Человек, который тушит страну История Григория Куксина — лесного пожарного-энтузиаста, 27 лет спасающего природу России от огня

В большинстве регионов России начался пожароопасный сезон. Каждый год природные пожары уничтожают миллионы гектаров лесов и степей. Сжигают целые населенные пункты. В огне гибнут животные и люди.

Более 90% возгораний происходит по вине человека. Но если одни природу поджигают, то другие ее тушат. 27 лет этим занимается Григорий Куксин. Он работал в пекле тяжелейших пожаров 2010 и 2021 годов, спасал от огня заповедники и нацпарки по всей стране: от Ладожских шхер в Карелии до Ленских столбов в Якутии. Организовал в России сообщество добровольных лесных пожарных.

На фоне вновь разгорающейся страны «Кедр» публикует монолог человека, который ее тушит, о том, почему мы каждый год катастрофически горим и можно ли это как-то прекратить.

«Начиналось с чистой самодеятельности»

То, что я стал заниматься тушением лесных пожаров, — во многом стечение обстоятельств. В школе я очень увлекался биологией и экологией — в начале 90-х их преподавали раздельно. В 15 лет у меня уже было много знакомых в университетской среде — старшие ребята меня, еще школьника, приглашали в заказник «Журавлиная родина» на выезды дружины охраны природы биофака МГУ. Это была честь, ведь дружина — одна из старейших студенческих природоохранных организаций в России. В конце 90-х она, среди прочего, занималась охраной подмосковных заказников. В том числе заказником «Журавлиная родина»: там постоянно ловили браконьеров, которые охотились на уток и гусей. Оказалось, что это место страдает не столько от браконьеров, сколько от пожаров — от них гибло гораздо больше птиц.

Потом, когда я уже учился в педагогическом университете, мы с ребятами из дружины стали думать, что с этими пожарами можно сделать. Городская или поселковая пожарная команда не умеют тушить такие пожары, у них своя специфика, а лесная охрана уже в тот момент была в сильном упадке, да и территория заказника находилась большей частью не на лесных землях — формально у них там нет полномочий. И мы стали своими силами — студенческой дружины — пытаться ликвидировать возгорания.

Начиналось это с чистой самодеятельности: мы пробовали тушить траву какими-то старыми тряпками и куртками. Но потом стали читать профильную литературу и разбираться, как это должно быть устроено.

Параллельно мы добивались создания государственной организации, которая бы охраняла «Журавлиную родину» и другие природоохранные территории Подмосковья. И в 1999 году появилась одна из первых региональных дирекций — Талдомская администрация ООПТ. Я пошел туда работать инспектором, стал ловить браконьеров и тушить пожары, параллельно развивал пожарное добровольчество. Чтобы охранять природу, я бросил институт. Но высшее образование в итоге получил, просто позже.

В начале 2000-х начались перемены: ликвидировали министерство лесного хозяйства и Госкомэкологию, в ведении которой мы находились, и объединили это с Минприроды России. Это запустило целую цепочку проблемных реформ в лесном хозяйстве. После этого решения Талдомская администрация ООПТ осталась без денег и с неопределенным статусом, что парализовало ее деятельность. Принятый в 2006 году Лесной кодекс стал окончательным гвоздем в крышку гроба предыдущей системы (Тогда была разрушена централизованная система управления лесами в России: все полномочия по охране и тушению пожаров, а также имущество и технику передали в регионы — прим. ред.).

К тому моменту мои отсрочки от армии кончились, пришлось идти служить. В начале 2000-х еще не было альтернативной службы, а мне хотелось служить именно в пожарной охране. Я сумел добиться этого через суд — меня определили в военизированную пожарную охрану МВД в Талдомском районе, который я хорошо знал. На службе я занимался не только природными, но и бытовыми пожарами: тушением квартир, домов и зданий. При этом неформально числился как специалист по торфяникам — мне давали развиваться в этом направлении. В 2001-2002 году из пожарной охраны МВД нас в результате очередной реформы передали в МЧС.

Со временем стало очевидно, что природными пожарами надо заниматься системно и что у меня это неплохо получается. Но невозможно полностью решить эту проблему в отдельно взятом районе. И заниматься этим нужно не с позиции рядового пожарного, или даже офицера (к этому времени я был начальником караула в пожарной части), а с позиции управленца, который может координировать процессы. Я устроился в одну из международных экологических организаций, где создал пожарное направление: контактировал с органами власти, встречался с чиновниками вплоть до Путина, развивал пожарную помощь и пожарную профилактику, плотно работал с Минприроды.

Два года назад мы с коллегой Людмилой Крючковской подумали, что нам хочется создать свою организацию, которая бы занималась вопросами профилактики и предупреждения пожаров. Это прям непаханное поле в России.

К тому моменту я уже 25 лет непрерывно тушил пожары в разных регионах и в разных условиях — практики хоть отбавляй. Так мы создали Центр профилактики ландшафтных пожаров. Параллельно я веду обучающие курсы для бытовых и лесных пожарных, преподаю во Всероссийском институте повышения квалификации работников и специалистов лесного хозяйства, работаю во Всероссийском научно-исследовательском институте лесоводства и механизации лесного хозяйства (ВНИИЛМ).

«Это тема, на которой можно учиться договариваться»

В Советском Союзе пожарная охрана была с опорой на добровольчество. Но не в его современном понимании — кто захотел, тот и сделал, — а в добровольно-принудительном. При каждом совхозе и предприятии была своя пожарная часть, которая состояла из работников предприятия, и они часто первыми выезжали на пожары поблизости. Но с развалом Союза развалилось и это. А идея безвозмездного добровольчества была окончательно дискредитирована перестройкой и началом 90-х годов.

В конце 90-х постепенно стало приходить понимание, что в России с лесными и ландшафтными пожарами невозможно справиться только силами государственных структур. Однако системного пожарного добровольчества в масштабах страны не существовало, людям было не до этого. После резонансных пожаров 2010 года был принят закон о добровольной пожарной охране, но он получился не самым удачным, и без действенных мер поддержки, поэтому в полной мере так и не заработал. А мы параллельно пробовали развить добровольчество именно лесопожарное.  У нас был разный опыт создания и поддержки добровольческих групп. Но ни разу нам не удалось такую группу создать «на пустом месте», сколько бы денег и сил мы не вкладывали.

Пока конкретный регион не столкнется с крупными пожарами, пока не случится беда, пока люди сами не начнут объединяться — все попытки создать что-то извне безуспешны.

Но когда беда произошла — деревни сгорели, кто-то погиб или весь город в дыму от пожаров, — когда люди сами стали шевелиться, тогда им можно предложить помощь.

Поначалу у стихийных добровольческих групп возникают конфликты с местными властями. У людей в такие моменты есть ощущение, что государство не справляется, и им хочется все взять в свои руки — «схватили лопаты и поехали тушить». Но государство и само видит, что оно не справляется, а тут еще какие-то десять человек с лопатами предъявляют претензии: «Вы не справились, теперь наша очередь». И те и другие не доверяют друг другу, поэтому и возникает конфликт, в котором государство всегда сильнее. Но даже из такого конфликта можно выйти в плюс.

Пожары — это тема, которая совершенно точно может объединять людей с самыми разными позициями. Потому что пожары — это беда, которая приходит ко всем, которая понятна каждому и против которой мы на одной стороне. Чиновники тоже не с луны свалились, они такие же местные жители, как и все остальные.

Объединять усилия общества, власти и бизнеса очень важно. Это тема, на которой можно учиться взаимодействовать, договариваться, нормально друг к другу относиться и через это решать другие проблемы и конфликты.

Вот именно в этой плоскости мне и приходится много помогать. Добровольцы не умеют работать с чиновниками, они не понимают, как устроена государственная система. А чиновники не умеют работать с добровольцами, они не понимают, что «добровольно» — это не значит дешевая рабочая сила, это значит высоко мотивированная, но совершенно не управляемая обычными инструментами категория людей. Их надо уважать, ценить их свободное время и благодарить их за то, что они пришли. Я успел поработать по обе стороны баррикад и изнутри понимаю тонкости процессов. Во многих регионах мне удалось наладить контакт между людьми и госструктурами.

От «ерунды» до катастрофы

В 2000 году мы впервые столкнулись с масштабными торфяными пожарами в Талдомском районе, и оказалось, что в стране практически нет специалистов, которые помнят, как их тушить. До этого торфяники так горели аж в 1972 году, люди, которые боролись с ними, уже вышли на пенсию, да и условия сильно изменились. У нас были хорошие учебники по лесной пирологии, остальные же — степные, торфяные — были не так хорошо описаны. А чтобы тушить торфяные пожары, нужно как минимум разбираться в добыче торфа, понимать все процессы. Поэтому мы опять взялись за учебники, но теперь уже с прицелом на междисциплинарную подготовку. Оказалось, что без знаний о болотоведении невозможно подобраться к торфяникам, без знаний о канальной гидравлике невозможно рассчитать, сколько воды в наличии и куда она потечет, без знаний о геологии невозможно понять, насколько возгорание уйдет в глубину, какой тут подстилающий грунт и прочие тонкости. Даже просто имея информацию о том, встречаются ли в этих местах улитки, мы многое можем понять о минеральном составе воды, выяснить, откуда она приходит и как ее удержать.

Приходилось самим во всем этом разбираться, собирая информацию по крупицам, читая советские учебники и подсматривая, как это делают в других странах.

Оказалось, что торфяные пожары происходят по одному и тому же сценарию. Весной люди поджигают траву, от нее загорается торф, он тихонечко горит, но никто его не тушит. Все говорят, что это ерунда, просто дымок и им не надо заниматься. Потом очаги разгораются, деревья падают, потому что их корни подгорели, затем наступает летняя засуха и жара. Все эти многочисленные очаги начинают гореть сильнее, а воды их тушить уже нет. И тут начинается катастрофа. От «ерунды, которой не нужно заниматься», до катастрофы проходит несколько месяцев, за которые можно исправить ситуацию! Но для этого надо перестроить систему реагирования на торфяные пожары.

Дело в том, что, как правило, это пожары на заброшенных землях, которые никто особо не обследует. С 2010 года мы силами волонтеров отрисовали все проблемно осушенные болота и создали систему автоматического слежения за ними. Когда мы видим, что пожары попадают в границы болот, то начинаем за ними следить и прозванивать органы власти, спрашивать, что они делают. Раньше чаще всего от нас отмахивались. Но мы все равно обследовали местность, находили очаги, заставляли представителей власти туда приезжать и помогали тушить возгорания. У нас есть правило трех приездов. Первый раз мы приезжаем помочь. Но если чиновники отказываются, второй раз мы приезжаем уже с журналистами. Если и это не помогает, в третий раз мы стараемся приехать с прокуратурой. Было даже несколько случаев, когда мы через суд добивались, чтобы возгорания, которые власти отказывались тушить, тушили.

В итоге система реагирования перестроилась. Постепенно у чиновников сформировалось представление, что если они потушат очаги на ранней стадии (а ведь это несложно, недолго и недорого), то все лето будет спокойным.

Именно на торфяниках в Талдоме за 15 лет мы прошли путь от жесткого конфликта до плотного взаимодействия.

Но в стране меняется климат, и от торфяных пожаров начинают серьезно страдать регионы, которые раньше так не горели. Сейчас я в качестве инструктора работаю — например, со Свердловской и Омской областями. Прямо сейчас нахожусь в Ивановской области, где мы обводняем очередной торфяник и вместе с органами власти придумываем, как сделать менее опасными эти болота, как подготовиться к тушению до того, как они разгорятся.

«Мне больше “нравятся” пожары, которые не случились»

За годы работы с пожарами было много смешных и грустных историй.

Один раз во время пожаров в Смоленской области местные жители приняли нас за ангелов.

Они вызвали помощь, но пожарные никак не ехали, а потушить огонь своими силами было невозможно, тогда люди начали молиться. И тут внезапно в дыму появляются какие-то человеческие фигуры с большими штуками за спиной, которые в мареве напоминали крылья. Подошли поближе, оказалось, это не крылья, а воздуходувки. Но все равно наше появления запомнилось надолго.

Однажды мы прилетели в Якутию небольшим отрядом, и нам говорят:

— Возьмите самый маленький пожар, чтобы он не разросся. Вот пока один появился, попробуйте его потушить, пока он небольшой.

— А небольшой — это сколько?

— На вчера вроде 700 га было.

По подмосковным меркам это настоящее безумие. Когда пожар на 25 га, уже надо человек 100 на него собирать. Мы спрашиваем, сколько местных работает на «небольшом» пожаре. И нам отвечают: «Один инспектор». Это была сложная ситуация, но в такие моменты начинается проверка: можешь ли ты выбрать правильное направление, чтобы понять огонь и удержать его.

В итоге нас усилили группой Авиалесоохраны, и мы потушили тот пожар — смогли придумать, как окружить его минполосами. Иногда приходится плотно работать физически: много и долго копать.

С годами большие пожары начинаешь ценить меньше. Если в юности казалось, что работа на огромном пожаре — это приключение, то сейчас понимаешь: когда горит тысяча гектаров, ты тушишь пепелище, которое потом нужно будет восстанавливать. Поэтому мне сейчас больше «нравятся» пожары маленькие, а еще больше — пожары, которые не случились, потому что мы заранее налили в это место воды и обезопасили его.

«Для обычного человека пожар — это как падение метеорита»

Говорить с людьми о пожарах, когда их нет, очень трудно. Люди вообще не склонны думать о бедах: мол, пока ничего не случилось, чего переживать. Но в случае с пожарами это большая ошибка. И мы, профессионалы, не можем считать, что пожар — это непредсказуемое явление. Мы видим, как они возникают из года в год в одно и то же время и в одних и тех же местах. Мы их прогнозируем, заранее к ним готовимся. Но для обычного человека пожар — это стихийное бедствие, как падение метеорита.

В России не хватает системы просвещения о природных пожарах. Большинство людей — это поджигатели поневоле. Они не хотели устроить пожар, они просто не знают, как обращаться с огнем.

Например, в нацпарке «Ладожские шхеры» сложные условия: торфяная почва, трещины между скалами и камнями, там на костер недостаточно просто плеснуть воды, чтобы его потушить, всегда есть вероятность, что какая-то искра затаилась в расселине. Если мы будем просто говорить людям «тушите за собой костер», это бессмысленно. Все туристы знают, что за собой надо тушить костры, но часто не знают, как именно это надо делать.

Был случай в Калужской области. Там повторялась одна и та же история: сотрудники нацпарка и добровольцы сажали молодые деревья, а жители по весне поджигали траву и посадки сгорали. Парку привычнее в такой ситуации штрафовать население за поджоги травы. Когда мы приехали в эту деревню и поговорили с людьми, оказалось, что они знают, к чему ведут их поджоги, знают и про штрафы, но их это не останавливает. Выяснилось, что люди поджигали траву, потому что их деревня не была опахана, вокруг был сплошной бурьян, который каждое лето угрожал им пожарами. Местные говорили: «У нас пожарного пруда нет, дороги, чтобы проехала пожарная машина, тоже нет. И денег нет, чтобы самим опахать деревню. Главу поселения мы ни разу не видели. Если мы сами вокруг нашей деревни не подожжем траву, то все сгорим потом. Поэтому будем ночью поджигать, чтобы нас не поймали. А если поймают, то штраф все равно меньше, чем построить новый дом взамен сгоревшего».

Мы стали думать, как решить проблему. Предложили людям: «Давайте мы вместе придумаем, как вас опахать силами нацпарка с вашим местным трактористом, как сделать дорогу и пожарный водоем, а в ответ вы не будете поджигать». И, надеемся, что получилось. В этом году жгут намного меньше.

Именно в такой коммуникации с людьми — самый важный пласт работы. Нужно находить общие интересы в борьбе с пожарами. Сделать так, чтобы всем было лучше от общих усилий.

«Традиционно недофинансированная сфера»

Меня часто спрашивают: «С какой страны можно было бы скопировать систему по борьбе с пожарами?» Да ни с какой. Я бы не сказал, что где-то существует готовая модель, которую можно взять и которой слепо следовать.

Эффективная система та, которая работает четко: на реальных данных, с реальными и логичными целями, нормальными зарплатами и людьми, которым не все равно.

У нас в стране борьба с лесными пожарами — это традиционно недофинансированная сфера. Потребности в несколько раз больше средств, которые ежегодно выделяются. И эта «традиция» тянется с советского времени.

Оттуда же идет привычка искажать данные о пожарах. В среднем раньше в десять раз занижали цифры по пожарам. Сейчас этого гораздо меньше, но все равно есть. Плюс власти хотят показать, что у них почти нет ущерба от пожаров, который рассчитывается по определенной методике. Это позволяет губернаторам выполнять индикаторы эффективности. Отчасти поэтому невыгодно расследовать пожары — чиновникам удобнее считать, что пожар возник от молнии. Потому что тогда можно не искать виновного и не использовать повышающие коэффициенты при подсчете ущерба. Никого не нашел, списал все на погоду, и ущерб сразу меньше.

Все это формирует бессмысленную систему: давайте делать вид, что у нас все хорошо. А если все хорошо, то и нет оснований выделять региону больше денег на пожары. Сами чиновники же потом не могут у правительства и Минфина попросить столько денег, сколько нужно, чтобы компенсировать потери.

Вот совсем недавно в Свердловской области очередные долги по зарплатам перед пожарными с трудом выплатили, и до сих пор идут споры с профсоюзом. Это же стыдно. На пожарных, как и на других «экстренных» профессиях, нельзя экономить. У пожарных должны быть хорошие зарплаты, хорошие страховки, хорошие инструменты — тогда они будут держаться за эту работу.

Сейчас, если случилась чрезвычайная ситуация в любой точке страны, можно потратить миллиарды на летные часы, доставляя специалистов в зону бедствия, — бюджеты, которые все равно выделят на это из резервных фондов, это позволяют. Но при этом на местах работает бедствующая пожарная часть: недоукомплектованная, со старой инфраструктурой, старым транспортом, «с бульдозером без бульдозериста». Деньги государство должно тратить не экстренно, а системно — заранее выделять регионам, чтобы они могли приобретать нужную технику, платить достойные зарплаты, мотивировать и обучать сотрудников. Тогда большинства катастрофических пожаров получится избежать.