективная система, которая сначала допускает разведение собак, а потом пытается их как-то…

Нет, здесь есть объективный фактор. До 2018 года не было инфраструктуры, не было приютов. Был какой-нибудь домик, так называемая «усыпала», куда животных привозили и массово усыпляли. Все, ничего не надо. Достаточно маленького подвала. А сейчас закон обязал регионы строить приюты, развивать инфраструктуру. Это на первоначальном этапе, естественно, требует денег.

Эти гигантские расходы не сопровождались соответственным увеличением численности бездомных собак. Что касается тех регионов, которые себя называют успешными примерами реализации ОСВВ, когда мы как эксперты начинаем изучать их опыт, то выясняется, что там ОСВВ либо сопровождалось безвозвратным изъятием, либо даже подменялось безвозвратным изъятием.

Начнем с Москвы. Первое массовое ОСВВ в России с 2001 по 2008 годы проводилось здесь и закончилось провалом. Численность бездомных собак возросла примерно в полтора раза. После чего власти Москвы перешли к безвозвратному отлову, который до сих пор используется. Десятки тысяч собак были размещены более чем в десяти огромных приютах, и размещаются до сих пор.

Санкт-Петербург, там тоже говорили: «Мы с помощью ОСВВ решили проблему». А там ни одного муниципального приюта нет, только общественные. И когда мы смотрим, что происходило в Петербурге, запрашиваем официальные цифры, то узнаем, что по ОСВВ там проходило в год от 2000 до 3000 собак всего. В огромном городе. Причем часть из этих собак были кобели, стерилизация которых вообще не влияет на популяцию, часть собак зоозащитники брали с улиц, а потом оставляли у себя, не возвращали обратно. То есть важную роль сыграло не ОСВВ, а тоже безвозвратное изъятие. Ну и, к сожалению, Санкт-Петербург еще лет десять назад был печально известен как столица российских догхантеров. Там вытравливали целые районы. И местные службы тоже неофициально собак ловили и обратно не возвращали. Часть этих собак вывозилась в окрестности города и там выбрасывалась.

Нижний Новгород. Официальные данные: в 2015 году 7000 безнадзорных собак, в 2017 году — уже 4500. Сокращение практически на треть. На треть за два года естественным путем? Извините. Если мы берем и зарубежный опыт ОСВВ, и математические модели, то понимаем, что с такой скоростью вымирание происходить не может. Значит, что-то с этими собаками произошло. И мы знаем что: перед чемпионатом мира по футболу все стаи из центра Нижнего Новгорода были вывезены и обратно не возвращены. Мы знаем о случаях догхантерства в Нижнем Новгороде. В прошлом году там даже памятник отравленным собакам открыли. И все схемы даже вместе с ОСВВ не дают окончательного решения проблемы. Мы знаем, что буквально этой весной следственный комитет ставил вопрос о возбуждении уголовных дел по поводу покусов в Нижнем Новгороде, а буквально три недели назад пришла информация о бешеной собаке безнадзорной, которая была отловлена в этом городе.

То есть ОСВВ не работает. Нужен другой подход, открытый, честный, правильный, который был бы основан не на популизме, как во время принятия закона в 2018 году: давайте, мол, мы сразу гуманности достигнем, раз — и построим рай земной в одной отдельно взятой стране. Нет. Нужно двигаться постепенно.

Конечно, отстрелы также неэффективны, как и ОСВВ, и, может быть, даже более неэффективны. Нужно идти к комплексному подходу. Но как к нему идти теперь, в нынешней ситуации, когда общество и власти поляризованы, когда одни говорят «давайте всех отстреляем», а другие — «никого не трогайте, никого не усыпляйте»? Вот как теперь этот правильный, срединный подход реализовать? Я не знаю пока.

Анна Нижник: А этот срединный путь включает в себя усыпление?

Он включает усыпление по показаниям. Сейчас это запрещено. Но на деле, как мы знаем, вместо гуманного усыпления, которое можно было бы отрегулировать вплоть до состава комиссии, принимающей решение об усыплении, у нас свирепствуют «черные» схемы, когда животных уничтожают бесконтрольно самыми жесткими методами, в том числе потравами и отстрелами. Вызывает руководство города к себе подрядчика и говорит: вот там много собак завелось, люди недовольны, сделай что-нибудь. И все. Большинство случаев потрав в России, кстати, связаны не с действиями догхантеров, а с такими коммунальными заказами. Это первое.

Второе: можно как бы изобразить гуманность. Можно, например, забрать щенков, свезти в приют, посадить всех в один загон. Но — там очень быстро начинают вспыхивать инфекции, потому что молодняк очень подвержен им, тому же вирусному энтериту. Эти щенки просто вымирают в течение 2–3 недель в кровавом поносе, извиняюсь. И все! Мы никого не убили, никого не усыпили. Они сами померли.

Еще один способ. Берутся собаки из города и вывозятся куда-то. В чистое поле, в лес, в овраги, в поля. Выживут там эти собаки, не выживут — неизвестно. Это тоже никого не волнует. И вот эта система «черного» отлова и «серых» схем сейчас по России просто свирепствует.

Менять отношение

Анна Нижник: Хорошо. Не справляясь гуманными методами, государство прибегает к потравам, в приютах непонятно что. Предположим, мы констатируем: чиновники, вы не справляетесь. А что мы сами можем сделать?

Локальными сообществами решить эту проблему невозможно. Здесь нужен системный подход. Решение может быть только сверху.

У нас не хватает специалистов в каждом регионе. Мы последние два года спрашиваем у региональных властей: у вас есть понимание, сколько бездомных собак на вашей территории? Большинство сообщают, что у них нет системы мониторинга, не разработана. И если мы государство, то мы должны собрать всех специалистов в одном месте, чтобы они коллективно выработали лучшие практики и решения, дали методические рекомендации и нормы для всех регионов и спустили их туда. Ну да, давая простор для региональной специфики. Но какие-то рамки должно само государство установить и главное — следить за их исполнением. Сейчас действительно нужен жесткий контроль за тем, что происходит, и нужна ответственность государства. 

А второе — нужно развивать систему дальше. Повышать ответственность владельцев. Выбрасывание животных на улицу — это вообще в западных странах уголовное преступление. У нас сейчас очень расхваливают поправки в административный кодекс о том, что мы начинаем штрафовать людей, которые выбрасывают животных. Не соврать, 3 или 5 тысяч рублей максимальный штраф за то, что ты выбросил животное. Здесь надо понимать, что если ты выбросил животное, ты повлек огромные траты на государство: в среднем 10 тысяч рублей, чтобы это животное отловить, стерилизовать и провести необходимые манипуляции. А ты только 5 тысяч заплатишь.

Нужно ограничивать и жестко регулировать разведение животных, потому что бизнес заводчиков — часто «черный». От них непроданные животные тоже на улице остаются. Обязательно нужна регистрация домашних животных, потому что невозможно об этом всем говорить, если ты не знаешь, чья это собака.

Анна Нижник: Я чипировала своих кошек, и с меня за каждую взяли по 3000 рублей — за само чипирование и ветпаспорт. Я попыталась посчитать: ну, хорошо, я живу в Москве и у меня их всего две. А если бы я была пожилой женщиной в сельской местности, и у меня их было бы пять, и зарплата или пенсия была бы соответствующая, то как бы я вообще чипировала животных? Я бы забила на это, естественно, и они продолжили бы у меня счастливо размножаться.

Да. При том, что чип стоит меньше 100 рублей. 3000 многовато, но 1500 — среднее, допустим, по России. Все остальное — услуги ветеринарных клиник.

Анна Нижник: Там же еще вакцину ставят обязательно.

Если с вакциной, то да. Вот это все государство могло бы делать через свои муниципальные ветеринарные клиники, станции по борьбе с болезнями животных и так далее. Например, по специальной программе: 100 рублей чип, 200 рублей услуги врача. 300 рублей — потолок для чипирования. Пожалуйста, и введите льготную программу вот этим бабушкам. Или скажите: «Мы за два года вам льготно за 100 рублей, за стоимость чипа, всех простерилизуем, принесите. Через два года будет дороже». То есть подход — это не какая-то высшая математика. Все очень просто.

И у нас есть регионы, которые, не глядя на федеральный центр, уже что-то меняют. Например, Мурманская область. Помимо того, что у них есть мониторинг численности бездомных животных, они, например, недавно ввели возможность бесплатной кастрации, стерилизации сук для малоимущих. Пытаются вводить сейчас даже ответственность за отказ от регистрации. Регистрация и чипирование одновременно — ряд регионов, например, Санкт-Петербург, эту услугу предоставляют бесплатно.

Единственное, что все это происходит фактически стихийно. Захочет регион это ввести — введет. Не захочет — не введет. Нужно на уровне федерального центра создать нормальный экспертный совет, в который обязательно пригласить руководителей соответствующих региональных служб, которые бы поделились своими наработками, опытом, сказали бы, чего им не хватает. Это, конечно, процесс сложный, процесс не на один год, но действительно нужно его начинать, если мы хотим что-то изменить. У меня достаточно пессимистичный взгляд на будущее, но если мы хотим из этой ямы выбраться, надо начинать.

Анна Нижник: У людей очень двойственное отношение к животным. С одной стороны, есть такая мелодраматичность: «человек собаке друг», Хатико. С другой стороны, есть вот эта страшная собака, которая бросается, кусается. Как правильно говорить о животных и воспитывать адекватное отношение к ним, чтобы не впадать в крайности?

Пока вы говорили, я тоже задумался на эту тему и понимаю, что нужен, опять же, разносторонний подход в зависимости от возраста человека, которому ты объясняешь. Если это на уровне детском, младшем, то действительно нужны эти примеры советского кинематографа, мультфильмов, чтобы дети росли с чувством любви к животному. Это нормально. Но когда ребенок подрастает, нужна уже школа, памятки о правильном, безопасном взаимодействии с бездомными животными на улице.

Анна Нижник: Но у нас в школьной программе про это ничего нет.

Это большое упущение.

Да. Люди не знают. Часто же говорят: собака напала на ребенка. А что было перед этим? А до этого, например, ребенок подошел и кинул камень. Или лежала собака, а он начал пытаться с ней играть. Нужно объяснять, к примеру, что к бездомным собакам лучше не подходить, не трогать их. Если дружелюбная собака сама подходит, тогда да, ты можешь ее погладить.

Я думаю, что в программе курса биологии в школе должны быть вопросы, более приближенные к реальной действительности, к жизни человека в населенном пункте. Не только киты, слоны и так далее…

Анна Нижник: Ланцетник, я помню.

Ланцетники, да. Это тоже важно, но нужно научить человека правильно относиться к тем животным, с которыми он постоянно встречается в жизни. И я думаю, что детей нужно научить, во-первых, не очеловечивать животных, и в то же время — воспитывать так, чтобы они не считали, что животные могут быть исчадиями ада или чем-то в этом роде. Мне кажется, что на уровне школы нужно начинать воспитывать ответственного владельца животного. Ребенок должен понимать, что значит правильно обращаться со своими животными: чем кормить, когда обращаться к ветеринару. Он должен осознавать, что животное с ним на многие и многие годы, и это ответственность.

Нужны и воспитание, и просвещение, и работа с уже имеющимися владельцами животных. Если говорить об ОСВВ, то этот метод мы в Петрозаводске используем на ограниченных территориях, например, для собак, обитающих в промзонах. Что касается усыпления, то в нем нет ничего хорошего, от него надо избавляться, но как? Путем уменьшения потребности в усыплении. Как это в развитых странах сделано: количество усыплений уменьшается за счет того, что большая часть животных пристраивается, за счет того, что меньше животных попадает в приюты, что работает система льготной стерилизации, не позволяющая появляться лишним щенкам и котятам. Такая кропотливая, но продуктивная работа ведет к уменьшению количества усыплений. То же самое нужно делать и у нас.

Действительно, мы можем расходиться в нюансах, но очевидно, что государство должно взять на себя эту роль. Сейчас оно не занимается социальной рекламой на телевидении, на билбордах, в школах, в детских садах. Более того, когда мы, некоммерческие организации, приходим к ним и говорим: «Мы все сами напечатаем, дайте нам только место где-то в городе», — очень часто и в этом отказывают. То есть они даже помогать не хотят. А если бы это было на системном уровне, то я думаю, прошло бы не так много лет, и люди бы поменяли свое отношение, стали бы более осмысленно относиться к животным. А пока этого нет, ожидать, что будет какой-то глобальный культурный прогресс, особо не приходится, хотя он идет — идет благодаря работе общественных организаций, благодаря тем, кто делает контент, какие-то фильмы. В общем, низовая культура все-таки потихоньку двигает процесс. Именно благодаря ей все-таки был принят этот закон в 2018 году, но дальше уже — роль государства, которое полностью отстранилось от решения этого вопроса.